В полет сквозь годы - Александр Беляков

А шел 1905 год - начало первой русской революции. Я уже знал, что бастуют нижегородские железнодорожники, в Павловском Посаде - рабочие. Отец стал постоянно куда-то отлучаться, говорил - на собрания, но о них не рассказывал, и вскоре у него появился маузер, немало встревоживший мать.

Сейчас трудно судить, какое участие в революционных событиях принимал сельский учитель Беляков. Мне было только восемь лет, но при всех трудностях и проблемах, которые выдвигала перед нашей семьей жизнь, я вспоминаю свое детство как яркое, светлое, чудесное время, полное интересных и удивительных впечатлений.

В том памятном 1905 году отец посадил меня за парту. Грамоте в семье нас обучали рано, поэтому я попал сразу во 2-е отделение и через два года закончил начальную школу. После выпускных экзаменов встал вопрос: что же дальше? В Богородске и Павловском Посаде средних мужских учебных заведений не было. Учиться в Москве - недоступно. Родители же очень хотели дать нам хорошее образование.

На помощь пришел старинный приятель нашей семьи Иван Алексеевич Масляников. Получив место преподавателя в Рязанской гимназии, он согласился взять меня на воспитание.

К назначенному сроку мне сшили две пары гимназической формы, длинную шинель - на вырост, и отец отвез меня в чужой город. На расходы оставил один рубль серебром и медяками. Началась новая, незнакомая мне жизнь. Открылась дорога к образованию, за что я по сей день благодарен И. А. Маоляникову.

Рязанская гимназия - старейшее учебное заведение города - располагалась в красивом здании, украшенном шестью колоннами ионического стиля. Ко времени, когда я поступил туда, гимназия насчитывала уже более ста лет своего существования, и на протяжении всего долголетия оставалась классической, то есть с преобладанием гуманитарных наук. Мы изучали четыре языка: русский, латинский, французский, немецкий. На первом месте стоял всегда, конечно, закон божий. Но были и такие предметы, как законоведение, природоведение, история, математика, физика, география, гимнастика.

Стоит ли говорить, с каким трепетным чувством поднимался я по широкой лестнице в гимназию. Вот парадное - двойные двери в толстой стене первого этажа. За дверями большое помещение с несколькими массивными колоннами - это наша раздевалка. В ней отдельно стоящие деревянные вешалки - каждая для учеников одного класса.

Из раздевалки дверь направо - написано: "Фундаментальная библиотека". Это для учителей. Дверь налево - ученическая библиотека, в перемену шумная, с толкотней, очередью. Затем две широкие металлические лестницы с перилами на второй этаж - в актовый зал и к классным помещениям.

Занятия начинались по звонкам, и для этого был приставлен старичок Абрамов. В специальной форме (что-то вроде ливреи), он звонил ярко начищенным медным колокольчиком, и гимназисты бежали со двора, словно угорелые, - скорее от избытка энергии, чем от усердия к учебе. Построившись в колонны парами, мы следовали в актовый зал, где нас уже ожидал священник законоучитель отец Сергий. Один из бойких учеников читал молитвы, затем законоучитель поднимался на кафедру и оттуда доносил до нас какой-либо эпизод из евангелия. При этом не упускал случая указать нам на необходимость поста, объяснял пользу постных дней для желудка.

Закон божий изучался восемь лет подряд. Кроме того, мы, ученики гимназии, были обязаны посещать церковные богослужения: каждую субботу всенощную и каждое воскресенье - обедню. Но все эти усилия, однако, не достигали основной цели - сделать из нас, как говорилось, "истинно верующих людей". Познавая природу и ее физико-математические законы, мы со все более усиливающимся недоверием относились к евангельскому мифу о сотворении мира в шесть дней. Затем познакомились с учением Дарвина и по-новому оценили идеи возникновения жизни на нашей планете.

Из преподавателей русского языка наиболее благодарную память оставил Михаил Владимирович Самыгин, который вел у нас занятия первые шесть лет. В отличие от других учителей Михаил Владимирович .был человеком прогрессивных взглядов, большой почитатель античной литературы, былинного эпоса. Впоследствии, уже учеником старших классов, я узнал, что Михаил Владимирович - незаурядный писатель. Мне удалось прочитать ряд его рассказов, роман "Вами казненный" - гневный протест против рутины и реакционности дореволюционного общества. Все было написано ярко, интересно.

Преподавал латинский язык Георгий Иванович Помялов. Как и во всякой школе, преподаватели имели прозвища. Помялова между собой мы звали "Егорка", однако без лишней насмешки или непочтения. Преподаватель он был хороший, очень старательный, но со странностями: недостаточно организованный и аккуратный, что начиналось с его несуразно сшитого форменного сюртука.

На кафедре Помялов урок вел стоя, сверлящим взглядом окидывая аудиторию, держа нас всех в напряжении. А "охотился" он с большим интересом за брошюрами о преступлениях и сыщиках - тогдашними детективами. В то время киоски в Рязани бойко торговали книжонками, в которых описывались приключения сыщика Ната Пинкертона. Многие гимназисты еще утром по дороге на занятия успевали купить одну-две брошюры. Затем этого "Пинкертона" читали тайком на уроках, если удавалось конечно.

Однако латинский язык отложился в нашей памяти и сознании. Мы запомнили немало различных изречений, стихов. Мой сосед по парте Веыя Кисин, обладающий очень хорошей памятью, нередко повторял мне из Овидия: "Пока ты будешь счастлив, у тебя будет много друзей, а если наступят облачные времена, будешь одинок..."

Во внеклассной жизни Георгий Иванович был с учениками общителен и прост, он нередко приходил в пансионский сад и участвовал в наших играх. Однажды учитель заболел, и мы группой решили его проведать. Он очень обрадовался нашему приходу. В квартире было бедно, неуютно. Георгий Иванович лежал на железной кровати с тюфяком. Рядом стоял стул, на котором мы увидели внушительную стопку "Пинкертонов", которую Георгий Иванович, очевидно, основательно пополнял за счет "ревизованных" на уроках.

У многих появилось желание изучать не только латинский, но и греческий язык. Образовалась группа, которая оставалась на дополнительные уроки. У меня была обязанность подбирать учебники, словари в нашей библиотеке. Вскоре мы уже переводили "Анабазис" Ксенофонта. По окончании гимназии мы расстались с Георгием Ивановичем весьма дружественно и сердечно. Учитель привил нам уважение к культуре древнего мира. Мы научились ценить изящество, глубокое содержание литературы и искусства древних эллинов.

В среде преподавателей гимназии явно обозначилась группа молодых, прогрессивно настроенных людей. К их числу относился прежде всего преподаватель математики Яков Васильевич Кеткович. Он четко и ясно объяснял нам теоремы и смысл абстрагирования в алгебре, геометрии, любовался красивым решением математических задач, заронив во многих из нас интерес к своему предмету.