Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая - Сергей Курган

Макет «танка» Леонардо да Винчи, рисунок.

– Леонардо переехал во Францию?

– Да, его пригласил король Франциск 1: принял воистину по-королевски, со всеми его… ну, скажем так, домочадцами. Замок предоставил недалеко от своего, королевского, который стоял и по сию пору стоит в том же городке Амбуаз. И, кстати, там, в этом королевском замке «Амбуаз», в маленькой часовне, Леонардо и похоронен.

– И вы, конечно, там были?

– Был. Я много где был. Пожалуй, даже чересчур. И завидую вам.

– Почему? – растерялась Аня.

–

Часовня, где похоронен леонардо да Винчи. Замок Амбуаз. Франция.

– Потому что у вас это еще впереди, – сказал незнакомец серьезно. – А что касается «танков» и прочего – все это миф, не более того. «Опередил свое время» – какая чушь! Как можно опередить время? Можно быть на переднем крае своего времени, это да. Но опередить? Это абсурд. Каждая эпоха налагает определенные ограничения. Выше головы не прыгнешь – действовать можно лишь в пределах возможного.

– Но тогда что он там изобретал? Вы ведь сами сказали: «военные машины».

– Ах, это. Ну да, машины. Например, такую: две лошади тянут повозку, из которой торчат такие длинные серпы. Когда повозка катится, и колеса ее крутятся, серпы также вращаются – только в горизонтальной плоскости, и «подсекают» вражеских солдат, а заодно и своих, если неудачно подвернутся, обрубая им ноги или даже разрубая их туловища на части. В общем, такая шинковальня на колесах. Креатив, не правда ли?

Аня молчала, удивленная услышанным.

– Вы видели эти чертежи? – наконец спросила она.

– Конечно.

– Все чертежи Леонардо?

– Думаю, что все. Надо сказать, их очень много – куда больше, чем картин. Это и было его главным ремеслом и главным интересом. Кстати, он и во Флоренции тогда, в 1503-ем, картин уже почти не писал, а больше занимался своими инженерными проектами, например, он изобрел кремнево-колесцовый замок для ружей.

– Это как же? А Джоконда?

– Джоконда – это одно из немногих исключений.

– А эта картина? – спросила она, поворачиваясь к Мадонне.

«Мадонна в гроте» («Мадонна в скалах») Худ. Леонардо да Винчи 1-й вариант, Лувр, Париж.

Теперь вода у ног Мадонны отчетливо плескалась, ее поверхность была испещрена мелкими волнами, которые отбрасывали тусклые отблески. Скалы рельефно выступили, и все изображение внезапно обрело объем и глубину. Аня услышала тихое мелодичное журчание, и на нее пахнуло сырой свежестью. До нежной, покрытой легким пушком кожи Мадонны можно было дотронуться, стоило лишь протянуть руку. На какое-то мгновение Ане почудилось, что она там – среди скал, на берегу пруда. Словно издалека она услышала, как незнакомец переспросил ее:

– Вы про «Мадонну в гроте»?

Аня на пару секунд прикрыла глаза. Когда она вновь взглянула на картину, та, похоже, вновь выглядела, как обычно.

– Она называется так? – уточнила она, приходя в себя. – Здесь написано «в скалах». Или у меня проблемы с английским?

– Проблем нет, – он улыбнулся в усы. – Оба названия употребительны. Вижу, картина вас заинтересовала.

– Да. Я ее прежде никогда не видела.

– Ну, что ж… Картина была написана в 1485 году, кстати, в Милане, – по заказу францисканского мирского братства Сан-Франческо-Гранде – как центральная часть алтарной композиции, созданной совместно с братьями де Предис.

– Так он писал ее не один?

– Я же сказал – «центральная часть». Есть еще боковые крылья – с изображением музицирующих ангелов. Их-то и написали два брата-акробата.

– Почему акробата? – удивилась Аня.

– Да так, – улыбнулся собеседник.– Для рифмы.

Аня улыбнулась в ответ.

– Мадонну вы, конечно, узнали, – продолжал между тем он. – А младенцы… Тот, что справа – Христос. Его жест означает благословение. А тот, второй, который вас так заинтересовал, – это Иоанн Креститель, или, как говорят у вас, православных, Иоанн Предтеча; он преклонил колено и сложил руки в молитвенном жесте перед Иисусом. Наконец, юноша справа, в красном плаще, – это ангел.

– Без крыльев? – удивилась Аня.

– Какие крылья? Вы шутите! Все это глупости. Ангелы – существа духовные, их назначение – быть медиаторами, то есть посредниками; Они являются как бы каналом, который соединяет «нижний мир» – мир людей – с трансцендентной, божественной сферой бытия. Причем тут крылья? Они что, аэропланы? Я уж не говорю о том, что на таких крыльях, которые им по недомыслию пририсовывают, летать, так или иначе, невозможно. Разве что метафора… Но, надо признать, крайне неудачная, для хой-полоев.

