Корона всевластья - Татьяна Форш

— Значит, мне придется уйти с чувством сожаления о том, что такой хороший человек оказался жмотом.

— Уел. — Старик усмехнулся, буркнул что-то еще, но я его уже не услышал.

Торопливо вышел из машины и заспешил к зданию. У самых дверей клуба, тонированных настолько, что они казались зеркальными, я почувствовал неладное и обернулся, с удивлением разглядывая пустынную дорогу. Машины не было.

Странно, что-то я не услышал, как эта развалюха отъезжала… Не улетела же она?

Решив не ломать голову из-за такой мелочи, я толкнулся в двери и шагнул в душную темноту. Разноцветные огни уже были потушены, и полумрак разбавляли несколько неярких светильников, развешанных на стенах.

— Клуб закрыт! — преградил мне дорогу кряжистый охранник.

— Знаю. Меня ждут. — Я посмотрел ему в глаза.

Тот занервничал и отступил, пропуская. Почему-то редко кто мог выдержать мой взгляд в упор.

— Тар?

— Он самый.

— Иди к барной стойке. — Охранник махнул рукой куда-то вбок, но мне не нужно было объяснять.

В этот клуб я ходил с тех пор, как устроился на работу в пожарную часть, находившуюся поблизости. Недорогой, но довольно хороший. Мужики любили отдыхать здесь после дежурства.

— Тар! Ну наконец-то! — Макс заметил меня первым, спрыгнул с облюбованного стула и нетвердым шагом направился ко мне. — Я уже думал, что ты не придешь.

— Сколько? — Я достал бумажник.

— Вообще-то пятнадцать. — Он с трудом выдержал мой взгляд и виновато развел руками. — Увлеклись. Сцепился с одним на бильярде и немного проиграл.

— Так это только твой долг? — Я огляделся. — А где все?

Макс криво улыбнулся.

— Ну-у… вообще-то мужики ушли сразу вскоре после того, как тебя увела та девчонка. А я остался…

— А всего сколько ты должен? — Я достал разноцветные бумажки.

— Пятнадцать! — зло выпалил он и отвел глаза. — Ну и за выпивку еще около пяти. Тар, одолжи, а? Я отдам. Понимаешь, они…

— Макс, ты что-то недоговариваешь!

— Я сказал тебе все! — неожиданно вскинулся друг.

— Где те, кому ты задолжал?

— Вот их телефон. — Макс протянул мне смятый листок бумаги. — Тебя не дождались. Решили пересечься здесь же, сегодня в десять вечера.

— Лады. — Я выгреб наличные и подошел к устало шушукающимся за соседним столом работающим здесь девчонкам. — Красавицы, сколько этот транжира вам задолжал?

— Ну наконец-то! — поднялась Юлечка, кажется, администратор зала. Во всяком случае, за те несколько встреч, что неожиданно познакомили нас поближе, у меня просто не было времени выяснять этот вопрос. — Уже заждались.

— Солнышко, если бы я узнал раньше, что меня ждешь ты…

— Ой, Тар! — Она смущенно усмехнулась. — Давай не будем! Не ты ли объяснил мне не так давно, что такой красавице, как я, совершенно не подходит такой неудачник, как ты? Так что плати за своего «транжиру» эту сумму, — она протянула мне чек, — и до новых встреч.

Не сдержав улыбки, я отсчитал деньги и, подмигнув ей, направился к Максу.

— Пойдем, я отвезу тебя домой.

— Учитель, вы хотели меня видеть? — Я шагнула в знакомый кабинет и остановилась, разглядывая долговязую фигуру архангела.

— Да. Хотел. — Он обернулся ко мне и приветливо улыбнулся. — Лайла, прошло очень много времени с тех пор, как ты получила распределение.

— Если быть точной — двадцать один год.

— Да. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Вчера меня навестил хранитель Книги судеб и сообщил интересную новость. Жизнь твоего подопечного…

— …подходит к концу? Я помню. И жду не дождусь этого момента!

— Дитя мое, ты слишком категорична для ангела-хранителя! — Учитель нахмурился. — Ты должна быть терпима к своему подопечному, иначе архангелы Правления не засчитают тебе практику.

Подавив тоскливый вздох, я заставила себя улыбнуться.

— Простите, учитель, но этот человек… — И тут меня прорвало: — Это же ходячее бедствие! Теперь я знаю, почему в тот день, когда мне досталась эта душа, на листе ее судьбы не было отмечено критических моментов. Потому, что вся его жизнь один сплошной… Вы не представляете! Он умудряется найти проблемы там, где их нет! Он хам, распутник и… и… — Я замолчала, злобно пыхтя.

— Дитя мое, да, тебе не повезло, но… согласись, после такой практики ты сможешь с легкостью стать хранителем для любой души… конечно, если справишься с этим заданием до конца. — Учитель так на меня посмотрел, что я только скрипнула зубами и с обреченным видом покивала.

— Вы правы. Извините, что дала волю чувствам. Что с ним снова не так?

— С ним все будет отлично, если он переживет свой двадцать седьмой день рождения.

— В смысле?

— В прямом. — Архангел скорбно вздохнул, потер пальцем лоснящийся от солнечных лучей стол и взглянул на меня. — С этой душой не все так просто. Не хотелось тебе этого говорить, но… до шести лет о ее человеческой жизни ни в Книге судеб, ни где-нибудь еще не сказано ни слова! Словно этот человек начал существовать с этого возраста! Кстати, об ангеле, который должен был охранять его с момента зачатия, тоже ничего неизвестно.

— То есть фактически получается, что он начал жить тогда, — я прищурилась, — когда я стала его хранителем?

Воспоминания вернули меня в тот день, когда я впервые увидела своего подопечного — маленького испуганного мальчика, прятавшегося под тоненьким одеялом больничной койки.

— Выходит, так. — Гаврилий задумчиво почесал подбородок и, заложив руки за спину, сосредоточенно прошелся по кабинету.

— И что это значит? — Я побуравила его взглядом. Ох как мне не нравятся такие недомолвки!

— Я не знаю, что это значит, дитя. — Учитель снова вздохнул. — Может, в данные о твоем подопечном закралась ошибка. Это, конечно, нонсенс, но такое случалось, и не раз, как ни прискорбно мне в этом признаваться. В общем, картина такая: до шести лет о нем нет никаких данных, затем идут записи о том, что с ним происходило, когда его хранителем стала ты, и сейчас, когда ему исполняется двадцать семь лет, казалось бы, год его смерти, в Книге судеб вдруг прорисовалась его дальнейшая жизнь! Причем настолько ровная и счастливая, что я могу за тебя только порадоваться. А это значит — что?

Я помолчала вместе с ним и, тяготясь затянувшейся паузой, спросила:

— Что?

— А то, что, возможно, в день рождения или раньше его ждет большое испытание, и он должен его пережить. Потому что, если он не переживет эту дату, твоя практика тоже окажется проваленной.

— Что?! Но, когда я согласилась на эту практику, именно вы сказали, что срок жизни моего подопечного именно двадцать семь лет!