Пробный камень. Подкомиссия. Рождественский сюрприз - Эрик Рассел

— Это можно понять, — согласился Рэндл. — Но что с того?

— Триста лет создали ореол святости вокруг всего, что говорил и делал Фрэйзер. Вся полученная от него информация сохраняется дословно, его советы лелеются в памяти, его предостережениями никто не смеет пренебречь. — На миг Бентон задумался. — А Фрэйзер предостерегал их: велел опасаться Земли, какой она была в его время.

— Велел он им при первом же случае снять с нас живых кожу? — осведомился Гибберт.

— Нет, этого он как раз не говорил. Он предупредил их, что земляне, те, которых он знал, сделают выводы не в их пользу, это принесет им страдания и горе, и может случиться так, что они будут вечно сожалеть о контакте между двумя планетами, если у них не хватит ума и воли насильно прервать вредный контакт.

— Фрэйзер был стар, находился в последнем путешествии и собирался пустить корни, — заметил Рэндл. — Знаю я таких. Еле на ногах держатся, ходят вооруженные до зубов и считают себя молодцами, а на самом деле весь заряд давно вышел. Этот тип слишком много времени провел в космосе и свихнулся. Пари держу: ему нигде не было так хорошо, как в летящем звездолете.

— Все может быть. — В голосе Бентона послышалось сомнение. — Но вряд ли. Жаль, что мы ничего не знаем об этом Фрэйзере. Для нас он только забытое имя, извлеченное на свет божий из письменного стола какого-то бюрократа.

— В свое время и я стану тем же, — меланхолически вставил Гибберт.

— Так или иначе, одним предупреждением он не ограничился; последовало второе — чтобы они не слишком-то спешили нас отвадить, ибо не исключено, что тогда они потеряют лучших своих друзей. Характеры людей меняются, поучал Фрэйзер туземцев. Любое изменение может послужить к лучшему, и настанет день, когда Шаксембендеру нечего будет бояться. Чем позднее мы установим с ним контакт, утверждал он, тем дальше продвинемся на пути к будущему, тем выше вероятность перемен. — Бентон принял озабоченный вид. — Учтите, что, как я уже говорил, эти взгляды стали равносильны священным заповедям.

— Приятно слышать, — заворчал Гибберт. — Судя по тому, чти Дорка наивно считает своими затаенными мыслями — а может, то же самое думают и все его соотечественники, — нас либо вознесут, либо перебьют, в зависимости от того, усовершенствовались ли мы по их разумению и соответствуем ли критерию, завещанному чокнутым покойником. Кто он, собственно, такой, чтобы судить, дозрели мы до общения с туземцами или нет? По какому признаку намерены определить это сами туземцы? Откуда им знать, изменились ли мы и как изменились за последние триста лет? Не понимаю…

Бентон перебил его:

— Ты попал своим грязным пальцем как раз в больное место. Они считают, что могут судить. Даже уверены в этом.

— Каким образом?

— Если мы произнесем два определенных слова при определенных обстоятельствах, то мы пропали. Если не произнесем — все в порядке.

Гибберт с облегчением рассмеялся.

— Во времена Фрэйзера на звездолетах не устанавливались мыслефоны. Их тогда еще не изобрели. Он не мог их предвидеть, правда?

— Безусловно.

— Значит, — продолжал Гибберт, которого забавляла простота ситуации, — ты нам только скажи, какие обстоятельства представлял себе Дорка и что это за роковые слова, а мы уж придержим языки и докажем, что мы славные ребята.

— Все, что зарегистрировано насчет обстоятельств, — это туманный мысленный образ, указывающий, что они имеют какое-то отношение к этому самому храму, — объявил Бентон. — Храм определенно будет испытательным участком.

— А два слова?

— Не зарегистрированы.

— Отчего? Разве он их не знает? — чуть побледнев, спросил Гибберт.

— Понятия не имею. — Бентон не скрывал уныния. — Разум оперирует образами, значением слов, а не их написанием. Значения облекаются звуками, когда человек разговаривает. Поэтому не исключено, что он вообще не знает этих слов, а может быть, его мысли о них не регистрируются, потому что ему неизвестно значение.

— Да это ведь могут быть любые слова! Слов миллионы!

— В таком случае вероятность работает на нас, — мрачно сказал Бентон. — Есть, правда, одна оговорка.

— Какая?

— Фрэйзер родился на Земле, он хорошо изучил землян. Естественно, в качестве контрольных он выбрал слова, которые, как он считал, землянин произнесет скорее всего, а потом уж надеялся, что ошибется.

В отчаянии Гибберт хлопнул себя по лбу.

— Значит, с утра пораньше мы двинемся в этот музей, как быки на бойню. Там я разину пасть — и не успею опомниться, как обрасту крылышками и в руках у меня очутится арфа. Все потому, что эти меднолицые свято верят в западню, поставленную каким-то космическим психом. — Он раздраженно уставился на Бентона. — Так как, удерем отсюда, пока не поздно, и доложим обстановку на Базе или рискнем остаться?

— Когда это флот отступал? — вопросом же ответил Бентон.

— Я знал, что ты так ответишь.

Гибберт покорился тому неизбежному, что сулил им завтрашний день.

Утро выдалось безоблачное и прохладное. Все трое были готовы, когда появился Дорка в сопровождении десятка туземцев — может быть, вчерашних, а может быть, и нет. Судить было трудно: все туземцы казались на одно лицо.

Поднявшись на борт звездолета, Дорка спросил со сдержанной сердечностью:

— Надеюсь, вы отдохнули? Мы вас не потревожим?

— Не в том смысле, как ты считаешь, — вполголоса пробормотал Гибберт. Он не сводил глаз с туземцев, а обе руки его как бы случайно лежали у рукоятей двух тяжелых пистолетов.

— Мы спали как убитые. — Ответ Бентона против его воли прозвучал зловеще. — Теперь мы готовы ко всему.

— Это хорошо. Я рад за вас. — Взгляд темных глаз Дорки упал на пистолеты. — Оружие? — Он удивленно моргнул, но выражение его лица не изменилось. — Да ведь оно здесь не понадобится! Разве ваш Фрэйзер не уживался с нами в мире и согласии? Кроме того, мы, как видите, безоружны. Ни у кого из нас нет даже удочки.

— Тут дело не в недоверии, — провозгласил Бентон. — В военно-космическом флоте мы всего лишь жалкие рабы многочисленных предписаний. Одно из требований устава — носить оружие во время установления всех первых официальных контактов. Вот мы и носим. — Он послал собеседнику очаровательную улыбку. — Если бы устав требовал, чтобы мы носили травяные юбки, соломенные шляпы и картонные носы, вы увидели бы забавное зрелище.

Если Дорка и не поверил несообразной басне о том, как люди рабски повинуются уставу даже на таком расстоянии от Базы, он этого ничем не выказал. Примирился с тем, что земляне вооружены и останутся при оружии независимо от того, какое впечатление произведет это обстоятельство на коренных жителей планеты.