Глаз волка - Даниэль Пеннак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом вздохнула, и из самой глубины души ее вырвалось:
– Ох, Большой Волк, и зачем ты сделал меня матерью волчицы, прекрасней которой в мире не бывало? Что нам, без этого мало было забот?
5
«Как? Так они за мной?»
Странным тоном она это сказала, Блестка. Голубой Волк насторожился. «Так они за мной?» Ох, кокетка… И это внушало тревогу…
Голубой Волк не мог толком понять свою сестру. Она, конечно, была красавица. Красивее всех. И охотница непревзойденная! В беге куда быстрей рыжиков, которые, между тем, тоже были охотники не хуже других. Глаз – куда зорче, чем у Черного Пламени! Ухо – чутче, чем у Серого Родича!
«И нюх тоньше, чем у меня!» – это Голубой Волк вынужден был признать.
Она вдруг замирала, нос по ветру, и говорила:
– Вон там… лемминги!
– Где это – там?
– Вон там!
Она указывала точное место, метров за триста. Шли туда. И обнаруживали целый выводок леммингов, жирных, как куропатки. Под землей. Рыжики не могли опомниться.
– Как ты догадалась?
Она отвечала:
– Нос!
Или летом, когда охотились на уток… Рыжики подплывали к добыче без единого звука. Только кончик носа торчал из воды. Ни всплеска, ни ряби. Однако девять уток из десяти улетали у них из-под носа. Блестка оставалась на берегу, распластавшись, как кошка, в желтой траве. Она ждала. Утки тяжело взлетали, хлопая крыльями по воде. Когда одна из них (всегда самая жирная) оказывалась над ней – хоп! Прыжок – есть!
– Как тебе это удается?
– Глаз!
А во время миграций карибу – когда огромные стада растекаются, сколько хватает глаз, – они взбирались на самый высокий холм и Блестка говорила:
– Шестой справа от вон той скалы – больной.
(Волки едят только больных карибу. Принципиально.)
– Больной? Как ты можешь это знать?
– Ухо!
И добавляла:
– Прислушайся: он плохо дышит.
Она ловила даже полярных зайцев. А это еще ни одному волку не удавалось.
– Ноги!
Но наряду с этими подвигами она могла лопухнуться в самом простом деле. Хоть такой пример: она гналась за старым карибу, совершенно выдохшимся, как вдруг ее внимание привлекали летящие куропатки. Она поднимала глаза, запутывалась в собственных лапах, падала мордой оземь, и, когда на нее оглядывались, оказывалось, что она катается по земле, надрываясь от смеха, словно годовалый волчонок.
– Ты слишком много смеешься, – ворчал Голубой Волк, – это несерьезно.
– А ты слишком серьезный, это не смешно.
Голубому Волку такого рода ответы не казались забавными.
– Почему ты столько смеешься, Блестка?
Она переставала смеяться, смотрела ему прямо в глаза и отвечала:
– Потому что мне скучно.
И объясняла:
– В этом проклятом краю никогда ничего не случается, вечно одно и то же!
И повторяла:
– Мне скучно.
6
И, конечно, со скуки Блестке захотелось увидеть что-нибудь новое. Ей захотелось увидеть людей. Вблизи. Это случилось однажды ночью. Люди по-прежнему преследовали семью. Все та же команда охотников. Они стояли лагерем в травянистой лощине в трех часах ходу от логова. Блестка чуяла запах их костров. Даже слышала, как стреляют в огне сухие сучья.
«Пойду туда», – решила она.
«Успею вернуться до рассвета».
«Посмотрю хоть, в конце концов, на что они похожи».
«И вообще, раз они за мной…»
Ей казалось, что все это веские причины.
И она пошла.
Когда Голубой Волк проснулся в ту ночь (предчувствие), ее уже час как не было. Он тут же догадался. Ей удалось обмануть бдительность Серого Родича (это она тоже умела!) и удрать к людям.
«Я должен ее перехватить!»
Перехватить ее ему не удалось.
Когда он добрался до лагеря охотников, он увидел, что все люди на ногах и пляшут в свете костров вокруг сети, подвешенной к столбу на толстой веревке, которая крепко ее стягивает. Пойманная в сеть Блестка впустую щелкала зубами. Ее мех сверкал в темноте короткими золотыми вспышками. Обезумевшие собаки прыгали под сетью. Они лязгали зубами. Люди орали и плясали. Они были одеты в волчьи шкуры.
«Черное Пламя правду говорила», – подумал Голубой Волк. А потом: «Если я перекушу веревку, сеть упадет посреди собак и раскроется. Блестка слишком быстрая для них, удерем!»
Надо было перепрыгнуть костры. Не шутка для волка. Но это надо было сделать, и поскорее. Некогда бояться. «Неожиданность – это мой единственный шанс!»
Он уже был в раскаленном воздухе, над огнем, над людьми (в свете костров лица у них были очень красные), над сетью!
