В Сайгоне дождь - Наталия Розинская

Такими были радостные дни. Но случались и другие, когда приходил сборщик податей. Тогда семью охватывал настоящий ужас: мать сначала тихо плакала, умоляя не отбирать последнего, а потом переходила на крик. Несмотря на яростное сопротивление, мужчина в высоких черных блестящих сапогах забирал жалкие монеты и всю еду, которую только мог найти. Он всегда приходил внезапно, и мать ничего не успевала спрятать. После его визита семья несколько дней голодала. Эти мучительные дни тянулись долго, и никто не знал, когда они закончатся.

Но самым страшным было другое. Иногда от голода или отчаяния мать впадала в ярость: била детей, кричала, чтобы они не плакали и не тянули к ней свои тощие руки. А ведь они всего лишь просили поесть, не понимая, что для матери эти минуты были хуже смерти: ее будто резали без ножа. Она ничего не могла им дать, ее сердце разрывалось на части от боли и бессилия. Успокоившись, она горько плакала, обнимая и прижимая к груди голодных и испуганных детей.

Когда начиналась эта истерика, девочка убегала в самый дальний угол лачуги, закрывала глаза и крепко зажимала уши. Сидела так до тех пор, пока руки и ноги не затекали настолько, что она не могла ими пошевелить. Тогда она выходила на свет и продолжала жить дальше…

Бамбук, мед и птица в клетке

Зачем люди едят птиц? Этот вопрос интересовал ее с тех пор, как старый вьетнамец впервые рассказал ей о птицах. Иногда, когда ее хозяин отлучался, она приходила в птичью лавку. Старик всегда угощал ее бамбуком, сваренным в меду. Он рассказывал ей о разных птицах и о том, что люди тоже бывают разные. Она смотрела на клетки с пестрыми и серыми птичками. Одни красиво пели, другие невпопад голосили, а третьи сидели молча, будто обижаясь на свою судьбу. Одна птица всегда пела громче других и смотрела на девочку. Ей казалось, что птица поет для нее. Старый вьетнамец рассказал, что люди покупают птиц по разным причинам. Одни хотят украсить ими свой дом. Другие — насладиться их пением, а третьи, очень богатые, покупают их, чтобы приготовить различные изысканные блюда. Они готовы платить много ради того, чтобы отведать белого голубя, или перепелку, или даже жаворонка. Он говорил, что ему жаль отдавать птиц в чужие руки. Все они ему как дочери. Он дает им имена, говорит с ними и даже знает их характер. Он плачет, когда приходит время прощаться, но ничего не в силах изменить, ведь только так он может прокормить свою старую жену и сына-калеку

Он говорил, а она ела мед и бамбук. Она знала, откуда берется бамбук: каждый день по дороге домой она проходила мимо бамбуковой рощи. Там было много птиц. Они перепрыгивали с ветки на ветку, плескались в лучах солнца или прятались у самого основания в пышной листве. Когда начинался дождь, крупные капли падали на листья и они шелестели и пели песню о родной земле, ее красоте и бескрайних просторах. Если б у нее было много денег, она бы купила всех птиц в мире и выпустила бы их на свободу…

Ее лакомство — бамбук — рос в том райском саду. А вот откуда берется мед? Она думала, что мед приносят птицы. Потому что они красивые и добрые. Они летают по миру, едят цветы и пьют росу. Ранним утром, еще до восхода солнца, чтобы никто не видел и не помешал, они приносят мед добрым людям, таким, как старый вьетнамец. Ей казалось, она понимает, почему люди едят птиц: потому что они такие же сладкие, как мед…

Рис и молоко

Ее принесли домой мокрую и грязную, как собаку Мать уже не ждала. Еще неизвестно, что для этой женщины было бы большим горем — потерять дочь или продолжать из последних сил кормить лишний рот. Что поделаешь? Бедность делает людей жестокими.

В последнее время дочь приносила в дом так мало, что кормить ее было невыгодно. И стоило ли ей, матери, пожертвовать одним ребенком ради жизни остальных?

В ту ночь она возвращалась домой намного позже, чем обычно. Несколько дней она почти ничего не ела. Силы оставляли ее. К тому же хозяин лавки побил ее за нерасторопность, и теперь ей было тяжело ходить и поднимать руки. Она шла медленно. Сильный ветер, казалось, вот-вот свалит ее с ног. Дождь стоял у нее на пути стеной, заливал глаза, как будто не хотел пускать вперед.

Ей, как никогда в жизни, хотелось домой. Было холодно и обидно. Слезы текли по щекам, но никто на свете этого не видел.

