Размышления о псалмах - Клайв Льюис

III. ПРОКЛЯТИЯ

Когда мы читаем некоторые псалмы, ненависть пышет в лицо, словно жар из печи. Иногда эта ненависть не пугает, но лишь потому, что смешна современному разуму.

Примеры ненависти пугающей можно найти во многих местах, но самый ужасный, наверное, в псалме 108. Автор просит Бога, чтобы тот поставил нечестивого над его врагом, а «диавол да станет одесную его» (6). По-видимому, смысл здесь не совсем такой, какой привидится читателю-христианину. «Диавол» — это обвинитель, быть может — доносчик. «Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет в грех» (7). Тут, мне кажется, речь идет не о молитве к Богу, а о мольбе, обращенной к человеку, к судье. «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой. Дети его да будут сиротами, и жена его — вдовою. Да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих… Да не будет сострадающего ему; да не будет милующего сирот его» (108:8-10,12). Еще ужасней один стих из прекрасного псалма — о вавилонских младенцах (136:9). И поистине бесовская, утонченная злоба в 68:23: «Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею».

Примеры, вызывающие улыбку, если не смех, особенно режут слух в любимых псалмах. Так, в псалме 142 после одиннадцати стихов, над которыми чуть не плачешь, вдруг приписка (ах ты, чуть не забыл!): «И по милости Твоей истреби врагов моих». Еще простодушней совсем уж детский возглас: «О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого!» (138:19) — словно автор удивляется, как это Всемогущему не пришло в голову такое простое средство против зла. Самый чудовищный пример — в одном из лучших псалмов, 22; после злачных пажитей, тихих вод, твердой помощи «посреди сени смертныя» мы натыкаемся на такие слова: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих», то есть — я пирую, а они смотрят! Поэт не может, по-видимому, радоваться Божьим дарам, если эти гнусные враги не увидят их и не изойдут завистью и злобой. Вероятно, здесь меньше бесовского, чем в том стихе, который я цитировал раньше, но мелочность и пошлость такого чувства вынести невозможно.

Конечно, мы можем просто не обратить внимания, отбросить эти стихи. Но, как ни жаль, они не вычленяются, они переплетены с поистине дивными строками. Если же мы все еще верим, что Писание — священно или хотя бы что христиане, читая веками псалмы, не действовали прямо против Божьей воли; если мы помним, что Сам Господь непрестанно черпал из псалмов и образы и слова, — мы попытаемся извлечь пользу из этих стихов. Какую же?

Сейчас я буду говорить не о всей пользе, а о части ее — другую часть вы найдете в главах об иносказаниях. Кроме того, в этой главе речь пойдет лишь о пользе, до которой постепенно, очень медленно додумался я сам.

Поначалу я твердо верил (верю и теперь), что нельзя думать так: если такие фразы есть в Библии, значит, мстительность и злоба каким-то образом и благочестивы, и хороши. Однако нельзя и сделать вид, что ненависти тут нет вообще. Она есть — неприкрытая, гложущая, злорадная; но мы согрешим, если станем оправдывать эту страсть в ком бы то ни было, а хуже всего — в себе. Все дальнейшие рассуждения возможны только в том случае, если вы примете эти предпосылки.

Как всегда, мне прежде всего помог как бы и внерелигиозный опыт. Я вдруг узнал эти чувства. Все мы их знаем. Это — досада, выраженная так свободно, бесстыдно, непристойно, как в наши дни ее выражают только дети. Конечно, я не подумал, что древние израильтяне жили без ограничений и условностей. Восточные и древние культуры во многом условней, ритуальней, вежливее нашей. Но подавляли они не то, что подавляем мы. Они не скрывали злобы ради приличия и не боялись, что их назовут неврастениками. Поэтому мы и видим здесь злобу, как она есть.

Казалось бы, после этого я должен был обратить взор в собственное сердце. Действительно, весьма душеполезно делать такой вывод из «злобных псалмов». Правда, мы и в самой страшной обиде не мечтаем о таких отмщениях. Жизнь наша спокойней (вернее, в некоторых странах она пока еще спокойней). Псалмопевцы жили среди ужаснейших казней, насилия, кровавых закланий, иногда — человеческих жертв. Кроме того, повторю, мы лучше скрываем наши чувства даже от самих себя. «Что же, — говорим мы, — он еще пожалеет…», и нам кажется, что мы просто предсказываем, ничуть при этом не злорадствуя. Однако, читая о том, как псалмопевец лелеет свою обиду, узнать себя мы можем. Что ни говори, этот озлобленный, дикий, жалеющий себя человек очень близок нам.

