Последний поворот на Бруклин - Hubert Selby

Когда-нибудь вы, ребята, попадете в беду. Только и знаете, что драться. Ты о чем это, Алекс? Мы всего лишь защищали жену Фредди. Ага, они оскорбили Рози. Они орали, топали ногами, стучали кулаками по стойке и столикам. Алекс ухмыльнулся и сказал: брысь! Когда-нибудь вы пожалеете. Лучше бы на работу устроились. Эй, следи за базаром, Алекс! Ага, при замужних дамах нельзя выражаться. Они рассмеялись и расселись вдоль стойки и на стульях. Постоянно выебываетесь. Когда-нибудь попадете в беду. Ах, Алекс, не надо так говорить. Нам от этого не по себе. Ага, чувак, ты нас обижаешь…

Часть II.

Королева умерла

И сотворил Бог человека по образу

Своему, по образу Божию сотворил его;

мужчину и женщину сотворил их.

Жоржетта была гомиком с понятием. Она (он) не пыталась ни маскироваться, ни скрывать своих пристрастий при помощи женитьбы и чисто мужских базаров, не желала утолять свою гомосексуальность, тайно храня альбом с фотками любимых актеров и спортсменов, наблюдая за играми мальчишек или заделавшись завсегдатаем турецких бань и мужских раздевалок, не желала исподтишка бросать на всех косые взгляды и одновременно искать защиты под тщательно оберегаемой маской принадлежности к мужскому полу (со страхом ожидая на коктейле или в баре того момента, когда этот фасад чего доброго начнет осыпаться от алкоголя и будет полностью разрушен при попытке поцеловать или прощупать привлекательного юношу, после чего обычно следует решительный отпор, удар по морде – пидор гнойный! – и приходится, рассыпавшись в бессвязных извинениях и оправданиях, удирать на улицу) – а напротив, гордилась тем, что она гомосексуалист, чувствуя свое интеллектуальное и эстетическое превосходство над теми (особенно женщинами), кто не принадлежит к сообществу геев (посмотрите, сколько педиков среди великих деятелей искусства!); и надевала женские трусики, пользовалась губной помадой, косметикой для глаз (в том числе, время от времени, золотой и серебряной «звездной пылью» для век), делала горячую завивку своих длинных волос и маникюр, носила женскую одежду в комплекте с подбитым ватой бюстгальтером, туфлями на высоких каблуках и париком (едва ли не самое сильное возбуждение она испытывала, когда приходила в «БОП-СИТИ», нарядившись высокой, величественной блондинкой (на каблуках она была в шесть футов четыре дюйма ростом), в сопровождении негра (это был здоровенный красивый черномазый, и когда он ленивой походкой входил в заведение, все тамошние шлюхи вздрагивали, а натуралы опешили слинять. Мы только что из классного притона, классно уторчались, так тащились, что мне было на всех наорать, голубушка, вот что я скажу!); а иногда носила и тампон для месячных.

Она была влюблена в Винни и, пока он сидел в тюрьме, редко бывала дома – ночевала у подружек в Верхнем Манхэттене и почти все время тащилась под бензедрином и марихуаной. Как-то поутру, так и не смыв косметику после трехдневной обкурки в шумной компании, она привела домой одну подружку, и старший брат, влепив ей оплеуху, сказал ей, что если он еще хоть раз заявится домой в таком виде, он его убьет. Обозвав брата грязным пидором, они с подружкой с воплями выбежали из дома. После этого, прежде чем идти домой, она всегда звонила, чтобы проверить, дома ли брат.

Жизнь ее не просто вращалась, а, точно в центрифуге, описывала центробежные круги вокруг стимуляторов, опиатов, клиентов – которые платили ей, чтобы она танцевала перед ними в женских трусиках, а потом срывали их с нее; бисексуалов, которые говорили женам, что идут гулять с ребятами, а проводили ночь с Жоржеттой (она пыталась представить себе, что это не они, а Винни), и причудливый осадок занимал у нее в голове всё больше места.

Узнав, что Винни условно освобожден, она приехала в Бруклин (предварительно купив десять дюжин бензедрина в таблетках) и провела всю ночь «У Грека», преследуя Винни повсюду в надежде остаться с ним наедине. Она купила Винни кофе с булочкой, уселась к нему на колени и принялась уговаривать его пойти прогуляться. Он отнекивался, утверждая, что еще уйма времени, любимая. Может, попозже. Жоржетта ерзала у него на коленях, теребила ему ушные мочки и, чувствуя себя молоденькой девчонкой на первом свидании, кокетливо смотрела на него. Дай мне тебя утешить, Винни, – с трудом сдерживая желание поцеловать его, обнять, погладить по бедрам, мечтая о тепле его промежности, представляя себе, как он нагишом держит ее за голову (не очень ласково) и крепко прижимает к себе, а она наблюдает, как сокращаются его мускулы, нежно проводя кончиками пальцев по напрягшимся мышцам его бедер (он мог бы даже застонать в оргазме); ощущение, вкус, запах… Ну пожалуйста, Винни, – сон этот почти переносился в явь, от бензедрина делалось еще труднее не пытаться осуществить эту мечту немедленно.

