Смерть в золотой раме - Мария Санти

Александр выложил на стол перед Смородиной большую черно-белую фотографию красивой большеглазой женщины элегантного возраста. Платон Степанович помнил ее юной, но сразу узнал.

– У следствия нет вопросов, – продолжал Александр. – А у меня есть. Например, в последний вечер она говорила про какую-то тайну, которую скоро все узнают. Оля была вхожа в самые высокие, невидимые обывателю слои общества. Что она имела в виду? Я хочу это знать.

– Но я адвокат, а не следователь.

Александр пропустил эти слова мимо ушей. Такова была его манера работы с возражениями.

– Я никогда не понимал Ольгу. Вы ведь узнали ее? Признайтесь, были влюблены в детстве? Конечно, были. Вы приятельствуете с режиссерами, актерами, всеми этими лишними людьми, обойдемся без вежливости. Ольга была не такая. Я знаю, как относится к нам богема. Завидует. Потому что это мы соль земли. Не будет нас – ничего не будет. Вас удивляет, что я говорю метафорами?

Платон Степанович мог бы многое рассказать про отличие фразеологизма от метафоры, но если он чего-то и добился в жизни, то потому, что умел договариваться. Весь его жизненный опыт подсказывал, что таких людей, как Александр, нельзя ни поправлять, ни тем более учить. Александр хотел произвести на него впечатление образованного человека, небанального представителя спецслужб? Пожалуйста.

– Нет. Я уже оценил выбор живописи.

– Я хочу, чтобы вы поняли ее душу.

Смородина ухмыльнулся про себя. С Мефистофелем он еще не работал.

– Я все же больше работаю с документами. Мне нужна конкретная задача.

– Там и документы могут всплыть. Пока не понимаю где. – Александр вздохнул. – Я вижу вас и понимаю, что мне нужен такой человек, как вы. Мне рекомендовал вас…

Тут он назвал имя крупного клиента Платона Степановича. Это располагало. Однако столь расплывчатое техзадание, как «понимание души», насторажи- вало.

– Я польщен, но все равно я не психолог. Произошедшая трагедия – потеря для всей России, не только для друзей Ольги… Иосифовны, если не ошибаюсь. Но я привык быть полезным.

А Мефистофель явно не привык к тому, что ему возражают.

– Она осталась совсем одна. Умер отец, который мог бы ее защитить. Муж тоже. У вас есть дети?

– Да, сын.

– Сильная, крепкая, полная планов. Пять километров гуляла по лесу каждый день. Приняла в пятьдесят девять лет лекарство, которое строго ей противопоказано. Целую упаковку. Даже если сдуру, то зачем так много? Как только я узнал, что случилось с Ольгой, сразу подключил к делу моих сотрудников. И оказалось, что за последний год она сняла в банке девять миллионов долларов. Но никаких следов того, что она купила на эти деньги машины, бриллианты, недвижимость. Пусть бы она жгла их по ночам у цыган, как пьяные купцы перед революцией. Так ведь не было такого! Мне это все не нравится. Признание-то, если нужно, можно получить. С этим вопросом нет проблем. Как говорил про признательные показания папа Оли: ничего не просите, сами придут и сами все дадут. Я хочу понять, что там происходило.

– Для этого нужен частный детектив. Я больше занимаюсь разводами…

– Вот развод-то там, я чувствую, и произошел. Детектив… Нужен просто умный человек. Умный и внимательный. Вы, наверное, начитались романов?

Смородина почувствовал обиду, но он бы не был успешным адвокатом, если бы это чувство отразилось на его лице.

– Романы я люблю, это правда.

– На самом деле частные детективы не самые сообразительные люди. Незаметно следить за дурой какой-нибудь, это они умеют. А думать им не выдали. Да что там! Даже хороший агент может что-то проглядеть… Мои люди начали опрашивать свидетелей, так у одной припадок случился. Сейчас люди ничего не умеют. Молодые! Что от них ждать, от молодых? Раньше умели залезть в душу, выведать все так, чтобы человек сам не понял, где себя сдал. Я служил с ее отцом. У нас не бывает друзей, но ни с нами, ни и с нашими людьми так нельзя. Я стар и когда-нибудь умру. Дети не хотят жить в России, мои внуки учатся в Англии, – последнее Александр сказал почему-то с отвращением. – Я уйду, никого не останется. Я хочу знать, что я все сделал правильно. Мне нужен умный наблюдатель, понимаете? Не камера и не бревно. Камер у нее в доме, к сожалению, не было. Вы должны заметить то, чего не видим мы. Уголовки нет. Пока нет, а если возникнет, разговор будет уже не с вами. Неужели это дело менее важно, чем развод очередной профурсетки?

Последнее явно было лишним. Платон Степанович избегал публичности. Он был уважаемым человеком, профессором, и к нему обращались люди, которые ценили конфиденциальность. Однако буквально полгода назад дочь его друга Болинского Лея, актриса модного сериала, влипла в очень некрасивую историю. Влюбленность в нарцисса – беда, которая случается даже в лучших домах. Ее муж врал, скандалил, приводил женщин в ее квартиру, а в финале избил. Но когда его наконец выставили за дверь, побежал на ток-шоу Антея Салахова за гонораром в несколько сот тысяч рублей. Там привечали дураков с фанабериями. Лея нуждалась в Смородине и могла доверять только ему. За двадцать лет до этого он иногда помогал Болинскому, если тот оставался с маленькой дочкой один. Купал, одевал, собирал кашу со слюнявчика. И на этот раз тоже помог. Пришлось сходить на ток-шоу. Он пожалел об этом сразу после съемок, манипулятивные ток-шоу были созданы отнюдь не для обмена мнениями сторон. Ему не дали сказать и трех предложений. Все это было очень неприятно. Но в любом случае Лея была артисткой, а не профурсеткой.

Александр не заметил чувств собеседника. Он думал о своем.

– Оля была недосягаемой, единственной в своем роде. Неужели вам не хочется разобраться в том, что у нее происходило? На ток-шоу, конечно, с этим пойти будет нельзя.

– Давайте проясним. На ток-шоу я не хожу, единственный случай был связан с другом семьи.

– Мне нравится, что у вас есть характер, – Александр улыбнулся. – Мне сказали, если вы возьметесь, утечек информации точно не будет. Я прошу вас поехать в дом великой женщины, побеседовать со всеми, кто провел с ней последний вечер, поводить носом и составить о произошедшем собственное мнение. Все! Ради справедливости, если хотите, потому что чует мое сердце, что она была попрана. Вам трудно?

В этот момент на участке, принадлежавшем Ольге, в доме для прислуги, в котором жили садовник с дочерью Алевтиной, та, брызжа слюной, кричала на отца:

– Я