Он на лету перекусил веревку и крикнул:
– Беги, Блестка!
Люди и собаки еще смотрели вверх.
Блестка колебалась:
– Прости меня. Голубой Волк, прос…
И тут началась свалка. Голубой Волк отшвырнул двух собак прямо в костер.
– Беги, Блестка, беги!
– Нет! Я не хочу без тебя!
Но собак было слишком много.
– Уходи, оставляю семью на тебя!
Тогда Голубой Волк увидел, как Блестка взвилась в немыслимом прыжке. Потом услышал гром. Вокруг нее снег взлетал фонтанчиками.
Мимо!
Она исчезла в ночи.
Голубой Волк едва успел обрадоваться. Один из людей, огромный, как медведь, вырос перед ним, замахиваясь горящим поленом. Потом был удар. У Голубого Волка голова как будто взорвалась. И темнота. Темнота, кишащая искрами, в которую он падал, падал, кувыркаясь, и конца этому падению не было.
7
Вот. Когда волк очнулся, он открыл только один глаз. Его не убили. Мех его слишком пострадал в битве и не годился на продажу. Так что дальше был зоопарк. То есть зоопарки. За десять лет их было пять или шесть. Цементный пол и толевая крыша. Утоптанная земля и никакой крыши. Маленькие клетки с толстыми решетками. Вольеры, обнесенные сеткой. Мясо, которое бросают издали. Воскресные художники. Человеческие дети, которых пугают волком. Времена года, сменяющие друг друга.
Совсем один. Вокруг – какие-то незнакомые животные, тоже в клетках.
«Человек – он коллекционер».
Теперь он понимал, что имела в виду Черное Пламя.
Совсем один. Пока однажды в его вольеру не запустили волчицу.
Сначала Голубой Волк не слишком-то ей обрадовался. Он уже привык к одиночеству. Любому обществу он предпочитал свои воспоминания. Волчица забросала его вопросами:
– Как тебя зовут?
Она была серая, а морда почти белая.
– Ты откуда?
Лапы у нее тоже были белые.
– Тебя давно поймали?
«Похожа на полярную куропатку».
– Ну и ладно, – сказала волчица, – молчи, если тебе так больше нравится, но имей в виду: если ты мне задашь вопрос, я-то уж отвечу!
«Что-нибудь вроде этого могла бы сказать Блестка», – подумал Голубой Волк.
И он спросил:
– А ты откуда?
– С Севера.
– Север большой…
– Из Бесплодных Земель на Аляске.
У Голубого Волка перехватило дыхание. «Бесплодные Земли»? Именно так люди называли землю, где его поймали. Он явственно слышал, как стучит его сердце.
– Бесплодные Земли? А скажи-ка, ты там не знаешь…
– Я там всех знаю!
– Маленькую волчицу с золотым мехом знаешь?
– Блестку-то? Дочь Черного Пламени и Большого Волка? Знаю, а как же! Но, во-первых, никакая она не маленькая, она огромная. Больше самого крупного волка. И потом, мех у нее не золотой…
– Как это не золотой, что ты выдумываешь?
– Ничего не выдумываю, я правду говорю. У нее был золотой мех, это да. А теперь нет. Она погасла.
– Погасла?
– Вот именно. Однажды ночью она ушла с одним из своих братьев, никто так и не узнал куда, а утром вернулась одна. И ее мех погас. Больше не сверкал на солнце. Просто соломенно-желтый. Говорят, она носит траур по брату.
– Так и говорят?
– Про нее много чего говорят. И все это правда, я ее хорошо знаю. Говорят, что среди волков никогда не было охотника лучше нее, и это правда! Говорят, что ни ее, ни ее близких людям никогда не поймать, и это правда!
– А ты-то откуда знаешь? – спросил Голубой Волк, чувствуя, как в груди у него вздувается большущий пузырь гордости.
И Куропатка рассказала. Дело было летом. Три волчьих семьи собрались вокруг пруда, где утки так и кишели. В том числе семьи Блестки и Куропатки. Присмотрели себе добычу. Затаились. Как вдруг – «флоп, флоп, флоп» – в воздухе над ними захлопало, и они узнали этот звук. Вертолет! (Да, они теперь охотятся за нами с вертолетов!) И – бах! бах! – первые выстрелы. Всеобщая паника! Волки разбегались во все стороны, словно их разнесло ветром от винта. К счастью, стреляли охотники плохо. Это были любители, из тех, что охотятся для развлечения. И вот вертолет снижается, он все ближе и ближе. Трава под ним прилегала к земле. Но в траве-то как раз и затаилась Блестка, совершенно неразличимая, точно такого же цвета! И вдруг – прыжок! И пилота за ногу – хвать! Вертолет взмывает, совершает уморительный пируэт и – плюх! – прямо в пруд!
Куропатка кинулась тогда к Блестке: «Как тебе это удалось, Блестка, скажи, как?»
