Лазарь и Иисус - Эмилиян Станев

— Равви, спросим Лазаря, видел ли он господа и царствие его?

— И правда, есть ли доказательство больше этого? — настаивал и Фома.

Все примолкли, ожидая, что ответит Иисус, выглядевший озабоченным.

— Никому не дано лицезреть Отца нашего, ибо никто не узнает его. Но каждый зрит мир, им созданный, и сердце каждого носит его в себе вместе со светом, без коего не были бы зрячими глаза наши. Светильник в нашей душе — это его светильник, и неужто мало вам этого, чтобы поверить? И тот, кто видел меня, видел и Отца моего.

— Но зачем глаза его похожи на глаза слепца? — спросил Петр.

— Он устал, пусть поспит… А пробудившись, он уже не будет прежним… — Сказав это, Иисус поднялся из-за стола и вошел в комнату к Лазарю. Склонился над ним, коснулся рукою лба. Лазарь проснулся, и они глядели друг на друга, не произнося ни слова. В глазах Лазаря еще стояло тупое равнодушие смерти. Иисус ждал ответа на нечто, что Лазарю должно было бы знать, но Лазарь продолжал взирать на него безразлично, даже с неприязнью, как человек, насильно разбуженный. Потом медленно отвел взгляд, отвернул голову к стене и снова погрузился в сон…

Иисус вернулся к трапезе со смятенной душой, но никто не осмелился спросить, что смутило его.

Прежде чем на Вифанию спустилась ночь, он покинул город, ибо молва о воскрешении Лазаря привела народ в волнение, обеспокоенные фарисеи сошлись решать, как поскорей избавиться от Иисуса, а заодно и от Лазаря, опасаясь, не станет ли он свидетельствовать, что Иисус есть Христос.

Сестры подарили Иисусу целиком сотканный хитон, где ярко сверкали шелковые нити утка, — самый красивый из когда-либо сотканных ими хитонов.

Когда вышли они из Вифании по дороге к Иерусалиму, Иуда поравнялся с Иисусом и спросил, отчего он так озабочен.

— Сегодня наш брат Лазарь лишился царствия небесного, — громко, чтобы все слышали, отвечал Иисус.

— Как мог лишиться его тот, кто видел его? — возразил Иуда.

— Царствие небесное есть в каждом, но не каждый зрит его в себе, оттого что оно подобно кладу, зарытому в поле, которое вспахивает хозяин… Но разум человеческий склонен отрицать существование его, поскольку гнетет оно человека, ограничивает свободу его. Оно для живых, а не для мертвых. И тот, кто вернется из смерти, может потерять его, ибо не отыщет его там.

— Равви, а знал ты, что Лазарь потеряет царствие небесное?

Иисус умолк и, погруженный в раздумье, до самого Иерусалима не проронил ни слова.

4

Когда остались они дома втроем, без чужих, и лошадиный топот римской стражи затих в направлении торжища, Марфа разбудила Лазаря ужинать. Он поднялся с постели, и при свете подсвечника обе сестры радостно вскрикнули, увидев изменившееся его ли* цо. Остекленевший взгляд, от которого глаза казались неприятными и отсутствующими, исчез; хотя и мрачный, взгляд был теперь осмыслен, как у каждого человека в здравом рассудке; былую улыбку сменила недовольная гримаса, губы были поджаты, брови нахмурены.

Сестры всплеснули руками, а Марфа вскричала:

— Лазарь, теперь и ты стал, как все! Учитель изгнал из тебя дьявола!

Брат обводил комнату взглядом, словно видел ее впервые.

— Отчего ты озираешь наш дом, будто гость? И не поведаешь нам разве, видел ли ты царствие небесное, о коем вещает Учитель? Ведь что бы ты ни узнал, всем нам суждено узнать это в час, когда предстанем перед господом. Говори же и не омрачай нашей радости! — сказала Мария.

— Я голоден. — Лазарь сел за стол и хмуро потупился.

Марфа принесла хлеба, маслин, финики и вино, и Лазарь алчно набросился на еду. Щеки его раздувались, а когда он отпил из кувшина, на них выступил румянец. Глаза его жадно озирали стол, словно он опасался, как бы у него чего не отняли.

Сестры обменивались встревоженными взглядами, и обе отгоняли от себя мысль о том, что брат стал им еще более чужим, чем прежде. Со страхом наблюдали они за суровым, тяжелым выражением его изменившегося лица.

Терзаясь возникшей меж ними отчужденностью, Марфа настойчиво повторила вопрос, заданный младшей сестрой.

— Ничего я не видел. Я спал! — отвечал Лазарь, не переставая жевать. А когда насытился в гнетущем молчании, неожиданно спросил: — Где он сейчас? Все еще в Вифании?

— Ты про Учителя? Он ушел на закате солнца, — сказала Мария.

— Он совершил надо мной сие, он!

— Он отнял тебя у смерти и изгнал из тебя злого духа. Он Христос, и народ пойдет за ним.