Удерживало ее не опасение, что он отругает ее или ударит (это, как она считала, могло бы вылиться в ссору возлюбленных, а потом и в упоительное примирение) – нет, она знала, что, случись такое в присутствии его друзей (вторые скорее просто терпели ее, чем привечали, а то и использовали, чтобы уторчаться, когда оказывались на мели, или поразвлечься, когда им бывало скучно), чувство гордости заставит его и вовсе отвернуться от нее, и тогда не останется не только надежды, но, возможно, и мечты. Для пробы она положила руку ему на затылок и принялась крутить короткие волосы. Когда он оттолкнул ее, она вскочила – и захихикала, когда он шлепнул ее по попке. Она с важным видом подошла к стойке. Можно мне еще чашечку кофе, Алекс? А, пидор греческий? Она сунула в рот еще одну таблетку бензедрина и проглотила ее, запив кофе; опустила пятицентовик в музыкальный автомат и принялась покачиваться под блюзовую вещичку, исполняемую на тенор-саксе. Некоторые из сидевших «У Грека» захлопали в такт и заорали: Давай, Жоржетта, давай! Положив руки на затылок, она начала медленно вихлять задницей и, приблизившись вплотную к одной из девиц, которые смеялись над ней, заехала ей бедром по физиономии. Вот тебе, сучара! Когда музыка умолкла, она села у стойки, допила свой кофе, крутанулась несколько раз на табурете, остановилась, встала, изящно прижав руки к груди в мелодраматической манере певицы на концерте и дрожащим фальцетом пропела un bel di. Кто-то рассмеялся и сказал, что ей надо выступать на сцене. У тебя хороший голос, Жоржи. Ага, – со стороны той же девицы, – чтоб звать свиньей. Жоржетта обернулась, подбоченилась, склонила голову набок и надменно посмотрела на нее. Да что ты понимаешь в опере, мисс Хуесоска? Она запрокинула голову и в самой изящной своей дарственной манере не спеша вышла на улицу.

Впервые Винни арестовали, когда ему было двенадцать лет. Он угнал катафалк. По причине малого роста ему пришлось так низко сползти на сиденье, чтобы достать ногами до педалей, что коп, стоявший на углу, посмотрев на катафалк, остановившийся на красный свет, решил, что кабина пуста. Столь велико было удивление копа, когда он открыл дверцу и увидел за рулем Винни, что тот едва не успел переключить скорость и тронуться с места, но коп вовремя сообразил, в чем дело, и вытащил его из машины. Судья был удивлен не меньше полицейского, который произвел арест, и с некоторым трудом сдерживал смех, распекая Винни и заставляя его пообещать никогда больше не совершать таких скверных поступков. Ступай домой и будь паинькой.

Два дня спустя он угнал еще одну машину. На сей раз с друзьями, которые были постарше и лучше умели водить автомобиль, не привлекая слишком большого внимания. Обычно они оставляли машину себе и ездили на ней в школу, когда не прогуливали уроки, до тех пор, пока не кончался бензин, после чего бросали ее и угоняли другую. Их много раз ловили, но Винни всегда отпускали, заставив пообещать, что он больше не будет. Он был так юн – а с виду еще моложе – и выглядел таким наивным, что ни одному судье и в голову бы не пришло счесть его преступником, и никто не решался отправить его в учреждение, где этот безобидный озорник мог бы научиться воровать. В пятнадцать лет его арестовали в одиннадцатый раз и отправили в исправительное учреждение для мальчиков. После освобождения с ним провел беседу представитель некой общественной организации, пригласивший его посетить клуб мальчиков, расположенный по соседству. За прошедший год Винни подрос и очень гордился умением драться лучше большинства своих сверстников, да и большинства тех, кто постарше. Затеяв забавы ради пару драк в мальчишеском клубе, он перестал туда ходить, да и приглашений больше не последовало.

Первый серьезный срок он схлопотал в шестнадцать лет. Он угнал машину и, мчась по Оушн-паркуэй (хотел проверить, как быстро сможет ехать тачка в случае, если придется удирать от концов), разбил ее. Сам он только глубоко поранил голову. Вызвали «скорую» и полицию, Санитар «скорой» перевязал ему голову и сказал полицейскому, что Винни вполне здоров и его можно забирать в участок. Когда двое полицейских помогали ему подняться по ступенькам участка, Винни еще не полностью отдавал себе отчет в том, что случилось, но понимал, что это копы. Он столкнул одного со ступенек, сбил второго с ног ударом кулака и был таков. Возможно, ему удалось бы улизнуть, но он пошел к «Греку» и показал друзьям рану на голове, поведав им о том, как разделался с двумя копами.