Да, душеполезно об этом подумать. Но я подумал о другом. Я увидел, что бывает, когда обидишь человека. Вот он, естественный результат жестокости. Слово «естественный» я пишу с умыслом: благодать может смыть его, разум — подавить, самообольщение — скрыть от нас (это хуже всего). Но суть не в том. Если бросить спичку в опилки, они вспыхнут, хотя огонь можно сразу залить водой или затоптать. Так и здесь — если вы грубы с человеком, или высокомерны, или пренебрежительны, он обидится. Вы введете его в искушение — он станет из-за вас таким, каким был автор псалмов, когда писал те стихи. Может он и подавить искушение, но ведь может и не подавить. Если не подавит, если погибнет от ненависти ко мне, как же спасусь я сам? Я не только обидел его, я ввел в его сердце новый грех. Если этот грех его разрушит, это я соблазнил его, я — искуситель.

Незачем толковать о том, что прощать легко. Все мы помним старую шутку: «Бросил курить? Это что! Я сто раз бросал». Прощать трудно. Мы сотни раз вынуждены прощать одно и то же. Мы прощаем, умерщвляем досаду — а она оживает как ни в чем не бывало. До седмижды семидесяти надо прощать не 490 обид, но одну-единственную. А я ввел в чье-то сердце лишнюю обиду! У меня прекрасные к тому возможности, мне очень легко унизить человека. Если вы не преподаватель, не старшая медсестра, не судья, благодарите за это Бога.

Встречая в псалмах проклятия, нельзя просто ужасаться. Да, проклятия ужасны. Но подумаем не о том, как злобен псалмопевец, а о том, что его до этого довело. Именно такую злобу, согласно естественному закону, рождают жестокость и несправедливость. Отнимите у человека имущество, честь или свободу, и вы отнимете у него чистоту, а может — из-за вас он перестанет быть человеком. Не все жертвы кончают с собой; многие живут, и живут они злобой.

Тут мне пришла в голову другая мысль и повела меня совсем не туда, куда я думал. Псалмопевец реагирует на оскорбление естественно, но неверно. Казалось бы, можно сказать, что он — не христианин и лучшего не знает. Однако объяснение это поверхностно, и по двум причинам.

Первая причина. Судя по Писанию, иудеи «лучшее» знали. «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем… Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби ближнего твоего, как самого себя», — говорит им Господь в Книге Левит (19:17-18).А в Исходе: «Если найдешь вола врага твоего или осла его, заблудившегося, — приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (23:4-5). «Не радуйся, когда упадет враг твой, — читали они в Книге Притчей Соломоновых, — и да не веселится сердце твое, когда он споткнется» (24:17). Никогда не забуду, как я был поражен, когда открыл, что слова апостола Павла — прямая цитата из той же книги: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою. Ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его» (25:21). Это — одна из наград тем, кто часто читает Ветхий Завет. Все больше и больше видишь, как много цитат из него — в Завете Новом, как непрестанно наш Господь повторяет, продолжает, усиливает иудейскую этику, как редко Он вводит новое. Пока Библию читали многие, это прекрасно знали миллионы неученых христиан. Теперь об этом забыли, и людям кажется, что они чем-то умалят Христа, если докажут, что в дохристианском тексте есть что-нибудь «предвосхищающее» Его слова. Неужели они думают, что Он фокусник, вроде Ницше, выдумавший «новую этику»? Любой хороший учитель — и в иудаизме, и в язычестве — предвосхищал Его. Все, что было лучшего в религиозной истории мира, предвосхищало Его. Иначе и не может быть. Свет, просвещавший людей от начала, может разгореться, но не измениться.

Вторая причина сложней и удивительней. Если псалмопевцы так злятся потому, что они не христиане, резонно подумать, что у язычников мы найдем такую же или худшую злобу. Быть может, знай я лучше языческую словесность, я бы и нашел. Но в том, что я знаю, — у нескольких римлян, у считанных скандинавов — ничего подобного нет. Там есть похоть, там много грубой бесчувственности, там принимают как должное холодную жестокость, но нет яростной, или, если хотите, упоенной, ненависти. Конечно, я говорю об авторской речи, у разгневанных персонажей она бывает. Поначалу кажется, что древние евреи были мстительней и злее язычников.

Не будь мы христианами, мы бы махнули рукой, подивившись, с чего это Бог выбрал такой неприятный народ. Но мы не можем, мы знаем, что долг наш Израилю непомерно, неоплатимо велик.