Исторгнутые - Михаэль Маррак

Однако когда консорциум «Японское ракетное общество» забросил свою монету на орбиту, а три года спустя она снова упала на землю, то приземлилась в точности на ребро!

До сегодняшнего дня японское правительство настаивает на своём утверждении, что на высоте двухсот километров «Канко-Мару» столкнулся с маленьким метеоритом, который при этом не только повредил систему навигации, но и сделал в корпусе вмятину длиной шесть метров и глубиной свыше метра. После этого ракета вошла в штопор и упала на землю. Никто на борту, как всем было известно, не пережил огненного вхождения в атмосферу.

Тот факт, что в ознаменование 500-го полёта на борту «Канко-Мару» находились императорская чета и две дюжины политиков высокого ранга, послужил причиной того, что Япония после сокрушённых воплей пережила социальный коллапс и на несколько дней впала в кому. Это походило на коллективный нарколептический приступ, а пробуждение чуть не обрушило страну в анархию.

В то время как полмира были подключены к происходящему в прямом эфире и, затаив дыхание, следили за этой драмой, император Нарухито перед гибелью с азиатским хладнокровием успел выкрикнуть слова, которые вскоре привели к революции частных космических полётов, — патетическое заявление, что большая честь — пойти этим путём и что небесная смерть даже для императора означает достойную кончину. Что у него, великого микадо, платок всегда при себе и танто[1] наготове. Что он видит свой народ, свою страну и мир, и это мгновение — самое счастливое в его жизни, и так далее…

И тут радиосвязь с наземной станцией прервалась, но дело завертелось.

Слова императора Нарухито привели несколько месяцев спустя к учреждению нового предприятия. Не в Японии, кстати сказать, а в России. Называлось это предприятие «Харон», и его продукт, а главным образом его предложение, заткнули за пояс и фонд «X-Prize», и все усилия государственных и частных предприятий разработать экономичный космический транспорт многоразового использования для космических туристов.

Базисом космического корабля послужил несовершенный «Космополис-XXI». Конструкторы модифицировали и уменьшили его, так что отныне там было место только на одного человека, и назвали его несколько нетривиально — «Слайдер».

«Харон» спроектировал мини-корабль для старта на орбиту, но никак не для возвращения в атмосферу Земли. Это был ангел, уводящий без возврата. Сконструированный не ошибочно, а всего лишь экономно. У «Слайдера» не было ни обшивки из жаропрочного кафеля, ни необходимой бортовой электроники, для того чтобы снова посадить космический корабль на Землю, не говоря уже о жизнеобеспечивающих системах, которые помогли бы продержаться до прибытия спасательного корабля. И космическое излучение практически не фильтровалось. Однако «Слайдеры» заключали в себе электронику, на несколько порядков опередившую в развитии все космические капсулы, какие когда-либо летали на Луну и обратно. Ни один из легендарных кораблей «Аполло» в наши дни по своему техническому состоянию не смог бы пройти обычный автомобильный техосмотр. «Слайдер» по сравнению с «Аполло» был всё равно что современный мощный компьютер по сравнению с «Мак-1».

Сторонники проекта «Харон» рассыпались в похвалах, мол, вот ведь умеют же космические разработчики экономить, когда захотят. А «Слайдер» был не экономичен, а просто-напросто целесообразен. Он сгорал без остатка при обратном вхождении в атмосферу — и его пассажир вместе с ним.

Хорошо, давайте забудем про всё это первопроходчество Гленна и Тито. Если на то пошло, всё началось вообще с Лайки.

Лайка была не космическая туристка, а заурядная дворняга. А кроме того, она была — хоть и не совсем добровольно — космонавткой. С земной точки зрения Лайка была первым живым существом в космосе. К тому же она предприняла на борту «Спутника-2» первое орбитальное путешествие без возврата. Через шесть часов после старта телеметрическая система «Спутника» отказала, и данные о состоянии Лайки приходить перестали. Её труп мотался по космосу ещё четыре месяца, прежде чем «Спутник-2» сгорел в атмосфере.

Так давайте же раскроем карты: я здесь, наверху, вовсе не для того, чтоб любоваться видами и потом унести с собой домой незабываемые впечатления. Я здесь, наверху, для того, чтобы умереть. Услуга «Харона» состоит в орбитальном самокремировании для людей, обречённых на смерть.

