Криптоистория Третьей планеты - Владимир Контровский

И поэтому войска Империи разметали и потоптали копытами тяжёлой конницы жадные до боя, но беспорядочные скопища племён равнин, и боевые колесницы вождей сделались добычей победителей. Но здесь они остановятся, обязательно остановятся — в наши горы им не войти. Пусть огораживают уже захваченное кольцом оборонительных валов, мы переберёмся и за эти валы, и наши топоры попробуют крови врага. Так возвестили друиды, а всем известно, что они умеют провидеть будущее. Да, друиды… Их знания и могущество велики, но и страшны. Их древняя магия основана на крови, человеческой крови, и когда ветви омелы не удаётся омочить в крови пленников, подойдёт и кровь соплеменника. Если бы не отец…

Но о таком перед боем лучше не думать.

Санта-Мария и святые апостолы! Ну когда же это кончится? Под ногами гнусно чавкает, меж древесными стволами, поросшими мохоподобной мерзкой дрянью, ползёт липкий туман. В чаще истошно вопят какие-то невидимые твари — то ли птицы, то ли обезьяны, то ли вообще исчадия Ада. Оставленные сапогами глубокие вмятины в зелёном мокром ковре тут же заполняет густая бурая жижа, в которой кишмя кишат пиявки и прочая водяная гадость. По кочкам текут-переливаются скользкие узорчатые змеиные тела в руку толщиной, в воздухе натужно гудят мириады мелких крылатых кровососов. Тело под панцирем зудит и чешется так, что хочется содрать с себя вместе с доспехами и саму шкуру. А запах! Тянет удушающей болотной вонью, смрадом болота, которое затопило сто лет не чищеный хлев!

Аркебузы и фальконеты отсырели, так что если кому взбредёт в голову пустить в нас из-за лиан отравленную стрелу, нам и ответить-то нечем. Да и не видно в зарослях ничего. Трясинные провалы хуже волчьих ям, солдата в полном вооружении вмиг затягивает с головой, стоит только шагнуть в сторону с узкой тропы. И кричать — если успеешь — бесполезно: пока соседи разберут, что стряслось, да пока разглядят несчастного, да пока сумеют придти на помощь… А этим смуглокожим дикарям (назвать их людьми есть оскорбление Божьего промысла!) всё нипочем. Почти голые, они шагают себе через джунгли, как по ровному, как будто нет здесь ни змей, ни москитов, ни острых шипов-колючек.

Солнцу не под силу пробиться через сплошную кровлю широких листьев, оно не проникало сюда, надо думать, с Сотворения мира. То, что сейчас день, а не ночь, можно определить только по тому, что кое-что вокруг глаза всё-таки различают, да ещё жарко, жарко и влажно. Carajo! Нет, это не место для доброго христианина! Дрова в этой мокрой преисподней горят плохо, на привалах толком не обсушиться, а расчёсы от укусов насекомых быстро превращаются в кровоточащие язвы.

Всадникам легче — их несут кони, хотя самим лошадям тоже несладко. Но Эрнандо молодец, он держится уверенно, уверенность сквозит в каждом его движении, и это помогает нам переносить все тяготы пути, который уже начинает казаться бесконечным. Его девчонка (вот что значит намётанный глаз истинного идальго — заметил и разглядел под уродливой туземной одеждой настоящую красавицу, способную украсить собой избранное общество в любом из кастильских замков, даже при дворе его королевского величества) оказалась сущей находкой. После того, как её отмыли, приодели, и наш святой отец нарёк её Мариной (взамен прежнего дикарского имени, которое и не выговоришь), она не отходит от Кортеса ни на шаг, словно сделалась его второй тенью. Она умна, сообразительна (даже странно для нехристианской души), многое знает о той дикой стране, по которой мы идём. И красива, чертовски красива — Эрнандо можно позавидовать. Ничего, с помощью господней доберёмся до цели нашего пути, а там я добуду себе такую же, или нет, лучше двух. Думаю, это не будет слишком уж тяжким грехом. И золото, золото, золото — ради этого стоит терпеть!

Конечно, если бы не Марина и туземцы-проводники, нам нечего было бы и думать пускаться в путь через джунгли. Сначала многие боялись, что индейцы заведут нас куда-нибудь не туда, откуда нет дороги назад, и где гнить нашим костям до Судного дня, однако нет, обошлось. Дикари ведут нас правильно и при этом подобострастно кланяются Кортесу и бормочут что-то о детях их отвратительных языческих богов, которые наконец-то вернулись. Что всё это значит, удалось выяснить через Марину: оказывается, у дикарей бытует легенда или предание о рослых белокожих и бородатых богах (или что-то в этом роде), давным-давно ушедших на восход солнца, но обещавших непременно возвратиться. И возвратились — мы. Именно поэтому туземцы в том самом первом попавшемся на нашем пути прибрежном городе не стали хвататься за копья и усаженные обсидиановыми осколками дубины, а совсем даже наоборот — принесли нам и хлеб, и мясо, и диковинные плоды. И вообще — перешёптывались между собой боязливо, и бросали на нас благоговейные и исполненные почитания и суеверного страха взгляды, и выглядели готовыми исполнить любое наше желание.