В голове была только одна мысль: у нее нет ни монеты. Хозяин снова ничего не заплатил ей. Что она скажет матери, как сможет посмотреть ей в глаза?

Она споткнулась о камень и упала в грязь. Она хотела подняться, опереться на локти и встать. Но тонкие, худые руки скользили в разбухшем дорожном месиве, и она, пытаясь встать, падала вновь и вновь, пока совсем не выбилась из сил и не затихла. Она так бы и осталась лежать в холодной, грязной луже на обочине дороги под проливным дождем, но судьба распорядилась иначе…

Как пожилой рыбак, живший неподалеку, смог разглядеть ночью в грозу лежащее в грязи на краю дороги тело, как не принял его за мертвое животное и не проехал мимо, как положил ее на скрипучую телегу и довез домой, остается загадкой. Но, видимо, умереть такой смертью было слишком жестоко, даже для нее…

Старшие братья принесли дождевой воды, мать отмыла ее от грязи, распутала мокрые волосы и положила на сухую соломенную подстилку. У нее был жар. Она хотела есть, протягивала к матери руки, молила дать ей немного риса и молока. Но в доме не было ни крошки. Она лежала, свернувшись калачиком, и тихо плакала.

Для ее матери время тянулось мучительно больно, как пытка. Минуты становились часами, и кто знает, как долго длилось это мучение. Каждая минута вбивала острый кол в ее грудь — все глубже и глубже, чтоб оставить его в самой глубине — навсегда. Время было к ней жестоко. Никто не узнает, как сильно оно наказывало эту женщину.

Мать пыталась согреть ее своим телом, прижимая ее к своей груди так крепко, как только могла. Так крепко, что девочка чувствовала, как трепещет ее бедное сердце.

Странно, но именно сейчас, в последний миг своей жизни, она была счастлива. В последний раз она чувствовала бесконечно сильную любовь своей матери. Что может быть большим счастьем для ребенка?

Она умирала. Но ей не было больно, наоборот. Ей казалось, что все прекрасно, как прежде. Она видела своего отца, он гладил ее по голове. Значит, теперь все будет хорошо. Радость и смех больше не покинут их дом. Теперь вся семья соберется за большим столом, и все будут есть сладкий рис, запивая его молоко. И так будет всегда. Но лишь для нее, в ее сладком сне.

Мать держала ее в крепких объятиях и, склонившись над ней, тихо пела ей колыбельную песню. Девочка улыбалась. Горячие слезы матери неудержимым потоком заливали ее детское лицо…

Каждый туннель рано или поздно заканчивается, каким бы длинным и серым он ни был. Ее путь мог бы быть дольше и труднее. Она смогла, хотя бы на мгновение, увидеть свет. Это удается не всем. Большинство из них так и умирает в темноте…

Ангелы не умирают

Если можешь сделать что-то, сделай сейчас. Ведь этот миг больше не повторится.

Вот уже много раз ему снился один и тот же сон. Жаркий день, его мучает жажда. Он стоит на берегу, и волны Сайгона манят его, обещая подарить прохладу. Он делает шаг навстречу — волны отступают. Он делает еще шаг, а волны становятся все дальше. Ему так хочется дотронуться до них, хочется их ласки. Но они ускользают от него. Будто он виноват перед ними, но они не могут сказать в чем. Будто он сделал что-то такое, за что нет прощения, и они никогда не забудут…

Ужас охватывал его, холодный пот выступал на теле. Ему казалось, что тысячи раскосых глаз смотрят на него с укором — они все знают…

Его не было в Сайгоне всего несколько дней, но ему казалось — вечность. Он скучал по ее глазам. Что бы он ни делал, везде — на деловых переговорах, играя в покер, расслабляясь в объятиях женщин и даже ночью, во сне — он видел ее глаза. Почему она так глубоко вонзилась в его сердце? Почему именно она, и что это за бред творится с ним? Конечно, среди его друзей были любители насладиться нежностью детских рук, но он был не из их числа. У него никогда не было детей, и он никогда их не хотел. Так что же влекло его к ней? Что-то другое, необъяснимое. Все вопросы бесполезны. Ответа на них нет. Только одно он знал точно: ему нужно видеть ее — и точка. Только глядя на нее, он счастлив.

Он пытался утопить тоску в бокале виски со льдом. Раньше это помогало, становилось хоть ненадолго легче. Но сейчас все испытанные средства были напрасными. Быстрее бы пролетели эти проклятые часы. Он считал минуты. Он понял, что в каждой минуте — шестьдесят секунд, и это очень много. Чудовищно много, особенно, когда нужно пережить каждую из них. Время не для всех тянется одинаково. Иногда минуты становятся коварными и длятся целую вечность…