Его повесили на площади Победы. Архивная драма - Лев Симкин

Второй раз он увидел Еккельна 3 февраля 1946 года на площади Победы. “Мы шли на казнь как на праздник, – рассказывал он мне. – Когда его вешали, мы с Яковом Баснером (еще один выживший узник гетто) кричали и плакали”.

“Я еще не дожил до осуждения всех убийц”, – помолчав, добавил Вестерман. И признался, что все минувшие годы живет одним чувством. Кто-то мог бы назвать его жаждой мести, но это будет ошибкой. Речь всего лишь о справедливости, справедливом возмездии, если хотите.

Три источника

Хотел бы упомянуть еще трех действующих лиц, с которыми я никогда не встречался, но без них вряд ли сложилась бы эта книга.

…Лет 10 назад я думать не думал о Еккельне, однако, наткнувшись в книжном магазине в Риге на толстую книгу о Рижском процессе, не удержался и купил ее. Множество ссылок и фото – автору, в отличие от меня, удалось ознакомиться со всеми материалами дела, сразу видно – серьезный труд. “Эшафот (О суде над немецкими генералами в Риге)” – так называлась эта книга, написанная Андрисом Грутупсом. Автор, как сразу выяснилось благодаря “Википедии”, в недалеком прошлом мой коллега, бывший сотрудник советской прокуратуры, а в новые времена – известный адвокат, один из 100 латвийских миллионеров.

Но стоило мне начать читать, как я с удивлением обнаружил прям-таки апологетические пассажи: “Еккельн вину признал, сделал это честно и мужественно. По-разному можно оценивать этого человека. Но нельзя отрицать отваги генерала. Такое поведение всегда вызывает уважение… Что-то в этом человеке потрясало. Обвиняемый не оправдывался, не выкручивался…” Нечто подобное мне позже попалось на сайте немецких неонацистов с символическим названием: “Я немец, я не преступник”. Еккельн, сказано там, на процессе вел себя гордо и – несломленный – умер по-геройски.

От знакомых рижан я узнал, что автор был изрядным антисемитом, винившим евреев во всем и в особенности в затеянных против него лично интригах. При этом, по свидетельству Маргера Вестермана, Грутупс не раз заходил в рижский музей “Евреи в Латвии”, и потому для его основателя выход “Эшафота” был взрывом бомбы. Естественно, он не принял приглашение на презентацию книги в ресторане “Зеленый попугай” и больше с ее автором не здоровался.

Грутупса больше нет, он покоится на Лесном кладбище под дорогим памятником, который поставил сам себе за несколько лет до совершенного в 2014 году самоубийства. Но книга его живет. Автор успел подарить ее 277 латвийским школам. Так что, возможно, его взгляды прорастают в новом поколении, выросшем в постсоветские годы, на глазах которого проходили шествия бывших легионеров Ваффен-СС. Впрочем, как заметил упоминавшийся уже историк Григорий Смирин, вряд ли кто-то из детей смог осилить книгу Грутупса, поскольку она “страшно нудная”.

…Андрис Грутупс и Петр Крупников – оба рижане и полные антиподы. Один – едва ли не первым изучил материалы процесса и написал о нем толстый том, другой – сам был на том процессе переводчиком. Между прочим, последний не раз упомянут в “Эшафоте”, с обязательным указанием – “еврей Крупников”.

“В начале января 1946 года, будучи в Риге, я встретил на улице знакомую даму, которая сказала, что ужасно не хватает переводчиков, ибо готовится процесс, – рассказывал Крупников спустя годы. – Другие кандидаты в переводчики были в основном женщины и раненые мужчины, в то время как я все еще был командиром роты… Понравилась моя выправка, меня приняли, хотя погрозили пальцем: если бы не процесс, то за самоволку меня бы призвали к ответственности”. В Риге он был в самовольной отлучке. Ну, не вполне в самовольной. “Если тебя поймают, ты будешь дезертиром, – сказал ему командир полка, – если не поймают, пей сколько хочешь”. Таким, по его словам, было время: “Если человек в 1941 году договорился с товарищами встретиться после войны, то его не могли не отпустить, даже если “не положено”.

Став переводчиком на процессе, Крупников захотел воспользоваться возможностью поговорить с обвиняемыми и отправился в одну из актерских уборных Дома офицеров, где их держали в перерывах. “Солдат охраны меня туда не пускал. Я пошел к председателю суда и сказал, что хочу попасть к обвиняемым. “Зачем вам это нужно?” – “Я историк, хочу поговорить с ними”. Он позвал коменданта – так я получил пропуск с особым примечанием, что могу ходить к подсудимым. Там сидели Еккельн, Павель и еще некоторые. Мы совершенно спокойно говорили о всяких вещах. К тому же они говорили охотно. Когда я позднее об этом рассказывал, многие мне не верили”. Мы поверим и воспользуемся в дальнейшем его свидетельством.

