Мир после Гитлера. Из записных книжек - Марк Алданов

Но было еще и другое. Ему очевидно, тогда с полной ясностью представилось, что будет с Англией, когда те же детки родятся у СССР. Не лучше ли сговориться со Сталиным, хотя бы и очень дорогой ценой?

Предстояло и маленькое удовольствие. Он и Трумен долго совещались, как и когда сообщить Сталину об атомной бомбе. Сообщил, естественно, президент. Тут в Черчилле сказался писатель: «Я стоял, быть может, в пяти метрах от них и с величайшим вниманием прислушивался к их сенсационному разговору… Вижу по сей день эту сцену, как если бы она произошла вчера. Сталин казался восхищенным: новая бомба! Необычайной мощи! Какое счастье!

У меня было в тот момент впечатление, а потом и уверенность, что он не имел ни малейшего понятия о важности сообщенного ему факта», – пишет Черчилль. Это уже не совсем понятно. Разумеется, Сталин не имел такого воображения, как он, не сразу понял и все значение взрыва первой атомной бомбы. Но «не иметь ни малейшего понятия» он никак не мог, – отсылаю к ценной книге Оливера Пайлата о советском шпионаже в Америке, добывавшем атомные секреты.

С некоторым основанием позволительно утверждать, что атомная бомба могла появиться в СССР в то же время, что и в Соединенных Штатах. В России, как и в других странах, еще до войны были ученые, смутно предвидевшие значение нуклеарных исследований. Первый циклотрон был создан знаменитым американским ученым Лоуренсом, но, согласно Джеральду Остеру, вскоре после этого открытия советское правительство отпустило деньги на постройку циклотрона в России. Об атомной бомбе тогда не думали и на Западе. Исторический опыт Штрасмана был произведен в Германии в 1938 году. Эйнштейн утверждал, что Штрасман не понял значения своего опыта. Сам Эйнштейн, как известно, в своем – тоже историческом – письме к Рузвельту говорил, что уран может дать новый мощный источник энергии «в близком будущем». Однако несколькими годами позднее он писал: «Я на самом деле не предвидел, что она (атомная энергия) будет освобождена в мое время. Я только считал это теоретически возможным».

Все тут было лотереей: кто первый? В отличие от Рузвельта Гитлер во время войны отпустил на нуклеарные исследования гроши – и назначил распорядителем члена национал-социалистической партии, военного капельмейстера Шумана. Сталин деньги давал, однако из бежавшей в СССР задолго до войны группы германских физиков – евреев и неевреев (как я слышал, среди них были люди, близкие к Штрасману) – некоторые были расстреляны в пору чисток 1937 года, а другие (за одним, кажется, исключением – Ланге), были любезно выданы гестапо в 1939 году, после договора с Риббентропом.

О ДРУГИХ ПРЕМЬЕРАХ

Не все британские первые министры были похожи на Черчилля. Где до него Питту, Гладстону, Дизраэли, Ллойд-Джорджу!

Американская журналистка Вирджиния Коульс в годы войны и в годы, ей предшествовавшие, изъездила Европу, говорила с знаменитыми государственными деятелями. Разговаривала с Невиллем Чемберленом тотчас после Мюнхена, откуда он привез «почетный мир». Это было время величайшего триумфа, на него тогда молилась чуть не вся Англия. В лондонских кондитерских выставлялись в его честь сахарные зонтики. Британские магазины печатали в газетах объявления с выражением ему глубокой признательности народа.

Чемберлен сказал журналистке много ценного. Сказал, что популярность Гитлера в Германии начинает падать. Сообщил, что национал-социалистические дружинники СС устраивали в Мюнхене ему, Чемберлену, овации, – это произвело на него сильнейшее впечатление.

Митфорды же говорили, что Чемберлен чрезвычайно понравился Гитлеру. По-видимому, ему нравились многие его гости. После приезда Молотова в Берлин Деканозов докладывал Кремлю: «Очень понравился Гитлеру товарищ Молотов». После Годесбергской встречи фюрер, по словам Митфордов, называл главу английского правительства «дорогим стариком» и был «почти потрясен» тем, что дорогой старик предпринял для встречи с ним утомительное путешествие. Собирался отдать ему визит и добавлял: «Я знаю англичан. Они мне на аэродроме устроили бы прием с двенадцатью архиепископами».

Одно, впрочем, ему не понравилось: Чемберлен любил охоту. Гитлер прямо сказал старику, что не может этого понять: «как можно проявлять такую жестокость, – убивать птиц!»

Госпожа Коульс тогда приехала из Чехословакии. Чемберлен спросил ее: «Скажите, было ли у вас впечатление, что у чехов осталась некоторая горечь в отношении Англии?»

Тем не менее американская журналистка уверяет, что ум у британского премьера был «живой и юмористический». Я раз слышал, в Лондоне его длинную речь.

