Воскресший для мщения - Сергей Рокотов

- Да почему же я не взял его с собой?! - закричал Кондратьев, схватившись обеими руками за голову.

Капитан милиции и Коля вывели его из здания вокзала и повели к УАЗику, стоявшему слева. Алексей повернул голову и увидел бегущего к вокзалу того мужчину в черном пиджаке и цветном галстуке из очереди, который не пропустил его. Сделал было резкое движение по направлению к нему, но его держали крепкие руки. Алексей отвернулся. "А ведь этот человек, сам того не желая, спас мне жизнь", - неожиданно подумал он. - "Только зачем мне теперь жизнь? Какой в ней смысл?"

- Садитесь, Алексей Николаевич, - произнес Коля, подсаживая командира в машину. - Поедем домой...

- Вещи не заберете? - шепнул капитан милиции шоферу, но Алексей услышал эти слова.

- Не надо!!! - закричал он. - Ничего не надо!!! Поехали отсюда! Поехали!!! Гады, - процедил он сквозь зубы. - Гады... Зачем, зачем они это сделали?...

Коля сел за руль, капитан милиции отошел в сторону и провожал глазами тронувшуюся с места машину.

- Стой! - вдруг крикнул Алексей. - Останови машину.

Коля выполнил приказание.

- Ты... вот что... послушай... Иди туда... Принеси... Ну... короче, кепочку Митькину... Голубенькую, ты знаешь... Она там... лежит...

Избегая глядеть на командира, Коля вылез из машины и побрел к зданию вокзала.

- Стой! - крикнул Алексей. - Стой, погоди!

Коля остановился и оглянулся.

- Не надо, - махнул рукой Алексей. - Ничего не надо. Поехали...

Коля пошел обратно к машине, сел за руль, непроизвольно взглянул на командира и был поражен тем, что виски Кондратьева были совершенно седыми.

- Все, - прошептал Алексей, остекленевшими глазами глядя на Колю. Все, - повторил он. - Прежняя жизнь закончена... Все...

И пыльный УАЗик тронулся с места...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

САМОЕ СТРАШНОЕ - ЭТО ЖИЗНЬ.

1.

Октябрь 1991 г.

... Моросил мелкий дождик, дул холодный северный ветер, когда Алексей вышел на перрон Загорского вокзала. В левой руке у него был маленький чемоданчик с бельем и туалетными принадлежностями, правой рукой он достал из кармана плаща сигарету. Поставил чемоданчик на перрон, закурил...

Гнусная погода до какого-то кошмара давила на психику, до ужаса хотелось швырнуть чемоданчик в одну сторону, а самому броситься под отъезжавший поезд. Это желание постоянно присутствовало у Алексея на перронах, на пешеходных переходах... Броситься, и все кончилось бы сразу, весь этот кромешный мрак, в котором он пребывал уже второй месяц. За это время он похудел на десять килограммов. Он практически не мог есть, друзья чуть ли не силком впихивали в его рот хоть какую-нибудь пищу. Его тянуло только к одному, к чему-нибудь такому, что бы помогло ему хоть на какое-то время забыться, хоть как-то затуманить мозги. Так и теперь он стал искать глазами какое-нибудь питейное заведение. На вокзальной площади углядел облезлую пивнушку, около которой топтались корявые алкаши с багровыми мордами. Ноги сами понесли его туда.

Не так-то просто было получить в руки вожделенную плохо вымытую кружку пенного разбавленного пива. Надо было отстоять приличную очередь, послушать пустых нелепых разговоров, вдоволь надышаться смрадом и перегаром. И вот... кружка у него в руках... Потом вторая, третья... Сигарета, ещё одна, еще... Так, вроде бы, легче... Можно идти...

Алексей взял в руку чемоданчик и пошел на улицу Красной Армии, где ждали его родители и сестра Таня. Он телеграфировал им из Душанбе перед посадкой на поезд. Как же он молил Бога о том, чтобы повторилось то же самое, что произошло на том же вокзале в августе... Но ничего не произошло, он спокойно сел в поезд, и через двое с лишним суток был на Казанском вокзале в Москве. Перешел площадь, сел на электричку, проехал полтора часа, и вот... он здесь...

В принципе, он не имел никакого желания видеть ни родителей, ни тем более сестру. Он не хотел видеть в глазах жалость, сочувствие, соболезнование. Он с детства этого терпеть не мог. Особенно страшила его встреча с матерью. Простая хлебосольная женщина, толстушка и хлопотушка, наверняка бы с порога заголосила и бросилась ему на шею с причитаниями. "Ой, Леночка, ой, мой внучек ненаглядный Митенька!!!", - голосила бы она нараспев и махала бы толстыми короткими ручками. Отец, худощавый, высокий, скрестив руки на груди, молча бы глядел на Алексея, а сестра старалась бы не встречаться с ним взглядом. А на её сына, восьмилетнего Сашку ему самому было бы тяжело смотреть - двоюродные братья были очень похожи друг на друга.

