Дело жизни Хуана Диаса - Рэй Брэдбери

— Подожди-ка, пожалуйста, минутку, — сказал Рикардо. Он отошел от могильщика и, с важным видом повернувшись к кузине, спросил: — Мы можем войти?

— Там, там! — Могильщик прыгнул в дом, диким взглядом стал смотреть по сторонам, а потом показал в дальний угол. — Видите? Но Рикардо не сводил глаз с женщины и мягко позвал:

— Филомена!

Филомена выглядела сейчас как человек, который шел сквозь длинный темный туннель и наконец подошел к его концу — увидел тень наступающего дня. В ее глазах была уверенность, а рот знал, что сказать. Ужас ушел, его место занял свет, исходивший от огромной охапки осенней соломы — она вместе с сыном принесла ее сверху. И больше ничего случиться с ней не могло; это можно было понять по тому, как она держалась, когда ответила:

— Мумий здесь нет.

— Я тебе верю, кузина, но… — Рикардо тяжело откашлялся и поднял глаза. — А что там стоит у стены?

— Это для Дня поминовения. — Филомена даже не взглянула туда, куда он показал. — Взяла бумагу, муку, проволоку и глину и сделала из них человека… Да, он похож на мумию.

— Ты действительно его сделала? — ошеломленно спросил Рикардо.

— Да нет же, нет! — Могильщик весь затрясся от возмущения.

— С твоего разрешения. — Рикардо прошел в комнату, встал лицом к лицу с прислоненной к стене фигурой и направил на него фонарик. — Так, — сказал он. — Все точно.

Филомена посмотрела в открытую дверь на лунную ночь.

— Просто мне подсказали, как ее сделать, эту мумию.

— Кто подсказал? — удивился могильщик, поворачиваясь к ней.

— Есть-то нам нужно. Или ты хочешь, чтобы мои дети голодали?

Но Рикардо не слушал. Он стоял у стены, наклоняя голову то так, то эдак, тер подбородок и искоса смотрел на высокую фигуру, которая стояла в собственной тени и, прислонясь к стене, хранила молчание.

— Игрушка, — размышлял вслух Рикардо, — самая большая игрушка, которую я когда— либо видел. А видел я и скелеты в человеческий рост в витринах, и картонные гробы с пряничными черепами внутри. Да. Но это… Это какой-то ужас, Филомена!

— Ужас? — спросил могильщик, и его голос задрожал. — Но это же не игрушка, это…

— Поклянись, Филомена, — сказал Рикардо, даже не взглянув на него. Он протянул руку и несколько раз, как по ржавому железу, постучал по груди человека. Звук был похож на дробь одинокого барабана. — Поклянись, что это папье-маше.

— Клянусь Пресвятой Девой!

— Что ж, хорошо. — Рикардо пожал плечами, фыркнул и засмеялся. — Раз ты поклялась Пресвятой Девой, что еще надо? К суду я тебя привлечь не могу — потребуются недели или даже месяцы, чтобы доказать или опровергнуть, что это сделано из мучной пасты и старых газет и раскрашено бурой землей.

— Недели, месяцы, доказывать, опровергать! — кричал могильщик направо и налево, желая показать, что здравый смысл в этих стенах полностью отсутствует. — Да эта «игрушка» — моя собственность, моя!

— Игрушка, — спокойно ответила Филомена, глядя вдаль на холмы, — если это игрушка — сделана мной и, безусловно, принадлежит мне. Но даже, — продолжала она, словно наслаждаясь спокойствием, которое в нее вселилось, — даже если это не игрушка и Хуан Диас и в самом деле вернулся домой, что ж, разве он в первую очередь не принадлежит Господу Богу?

— Да кто с этим спорит? — удивился Рикардо.

Могильщик хотел сделать еще одну попытку. Но прежде чем он успел что-то пробормотать, Филомена сказала:

— Как-то в Страстную неделю по воле Господа Бога, перед лицом Господа Бога, на алтаре Господа Бога и в церкви Господа Бога Хуан Диас сказал, что всегда будет моим.

— Вот именно, всегда, — обрадовался могильщик. — Но его «всегда» кончилось, и сейчас он мой.

— Итак, — продолжала Филомена, — во-первых, он — собственность Господа Бога, а потом уже собственность Филомены Диас. И даже если это не игрушка, а настоящий Хуан Диас, даже в этом случае, хозяин мертвых, ты выселил своего квартиранта, более того, ты сказал мне, что он тебе не нужен. Но если ты так его любишь и хочешь обратно, заплати нам — и бери на здоровье.

От возмущения могильщик язык проглотил — и вмешался Рикардо:

— Кладбищенский сторож, в течение многих месяцев я наблюдаю многих адвокатов, выслушиваю много различных, великолепных доводов по тому или иному делу — тут и продажа земельных участков, и производство игрушек, и многое другое. Но Боже мой, в этом деле Филомены и Хуана Диаса, или кто бы это ни был, с одной стороны — голодные дети, с другой — совесть могильщика и столько разных сложностей, что твой бизнес так или иначе пострадает. И неужели, несмотря на все это, ты готов потратить долгие годы, чтобы преследовать ее по суду?

— Готов, — ответил могильщик и замолчал.

— Дорогой мой человек, — сказал Рикардо, — однажды ты дал мне маленький совет, и теперь я хочу отплатить тем же. Я не учу тебя охранять мертвых. Но и ты в свою очередь не учи меня охранять живых. Твои полномочия оканчиваются внутри кладбища, а за воротами люди переходят под мое начало, и неважно, молчат они или говорят. Так что…

Рикардо еще раз стукнул по полой груди Хуана Диаса. Грудь зазвенела, словно сердце забилось, — от громкого вибрирующего звука могильщик вздрогнул.

— Я официально заявляю, что это подделка, игрушка, а вовсе не мумия. Мы только время зря теряем. Пойдемте, господин могильщик, обратно в ваши собственные земли. Спокойной ночи, дети Филомены и Филомена, дорогая кузина.

— А как насчет этого, насчет него? — спросил могильщик, не двигаясь и показывая на фигуру.

— Чего ты волнуешься? — спросил Рикардо. — Никуда он не денется, останется на месте. Хочешь — обращайся в суд. Или ты считаешь, что он убежит? Нет? Тогда спокойной ночи. Спокойной ночи.

Дверь захлопнулась — они вышли прежде, чем Филомена успела протянуть руку и выговорить слова благодарности.

В темноте она потянулась за свечой, чтобы поставить ее в ногах человека, выглядевшего сейчас как сухой початок кукурузы в обертке. «Плащаница», — подумала она и зажгла свечу.

— Не бойтесь, дети, — сказала она вслух. — И идите спать. Спать.

Филепе лег, легли и другие. Наконец, не погасив свечи, легла и сама Филомена — на плетеный матрас, накрывшись простым тонким одеялом, но прежде, чем заснуть, успела обдумать многое из того, что ей предстоит сделать завтра. «Утром, — думала она, — туристские автобусы снова зашумят по дороге. Филепе подойдет к ним и расскажет пассажирам о нашем месте. А на двери уже будет висеть яркое объявление: „Музей — 30 сентаво“. И туристы повалят, потому что, хоть кладбище и на холме, наш дом от него совсем рядом и его легко найти. И когда-нибудь, очень скоро, на деньги этих туристов мы починим крышу и купим большие мешки свежей кукурузной муки и мандарины, да, для детей. И может быть, когда-нибудь мы все переедем в Мехико, где дети будут ходить в большую школу. И все из-за того, что случилось сегодня».