Если же верить германским генералам (а в настоящем случае они, по-видимому, говорят чистую правду), Чемберлен тогда спас Гитлера. Гальдер, Браухич, Витцлебен, Бек были убеждены, что нападение на Чехословакию повлечет за собой мировую войну, и твердо решили на это не идти. У них происходили тайные совещания в Целендорфе. Было постановлено произвести вооруженный переворот и «убрать» фюрера. Как раз во время последнего, окончательного совещания пришло известие, что Чемберлен и Деладье едут в Мюнхен.

– Я тотчас отменил приказ о восстании, – показал Гальдep на Нюрнбергском процессе. – У нас отняли самую основу для нашего дела.

– Значит ли это, – спросил председатель суда, – что если б господин Чемберлен не отправился в Мюнхен, то ваш план был бы осуществлен и Гитлер был свергнут?

– Я могу только сказать, что план был бы осуществлен. Никто не знает, удался ли бы он, – ответил бывший начальник генерального штаба.

Если не все, то большинство германских генералов ненавидели Гитлера. Нет таких ужасных слов, которых они бы о нем не говорили в своем кругу (сужу и по дневнику фон Гасселя), особенно фон Гаммерштейн, Гальдер и фон Фитцлебен.

Были и исключения. К ним принадлежал генерал-фельдмаршал фон Манштейн. Он долго был любимцем фюрера, которому подал мысль о Седанском прорыве. Гитлеру не повезло: впоследствии стало известно, что настоящая фамилия Манштейна – Левинский. Он ребенком был усыновлен четой фон Манштейнов.

О ГИТЛЕРЕ И О ЕГО РАЗВЕДКЕ

Гитлер не очень собирался свергать в России коммунистический строй. Ульрих фон Гассель, бывший германский посол в Риме, впоследствии казненный по делу о заговоре 1944 года, сообщает в своем дневнике:

Фюрер сказал фон Папену (который это и передал Гасселю), что дойдет (в России) только до определенной географической границы, а потом можно будет сговориться со Сталиным: «Он все-таки великий человек и осуществил вещи неслыханные», – сказал Гитлер. Сталин был тоже очень высокого мнения о фюрере, во всяком случае, более высокого, чем о своих демократических союзниках.

Гораздо удивительнее, что из казненных участников заговора некоторые тоже были за «ориентацию» на Сталина, особенно граф Шуленбург. Большинство было за соглашение с Черчиллем и Рузвельтом. Сам Ульрих фон Гассель занимал среднюю позицию, Предпочитал Англию и Соединенные Штаты, но говорил: «Возможность „перемены“ фронта в сторону востока должна быть дополнением».

Гитлер по-настоящему ненавидел генералов, за исключением, кажется, летчиков. «У меня национал-социалистическая авиация, христианский флот и реакционная армия», – говорил он. По словам Гасселя, главнокомандующий, фельдмаршал Кейтель, на вопрос о положении на фронте, заданный ему в 1942 году генералом Ольбрихтом, ответил: «Я ничего об этом не знаю, он мне ничего не говорит, он только плюет мне в глаза!» По совпадению, как раз к шестидесятилетию Кейтеля, «в бурном припадке ярости Гитлер его вышвырнул».

Симони, присутствовавший на военно-политическом совете у фюрера, говорит, что это походило на спиритический сеанс. Под конец совета Гитлер закрыл глаза и стал размышлять. Тотчас наступило глубокое молчание. Один из итальянцев что-то сказал, все оглянулись на него с раздражением. Опять наступила тишина. «Сейчас, сейчас решение, – шепнул Гетцдорф. Действительно, глаза у Гитлера стали медленно расширяться» и т. д.

Приказ о войне был им отдан в два часа дня; через четыре часа, в 6.15, отменен, «мир спасен на двадцать лет!», – восторженно восклицает Канарис; затем снова отдан. Министры даже не были созваны. В промежутке у фюрера «страшный нервный припадок», – пишет Госсе, Припадок кончился в 5.30.

По-видимому, он слышал «голос». Как в день покушения в мюнхенском погребе. На следующий день после покушения Гитлер сам сообщил, что во время своей речи услышал голос: «Уходи… Уходи».. «Я не мог сопротивляться и ушел». Через несколько минут после того погреб был густо залит кровью.

Плотник Эльсер, поставивший в погребе бомбу с часовым механизмом, был скоро схвачен. Он не был казнен и не подвергался пыткам. Его устроили в Дахау (вместе с пастором Нимеллером) в особом павильоне, отвели ему две комнаты, дали даже гитару: астролог сказал Гитлеру, что его жизнь связана с жизнью Эльсера. Так Эльсер прожил еще несколько лет. Только перед самым концом, когда он уже, очевидно, решил покончить с собой, фюрер велел убить плотника – и объявить, что он погиб от бомбардировки.