На пороге смерти - Стивен Кинг

Десять минут спустя мы садимся на бетонированной посадочной площадке Центральной клиники штата Мэн. Мне кажется, что мы находимся на дне бетонного колодца. Голубое небо темнеет, и хлопанье лопастей ротора усиливается и отходит куда-то назад, как будто хлопают в ладоши великаны.

В то время как я продолжаю делать долгие, хлюпающие вдохи и выдохи, меня вытягивают из вертолета. Кто-то неловко задевает носилки, я вскрикиваю. "Извиняюсь-извиняюсь, Стивен, ничего страшного не произошло", - говорит кто-то. Когда ты сильно покалечен, все обращаются к тебе по имени; каждый тебе приятель.

"Скажите Тэбби, что я ее очень люблю", - шепчу я, когда меня поднимают и потом очень быстро катят по чему-то похожему на уходящий вниз коридор. Неожиданно мне хочется плакать.

"Это ты и сам можешь ей сказать", - отвечает кто-то. Мы минуем двери; надо мной проносятся кондиционеры и лампочки освещения. Через громкоговорители вызываются имена. В моем точно затуманенном мозгу проносится мысль, что еще час назад я гулял по лесу и собирался нарвать на поляне над озером Кизар ягод. Это не должно было отнять у меня много времени, ведь в пол-шестого мне уже надо было быть дома, так как мы все вместе хотели поехать в кино. На фильм "Дочь генерала" с Джоном Травольтой. Травольта снимался также в фильме, снятом по "Керри", моему первому роману. Он играл там роль злодея. С тех пор прошло уже столько лет...

"Когда?" - спрашиваю я. - "Когда я могу ей это сказать?"

"Скоро", - отвечает мне голос, потом я снова отключаюсь. На этот раз это не просто короткий обрыв пленки, на этот раз в моей памяти отсутствует целый кусок; я помню только сияние каких-то ламп, смутные, быстро пропадающие очертания лиц, операционных залов и угрожающе возвышющихся надо мной рентгеновских аппаратов; потом идут сумбур и галлюцинации, вызванные морфием и дилаудидом; потом я слышу отдающие эхом голоса и чувствую руки, которые прикасаются ко мне и смачивают мои сухие губы тампонами, пахнущими мятой. Большей частью, однако, передо мной полный мрак.

Оценка Брайана Смита, данная моим повреждениям, оказалась довольно умеренной. Моя голень была сломана по меньшей мере в девяти местах. Ортопед, собиравший мои конечности по крупицам, почтенный Дэвид Браун, сказал, что место под моим правым коленом выглядело как "каша в носке". Размеры повреждений голени заставили его сделать два глубоких надреза - называется это "медиальная и латеральная фасциотомия", - чтобы ослабить в ноге давление, вызванное многократным переломом большой берцовой кости, и увеличить приток крови к голени. Без этих фасциотомий (или если бы к ним прибегли слишком поздно) мою ногу, скорее всего, пришлось бы ампутировать. Правое колено было расщеплено почти в самой середине; "терминус техникус" для этого повреждения звучит как "интерартикулярная осколочная фрактура тибиального сегмента". Помимо того, я получил фрактуру ацетабулы правого бедра (иными словами, сильную деформацию бедренного основания), а также открытую интертрохантарную фрактуру в той же области. Позвоночник оказался надломленным в восьми местах. Из ребер было сломано четыре штуки. Моя правая ключица не пострадала, однако кожу на ней снесло начисто. Рану на голове пришлось сшивать двадцатью или тридцатью швами.

М-да, я бы сказал, что в общем и целом Брайан Смит был несколько сдержан в своей оценке.

Поведение мистера Смита за рулем в настоящем случае рассматривалось обвинительной комиссией, которая возбудила против него дело по двум пунктам: угроза участникам дорожно-транспортного движения (довольно серьезно) и нанесение тяжелых телесных повреждений (очень серьезно, светит прямой дорогой в тюрьму). После тщательной проверки дела прокурор, занимающийся подобными историями в нашем уголке мира, дал санкцию на то, чтобы Смит признал себя виновным по менее серьезному пункту обвинения - угрозе участникам дорожно-транспортного движения. Ему дали шесть месяцев тюрьмы (условно) и на год лишили водительских прав. Принимая во внимание, что Смиту был назначен годичный испытательный срок, в течении которого ему запретили водить моторные транспортные средства типа снегоуборщиков и машин повышенной проходимости, можно предположить, что он на законных основаниях снова начнет колесить по нашим дорогам с осени или зимы 2001-го года.

Дэвид Браун собрал мою ногу за пять марафонских операций. Под конец их я был худ и слаб. Моей терпимости пришлось проходить суровую проверку. Как бы то ни было, операции дали мне реальный шанс снова начать когда-нибудь ходить. На моей ноге было закреплено большое устройство из стали и карбоновых волокон под названием внешний костный фиксатор. Восемь больших стальных стержней, называемых шанцевыми штырями, вели от фиксатора к костям над и под коленом. Пять стальных игл потоньше лучевидно выходили из колена. У них был такой вид, словно ребенок нарисовал лучи к солнцу. Благодаря им колено находилось в состояние покоя. Три раза в день медсестры вытягивали маленькие иглы и большие штыри и смачивали отверстия перекисью водорода. Я еще никогда не окунал свою ногу в керосин и не поджигал ее потом, но если мне когда-нибудь придется это сделать, то я наверняка буду чувствовать себя тогда примерно так, как при том ежедневном уходе за штырями.

19-го июня меня привезли в больницу. 25-го я впервые встал на ноги, проковылял три шага к стулу, сел на него в операционном облачении, опустил голову и тщетно пытался сдержать слезы. В случаях, подобных моим, люди внушают себе, что им повезло, просто невероятно повезло, и зачастую это срабатывает, ибо, по сути, так оно и было. Но иногда никакие внушения не помогают. Тогда люди плачут.

Через день или два после этих первых шагов началась физиотерапия. За первый заход я с помощью передвижной опоры, пошатываясь, проделал десять шагов по коридору. В то же время училась ходить еще одна пациентка - сухая восьмидесятилетняя женщина по имени Элис, перенесшая апоплексический удар. Мы то и дело подстегивали при ходьбе друг друга, если у нас еще оставались силы. На третий день я сказал Элис в коридоре, что когда она идет так, то у нее видны трусы.

"А у тебя, парень, повсюду видны щели", - пропыхтела она и поковыляла дальше.

4-го июля я мог уже так долго оставаться сидеть в кресле-каталке, что меня вывезли на погрузочную эстакаду за больницей, откуда я наблюдал за праздничным фейерверком. Стояла невероятная жара, улицы были заполнены людьми, которые все что-то ели, пили пиво и лимонад и задирали головы к небу. Тэбби стояла рядом со мной, держала меня за руку, а небо озарялось красно-зеленым и желто-синим цветом. Тэбби временно снимала комнату напротив больницы и каждое утро приносила мне яйца под майонезом и чай. Еда шла мне только на пользу. Когда я вернулся в 1997 году со своего путешествия на мотоцикле по австралийской пустыне, я весил 108 килограмм. В день, когда меня выписали из Мэнской центральной клиники, мой вес был не много не мало 82 килограмма.