Лазарь ничего не ответил. Встал из-за стола и выглянул в окно. Выщербленный месяц рисовал золотистые узоры по краям плоских крыш. С яхонтового неба серебряным дождем низвергался стрекот тысяч кузнечиков. Город затаился, примолк.

— Поскорей бы рассвело, мне хочется посмотреть на город, — промолвил Лазарь словно себе самому.

— Разве не видел ты его, Лазарь? Ты, кроме него, нигде и не бывал.

— Я хочу взглянуть на него заново.

— Понесешь вдове хлеб и посмотришь. Но что нового увидишь ты? Завтра придет торговец покупать наше тканье. Тебе следует быть дома, чтобы предостеречь нас, если он вздумает нас надуть.

— Мы еще поразмыслим, станем продавать ему или нет. Торговцы всегда надувают вас.

Марфа с Марией переглянулись, удивленные тем, что брат проявил интерес к предстоящей сделке. В их сердцах затеплилась надежда, что отныне он станет им заступником и советчиком, как мужчина, наделенный разумом.

— А у тебя, оказывается, уйма веснушек, Мария, — вдруг сказал он, вглядываясь в сестру. — А у Марфы нос кривоват. Как я раньше не замечал? — И он по-братски насмешливо улыбнулся. А затем вошел в комнату, где стояли ткацкие станы и лежало тканье, осмотрел его, как j бы оценивая его достоинства.

Удивленные сестры следовали за ним, и он осведомился, сколько торговцы платят им за хитоны, пояса и плащаницы и по каким ценам продают потом на торжище.

В ту ночь Марфа и Мария уснули столь же обрадованные, сколь и смущенные неотступной мыслью о том, что за стеной, отделяющей их комнату от комнаты Лазаря, спит не единоутробный брат их, а незнакомый путник, неведомо откуда пришедший в их дом…

5

Утром, когда выглянуло солнце и над смоковницами и лимонными деревьями, что купами росли под Вифанией, залился хор иволг и розовых скворцов, Лазарь был уже на ногах. Мучимый кошмарами, истерзанный тем новым существом, что обнаружилось в нем, он спал мало. Но когда в комнату проникла утренняя лазурь, он отвлекся от дум и от воспоминаний об Иисусе, чей образ уходил от него все дальше.

Лазарь оделся и пошел осматривать город, будто никогда прежде не видел его.

Едва он появился на улице, как из окон и дверей стали выглядывать мужчины и женщины, а ребятишки сбежались гурьбой и молча издали следовали за ним. Встречные прохожие жались к стенам, освобождая ему дорогу, и он слышал у себя за спиной шепот: «Воскресший… Воскресший… Он восстал из гроба совсем другим!»

На базарной площади торговцы высыпали из лавок, множество народу собралось там, ожидая, чтобы Лазарь раскрыл им тайну смерти и подтвердил, что Иисус воистину сын божий.

Толпа осыпала его вопросами, но он молчал, покуда не пришла стража и не повела его в синагогу. Народ повалил следом и остался стоять перед вратами храма.

В полутемном притворе, в глубине которого горели подсвечники и золотое кадило, ожидали фарисеи, саддукеи и раввин. Они впились в Лазаря взглядом и пришли в изумление от изменившегося его лица. Он прочел страх в их глазах и понял, что они боятся Иисуса и призвали его затем, чтобы принудить свидетельствовать против него.

— Лазарь, — сказал раввин, — в тебе жило безумие, хотя и безвредное, не то, что в Назарянине, в коем оно есть бес, побуждающий его называть себя сыном божьим. Скажи, вправду ли умер ты и он воскресил тебя?

— Не знаю, — отвечал Лазарь.

— Веришь ли, что он Христос, как сам нарекает себя?

— Не знаю, — отвечал Лазарь.

Старейший из фарисеев спросил, видел ли он Иегову и Авраама.

— Я спал и ничего не видел, — отвечал Лазарь.

— В таком случае ты был не мертвым, а всего лишь уснувшим!

— Он сотворил сие со мною.

— Он усыпил тебя с помощью сатаны! — вскричал раввин. — Народ ждет, чтобы ты открыл ему истину: что был ты не мертвым, в спящим. Выйди и скажи людям об этом! Скажи, что лжепророк он, одержим бесом и мучает им легковерных. Если сделаешь это, мы вознаградим тебя, ибо ты спасешь иудеев от беса его, а страну от римлян.

— Какую награду вы дадите мне? — спросил Лазарь.

— Скажи, чего ты хочешь, и мы ответим тебе.

— Мои сестры и я беднее всех в Вифании. Они ткут пояса, хитоны и плащаницы, и торговцы платят им два сребреника за хитон, а сами продают за пять. Ночью я размышлял над тем, как избавиться от этой несправедливости, дабы никто не присваивал себе труда моих сестер. Дайте мне одну из лавочек рядом с синагогой, и я буду свидетельствовать против Назарянина.