– Для кого?

– Для плебеев.

– А вы, значит, аристократ?

– Я имею в виду плебеев духа. А я – ну что ж, – если хотите, да, я аристократ. В некотором роде. Что уж тут поделаешь?

В некотором роде? Что он имеет в виду? Что-то в словах незнакомца насторожило Аню….

– А эта вода, – продолжал он, – та, что сверху – что вас так удивила… Видите ли, в чем тут дело… Это аллюзия, то есть, грубо говоря, намек.

– Намек? На что?

– Этимология, – ответил незнакомец, – да и антропонимика тоже, были тогда в зачаточном состоянии. Настоящие значения корневых частей имен были тогда в большинстве случаев неизвестны, и потому господствовала так называемая «народная этимология». Впрочем, этого «добра» и сейчас еще в избытке: словно лингвистическая наука все это время стояла на месте, ничегошеньки не достигнув. Хотя, чему тут, собственно, удивляться? Невежество прямо-таки пещерное. И это, увы, нормально.

– Почему нормально? – изумилась Аня.

– Потому, – невесело усмехнулся собеседник, – что большинству граждан глубоко плевать на науку: мнения и суждения профессионалов, специалистов для них ничего не значат – они «сами с усами». Им кажется, что они и без специальных знаний замечательно все понимают. Как говорится, «не боги горшки обжигают». В самом деле: подумаешь – язык! Это же не астрофизика какая-нибудь. Там всякая математика, которую, как ни крути, знать надо. А тут – милое дело! Это же просто язык – родной, а не какой-то там иностранный: «Что ж, я свой родной язык не знаю, что ли? Было б о чем говорить?». Какая тут «наука»? Я бы, знаете ли, не удивился, если бы такой «знаток» название «Париж» производил от глагола «парить». Или «парить». Что тут сказать? Есть сферы, в которых всякий обыватель считает себя «экспертом» – например, политика. Причем, прослеживается четкая закономерность – чем меньше человек знает, тем более он уверен в своей правоте. Так вот, имя мадонны «Мария» по неведению производили от латинского слова mare, что значит «море», то есть «морская». Поэтому ее еще называли иносказательно la vena di aqua bellissima4 – «сосуд прекраснейшей воды». Все моря и реки как бы «впадают» в нее, она объемлет их все. Вот отсюда здесь и эта вода. На самом же деле это «Марина» значит именно «морская», а Мария – это имя древнееврейское и значит совсем другое. И, кстати…

Незнакомец посмотрел на Аню. Хотя, какой он теперь незнакомец? Странно как-то…

– Вы не находите, что пришло время представиться друг другу?

Да уж, пришло! Аня улыбнулась.

– Меня зовут Аня, – сказала она и протянула руку.

Он в первое мгновение, казалось, несколько удивился, но это быстро прошло.

– Ich erkenne altes gutes Deutschland. Toll!5 – он пожал руку Ани.

– Вы опередили меня, – добавил он, – хотя я значительно старше вас. Это противоречит этикету.

– К дьяволу этикет, – сказала Аня. – Неужели это так важно?

Он криво улыбнулся.

– Как вы сказали? К дьяволу? Славно! Что ж, к дьяволу, так к дьяволу. Окей! В таком случае меня называйте Сержем.

– Именно Сержем?

– Да. Именно так.

Чертики в его глазах заплясали зажигательный танец.

Герб Парижа

ГЛАВА 2

«ПРИНЦ НА ЧЕРНОМ КОНЕ»

А ня с детства была симпатичной девочкой, а к старшим классам по-настоящему расцвела. Родственники ожидали, как тогда было модно, что она непременно подцепит какого-нибудь олигарха и таким образом решит свои, а заодно и их проблемы. Но самой ей было вовсе не до того: кроме учебы и театральной студии, ее интересовал только молодой человек из соседнего двора, который молчаливо часами слушал ее иногда серьезную, а иногда веселую болтовню и каждый вечер на прощанье нежно целовал ей руку, что казалось ей по-взрослому старомодным, но оставляло тайное ощущение, что она достойна быть принцессой.

Конечно, как и все, она мечтала о своем прекрасном принце. Но этот принц представлялся ей совсем не похожим на распальцованного бизнесмена с толстой золотой цепью или жесткого миллионера, вроде тех, что часто показывали в телесериалах а, скорее, таким человеком, с которым хотелось бы общаться. Посмотрев в глаза которому, она увидела бы не только интерес к ней, но и открытость к миру, который ей так хотелось узнать.