…И, наконец, третий персонаж, его глазами я увидел некоторые страницы биографии Еккельна, – Бруно Штреккенбах, группенфюрер СС, генерал-лейтенант войск СС и полиции, занимавший в начале войны один из самых высоких постов в эсэсовской иерархии – начальника 1-го отделения РСХА, персонально ведавшего кадрами убийц.

Личные документы Еккельна сгорели в доме во время бомбежки Брауншвейга англо-американской авиацией. “… Мой дом был полностью разрушен террористическим нападением и сожжен, – писал Еккельн 25 ноября 1944 года начальнику Главного управления кадров СС фон Герфу из Либау. – После того как станет немного спокойнее, я, возможно, смогу восстановить по памяти моменты моей биографии, но главное – смогу записать эти данные в личную анкету”. Не смог, не успел.

По каким-то не известным мне причинам в хранящейся в Яд Вашем копии личного дела Еккельна из эсэсовской канцелярии почти ничего нет о его службе в СС и полиции до 1939 года. Ну, за исключением перечня должностей и регалий. Тут-то мне и пригодились материалы уголовного дела по обвинению Бруно Штреккенбаха, скопированные сотрудниками вашингтонского музея Холокоста.

9 мая 1945 года Штреккенбах, будучи командиром 19-й Латышской добровольческой дивизии СС, попал в советский плен. В мундире унтер-офицера, на который сменил свой генеральский китель. В чем он признался на первом же допросе. Этих допросов потом было великое множество, следствие тянулось аж семь лет, суд над Штреккенбахом состоялся только в 1952 году. Высокопоставленного убийцу, в отличие от Еккельна, не казнили, осудили к 25 годам тюрьмы – к моменту суда над ним действовал указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года “Об отказе от смертной казни”. В 1955 году Штреккенбах вместе с другими военнопленными благополучно вернулся в Германию, умер своей смертью в 1977 году в Гамбурге – городе, где начинал свою карьеру в должности начальника гестапо.

Помимо протоколов допросов в материалах его дела чудесным образом оказались документы, которые обычно хранятся в других местах, – многостраничные пояснения Штреккенбаха по вопросам, не имевшим значения для обвинения, но интересовавшим советскую разведку и контрразведку. В них он подробно рассказывал о характере своей службы, давал характеристики сослуживцам, делился именами и приметами агентов. Есть там и характеристика Еккельна, и, главное, по этим документам можно составить представление о том, чем тот занимался в довоенные годы.

Не просто работа

…Не раз задавал я себе вопрос: что заставляет меня копаться в страшных документах, после чтения которых не спишь ночами, воображая состояние людей, спускавшихся в рвы смерти и укладывавшихся на тела убитых минутой раньше? Зачем пытаюсь сложить по крупицам личность одного из самых больших злодеев страшной войны? Настоящего, отнюдь не кабинетного убийцы, где-то далеко готовившего бумаги об убийстве абстрактных миллионов. Еккельн, в отличие от Эйхмана – “бухгалтера смерти”, – был из тех, кто сам отдавал преступные приказы и подавал пример их исполнения.

Для Еккельна творимое им зло было не просто работой, позволявшей ему самовыражаться, он сам был беспримесным злом. Впрочем, сказать это, подразумевая, что он был бандит и садист, – значит упростить проблему, и в результате получится та же банальность, только с обратным знаком. Мало поможет и ссылка на антисемитизм – это всего лишь “такой хороший показатель наличия зла в человеке” (Эндрю Клейвен). Потому-то я и попытался просто вникнуть в обстоятельства жизни одного из его носителей.

В общем-то ясно, как должно было быть устроено государство, чтобы такие, как Еккельн, получили возможность безнаказанно злодействовать. Но ведь и оно само – кровное детище таких, как Еккельн, вот в чем дело.

Когда мир узнал о Холокосте, перевернулись все представления о зле – Холокост стал его мерилом. Но безмерное зло совершалось людьми. На последующих страницах вы увидите одного из них – отстающего ученика, рано оставшегося без отца, завидующего успешным одноклассникам-евреям, после – храброго добровольца, произведенного в офицеры на мировой войне и никому не нужного после нее, винившего в поражении тех же евреев, и, наконец, фанатичного нациста, сполна компенсировавшего свои прежние жизненные неудачи фантастической карьерой, а в частной сфере – донжуана, психопата и алкоголика. Увидите его среди соотечественников, униженных Версалем и поверивших лидеру нации, в компании соратников, любителей красивой формы и исполнителей преступных приказов – еще до того, как мир заплатил за их обиды и неустроенность. Это ведь они убивали, а не Гитлер с Гиммлером, восседавшие наверху кровавой пирамиды. Больше того, не без их участия страшная логика завела вождей рейха туда, куда она их завела.