Но что было делать? На всей огромной, страшной и враждебной земле двухкомнатная квартирка на улице Красной Армии неподалеку от Троице-Сергиевой лавры была единственным местом, где его ждали, где он мог бы отдохнуть, где он мог бы укрыться от всего этого наплывающего на него со всех сторон зловещего кошмара. Все-таки это его родители, все-таки это в некоторой степени его дом...

От трех выпитых кружек пива кружилась голова, от выкуренных многочисленных сигарет было гнусно и тошно во рту. Зато боль стала как-то послабее, потише, она словно заглохла на время...

Дождь и ветер усилились, причем как назло холодный ветер дул ему прямо в лицо... Он быстро промок, и как страшное наваждение мелькнул в памяти гарнизон под Душанбе, лютая жара, ишаки и верблюды, лениво пасущиеся около дороги, и бегущий навстречу ему загорелый Митенька, бегущий, что-то кричащий и машущий пухленькими ручонками. "Папа пришел! Папа пришел!"

Алексей скорчился от невыносимой боли, чемоданчик упал на мокрый асфальт, пальцы скрючились, судорога пробежала по лицу. "А если бы я не стал их отправлять, ведь они были бы живы", - в тысячный раз буравила воспаленный мозг одна и та же мысль, и не просто буравила, а словно кто-то красный, злой, с гнусной улыбкой на здоровенной морде говорил ему это и ржал в лицо. "Были бы живы, были бы живы, дурачина ты придурочная, идиотина гребаная... А теперь ты один-одинешенек, и никому ни на хрен не нужен... Вояка-капитан... Никогда ты не станешь майором..."

- Чего чемодан швырнул? - пробасил кто-то сзади. - Нажрался, что ли? У, пьянь позорная...

- Пошел ты..., - прорычал Алексей, даже не глядя назад, поднял чемоданчик и быстро зашагал вверх по склону.

Вот он, двухэтажный облезлый домик, в котором прошла его юность... Именно сюда они переехали из Горького, здесь неподалеку его школа, в которой он проучился шесть лет... Здесь проходила его т а жизнь,

та, которая была до Лены, до рождения Мити, другая жизнь, доармейская... От этой мысли ему стало как-то полегче, воспаленному мозгу показалось, что ничего не было вообще, что все это ему привиделось, и армия, и военное училище, и знакомство с Леной в Белгороде, и рождение Митьки, и Афганистан, и душанбинский вокзал, и голубая кепочка, и лакированная босоножка... Ничего не было... Ему только семнадцать, он десятиклассник... И вот его дом, там, на втором этаже квартира номер четыре, где его родители Николай Фомич и Клавдия Карповна, где его шустрая и язвительная сестра Таня, учащаяся фельдшерско-акушерского училища...

... Сейчас он войдет в родную квартиру, его напоят чаем, а мать накормит своими вкуснейшими пельменями... Сейчас, сейчас...

... Облезлый подъезд, знакомый запах, такой едкий, но в то же время такой родной, знакомый...

Вот она, квартира номер четыре... Вот он звонок...

Алексей нажал кнопку звонка. Но почему-то никто не открывал... Он продолжал давить на кнопку, но за дверью стояла зловещая тишина. Жуткое раздражение охватило им, он стал пинать дверь ногами, но все совершенно бесполезно. "Куда они запропастились?" , - бормотал он и все звонил, звонил...

- Лешенька, Лешенька! - послышался голос снизу. Он поглядел назад и увидел семенящую по лестнице мать в своем стареньком пальто. За ней возвышалась голова отца в нахлобученной на глаза кепке.

Мать, перепрыгивая короткими ножками через ступеньки, неслась к сыну. На последней ступеньке она оступилась и растянулась носом вниз. Почему-то это жутко разозлило Алексея, его охватило чувство бешеной досады.

- Что же ты так неаккуратно? - проворчал он и стал поднимать мать. Та заголосила и бросилась ему на шею.

- Ой, Леночка, ой мой дорогой внучок Митенька..., - нараспев причитала она. Все, как он и ожидал.

- Да не надо же, мама, не надо, - шептал он, целуя мать в пухлую щеку. - Не надо, пожалуйста...

Поднялся и отец, легонько отстранил мать, протянул сыну крепкую заскорузлую ладонь. Потом они по-мужски обнялись и поцеловались.

- Встречать ходили, на вокзал ходили, как это мы тебя там упустили..., - всхлипывала мать, пытаясь достать дрожащими пальцами ключ из кармана пальто.

- Да я же говорил, что встречать не надо, час пик, давка такая, черта с два там кого-то найдешь, в этой давке, - ворчал Алексей.

- Да как же сыночка не встретить, как же не встретить, такие дела, ой какие страшные дела..., - продолжала голосить мать, никак не в состоянии вставить ключ в замок.

Отец легонько отстранил её и открыл дверь...