Русские уже тогда поняли, что найдутся тысячи людей, которые смогут позволить себе нечто такое. Разумеется, заранее пришлось позаботиться о том, чтобы не каждый из тех, кто провёл свою жизнь в богатстве и роскоши, мог побаловать себя особо элитарным отходом в мир иной вдали от грязи и хворей простых смертных — или по разным причинам просто хотел исчезнуть.

Все претенденты, для того чтобы попасть в списки на рассмотрение для финального орбитального полёта, должны были отвечать четырём определённым условиям. Первым условием было наличие несомненно доказанной неизлечимой болезни, которая ограничивала остаток жизненных ожиданий максимум двенадцатью месяцами, но в первые шесть месяцев не причиняла соискателю физического или психического ущерба. Таким образом исключались претенденты, болезнь которых зашла так далеко, что им тяжело было бы пережить физические перегрузки старта ракеты. А если бы и пережили старт, то уж те три дня на орбите, когда они были бы предоставлены самим себе, — вряд ли.

Не так уж мало людей могли рассматривать себя морально обязанными или вынужденными воспользоваться этим проектом, чтобы больше никому не быть в тягость. Сама по себе возможность легально и щадяще прекратить существование могла поставить таких людей под давление соответствующих желаний их окружения, даже если эти люди только воображали себя больными и на самом деле не испытывали желания умереть. Психологические тесты отсеивали таких людей ещё на ранней стадии. Точно так же — душевно неустойчивых людей, которые сломались бы от симптомов стресса или сразу же после старта раскаялись бы в своём решении расквитаться с жизнью при помощи «Слайдера». Ведь как только человек оказывался наверху, живому ему назад пути не было. Горе тому, кто передумывал уже на орбите…

Второе условие: претенденты не могли быть моложе семидесяти пяти лет. Некоторые исключения могли сократить минимальный возраст до пятидесяти пяти лет.

Третье: письменное согласие семьи и ближайших родственников. При расхождении мнений вопрос решался большинством голосов. Если у претендента не было живых родственников, этот пункт отпадал.

И последнее, но не по важности: финансовое покрытие. Собственно говоря, в первую очередь финансовое покрытие.

Немногие кандидаты, которые отвечали всем этим предварительным условиям, оказывались, в конце концов, перед последним барьером: обстоятельной медицинской проверкой и специальной подготовкой, которая должна была соответствовать требованиям космического полёта.

Сегодня уже никто не считает, что Джон Гленн был старым астронавтом. Уильяму Беккеру было 86, когда он стартовал в космос. Старейшему претенденту, который дошёл по крайней мере до стадии тренировок, был 91 год, и звали его Хао-Ян Да. Он умер в центрифуге — при 5,2 G.

Разумеется, после основания предприятия «Харон» фонтан негодования достиг самой стратосферы. Подняли повсюду лай собаки Павлова, которые вели свою растительную жизнь в резервном модусе в своих квартирах и принимались возмущаться всякий раз, как только где-то в мире раздавался колокольный звон тревоги. Штатные скандалисты, которые всю свою жизнь только и ждали повода покричать и прошествовать по улицам с транспарантами, взывающими к человеческому достоинству. Демонстраций против проекта «Харон» было более чем достаточно. В Париже, Пекине, Лондоне, Москве, Нью-Йорке и других крупных городах на улицы вышло так много людей, что приходилось опасаться, как бы под их тяжестью не обрушились туннели подземок.

Самая извращённая форма смертовспоможения — гласил один из газетных заголовков.

Смертовспоможение, да…

Они были правы, кто же спорит. Особенно остро осуждали «летающие крематории» иудеи и добивались того, чтобы ни один «Слайдер» не сгорел в небе Израиля. Однако проект «Харон» был чем-то гораздо большим, чем рекламируемый смертельный туризм с падением звезды, как была озаглавлена статья в «Le Monde», или прибыльный бизнес на тоске смертельно больных людей («Financial Times»).

Я полжизни размышлял о смысле и бессмысленности этого последнего искушения («The Guardian»). Об этическом и моральном аспекте этого извращения жизни («Известия») в нашем пронизанном двойной моралью обществе и о театрализованной смерти на далёкой от жизни сцене («Die Zeit»). И я натолкнулся при этом на одну цитату. Она гласила: «В смерти каждому своя рубашка ближе к телу».