Вот там-то мы и нашли первое в этой стране золото. Точнее, его и искать не надо было — дикари принесли драгоценный металл сами, в слитках и в виде всевозможных изделий и утвари. У многих тогда загорелись глаза, и слова Эрнандо о том, что мы пойдём дальше, к сердцу страны, перед которым первый увиденный нами город индейцев не более чем захолустная деревенька перед великолепием Мадрида, мы встретили с полным пониманием и согласием. Разве настоящий испанский идальго откажется от приключения, которое сулит ему золото, много золота? Да и нести погрязшим в язычестве туземцам свет истинной веры есть дело богоугодное — в том и состоит первейший долг верного сына матери нашей святой католической церкви. Ведь именно так шли когда-то предки наши против неверных сарацин крестовыми походами освобождать гроб Господень. А для упорствующих в ереси заблудших душ — тут Сааведра прав — добрая кастильская сталь и очистительное пламя костра лучшее средство. Господь наш милосерд, только язычники не всегда это понимают — вот и приходится объяснять им подоходчивее…

Идти тяжело, но никто не ропщет. В конце концов, перспектива разбогатеть куда лучше беспросветного нищенского существования в обшарпанном отцовском замке, который давно уже утратил былое величие времён Реконкисты, или службы в королевской армии за пару песо с очень высокой вероятностью сложить голову в каше европейских войн — дома нет, да никогда и не было сколько-нибудь долгого и прочного мира. Я не против войны, но сражаться без выгоды неинтересно. А здесь — здесь хоть знаешь, за что рискуешь (особенно после того, как видел местное золото собственными глазами)! И если уж угодит в лицо камень из пращи или стрела с кремнёвым наконечником, так на всё воля Всевышнего. Пока же Провидение к нам благосклонно, и остаётся надеяться, что так будет и дальше. Вот только скорее бы кончился этот проклятый лес…

Армия сынов Ромула по праву считалась лучшей армией Древнего Мира. Впитавшая в себя боевой опыт множества народов, спаянная жёсткой дисциплиной, имевшая наиболее совершенное для своего времени наступательное оружие и оборонительное снаряжение, именно она сделала город на Тибре столицей всей Ойкумены. Солдаты Рима были обучены сражаться где угодно: в чистом поле, в сомкнутом и в рассыпном строю, на стенах и под стенами крепостей, на улицах городов и на качающихся палубах галер, в лесных дебрях и в теснинах горных ущелий. Против легионеров не выстояли ни сплочённые шеренги македонской фаланги, щетинившейся длинными сариссами; ни нестройные толпы варваров, сильных только лишь своей отвагой; ни опытные в военном деле наёмники городов-государств на островах и побережье Моря. Любой народ владел, как правило, какой-то одной привычной для него тактикой — тактика легионов была разнообразной и соответствующей конкретным условиям сражения. И латиняне сумели первыми в кровавой истории войн создать пехоту, имеющую оружие и ближнего, и дальнего боя.

Сближаясь с противником на расстояние нескольких десятков шагов, солдаты по команде центурионов дружно метали в неприятеля град пилумов — копий с гранёными наконечниками из плохо прокованного железа. Большая часть копий вонзалась в щиты, наконечник гнулся, и древко копья волочилось по земле. Извлечь вражеское оружие времени уже не оставалось, — легионеры переходили с шага на бег и кидались в атаку, — а прикрываться щитом, в котором застряла двухметровая жердь, не слишком-то сподручно. Оставался единственный выход — бросить щит, резко повышая тем самым свою собственную уязвимость. А мечи легионеров — гладиусы, с длиной лезвия в локоть, — являлись идеальным инструментом для того, чтобы рубить, колоть и резать в душной тесноте рукопашной схватки.

Стяжавшая славу непобедимой, армия Рима шла от триумфа к триумфу, быстро забывая горечь временных поражений (но не забывая извлечь из них уроки). Остановить победное шествие легионов смогли только подвижные лёгкие конные стрелки-парфяне, уклонявшиеся в песках от боя грудь в грудь и засыпавшие медлительную пехоту Красса ливнем страшных, пробивающих доспехи стрел. После разгрома знаменитый римлянин наконец-то утолил сжигавшую его всю жизнь жажду богатства: отрубленную голову полководца победители бросили в чан с расплавленным золотом — пей! Но до этого ещё далеко…