Сто лет после нас - Виталий Дробков

К Иону сразу и остро пришло осознание: кто он в глазах этого дикаря? Он – захватчик и смертельный враг! Ион вспомнил всё, что слышал о диких племенах, об их злобе и жестокости, вспомнил он и как сами они убивали врага в своём первом и единственном бою. И надежда в нём умерла… но страха не было. Осталось любопытство: как это будет? Как его убьют?

Внезапно вспомнилось ему, как улыбались перед своей смертью их враги, и он отчётливо понял: вот так и следует ему умереть! Глядя прямо в глаза своему убийце и улыбаясь!

Ион собрал все силы и, преодолевая боль и странную, наваливающуюся на него усталость, раздвинул в последней улыбке разбитые губы…

Это было так трудно… так трудно… что он соскользнул с тонкой грани реальности в тишину бесчувствия и мрак зазеркалья…

ПЛЕН.

Сколько он лежал без сознания, что с ним было – ничего этого память не сохранила. А очнулся он в тёмном помещении, где было тепло, тихо и лежать было мягко и удивительно приятно, чего Ион не мог себе раньше даже и представить. Спальные места в казармах были оборудованы из соображения экономичности и целесообразности: на лежаках тонкие пластиковые маты, в головах – такие же пластиковые цилиндры, обернутые серо-зелёной тканью, и накрывались курсаки перед сном тонкими накидками, вставленными в чехлы из той же армейской ткани.

По первым ощущениям, здесь всё было иным. И пахло здесь чем-то совершенно ему незнакомым. Скорее, это была смесь различных запахов, природу которых он установить не смог – не с чем было сравнивать.

Определившись с первыми впечатлениями о своём месте пребывания, Ион решил провести ревизию: что у него осталось и в каком состоянии. Он стал двигать сначала пальцами рук и ног. Болели пальцы рук, и он понял, что кисти рук забинтованы, а стопы ног – нет. Тогда он попробовал сгибать и разгибать руки: правая сгибалась свободно, не болела, а вот левая, вероятно, была повреждена и закреплена, будто в шине – так закрепляют при переломе, вспомнилось из курса «жизнеобеспечения». Зато его ноги были почти что в порядке, кроме колена левой ноги, которое заболело сразу, как только Ион попытался им двинуть. Он даже охнул…

В тот же момент где-то рядом раздался негромкий звук, и в кромешной тьме появилось светлое пятно – кто-то приоткрыл дверь, а в руке вошедшего был какой-то странный предмет, освещавший пространство колеблющимся светом. Человек этот был с белыми длинными волосами, которые росли у него на голове и лице, спадая на грудь и плечи – такого Ион прежде не видал и оттого очень удивился.

Он напрягся, задвигался, пытаясь привстать, чтоб хоть как-то оказать знак почтения, поприветствовать этого человека, но маневр не удался… Вошедший приостановился в двери, наблюдая за стараниями Иона, и увидев, что его усилия ни к чему не привели, на плохом «интерне» – международном языке Федерации, предложил:

– сынок, не делай резких движений, не навреди себе. Я – твой врач, ко мне можешь обращаться со своими проблемами. Зови меня Дед…

После это вступления, он поставил освещающее устройство на некое подобие тумбочки, рядом с ложем, на котором лежал Ион, а сам присел на край постели и стал не спеша осматривать и ощупывать больного. При этом он что-то приговаривал на незнакомом языке, иногда причмокивал, иногда покачивал головой, и наконец, закончив осмотр, сообщил:

– Ничо, жить будешь! Может даже без последствий… это зависит от тебя. Но организм молодой, полагаю, обойдётся…

Ион, в котором волнение достигло верхней точки, схватил руку Деда и не зная, как благодарить за жизнь, подаренную ему, за заботу о себе, за сладкое слово «сынок», пробившее до самых глубин души, и за будущее, которое у него теперь могло бы и появиться, судорожно сжал её и тут же испугавшись, что причинил боль этому человеку, совершенно неожиданно для себя, поцеловал эту старую сморщенную руку!

Такого с ним не бывало! И от происшедшего, от боли и страха или от смущения и непонятных ему переживаний, неожиданно для себя, заплакал! Слёзы, конечно, были знакомы ему. Ведь жил он в мире, где Сила и Власть всегда желают сломать любого и готовы принудить его к нужному эталону поведения – это он хорошо запомнил из своего недавнего прошлого. Но там он сражался с теми, кто его хотел унизить и подчинить, там он был как воин в битве, и понимал, что будет означать для него сдача и проигрыш! Там он плакал по ночам, в своей постели под покрывалом, зная, что никто не уличит его. И он подозревал, что так делает не он один, а все курсаки… там это было вполне понятно, а здесь? Что случилось с ним, почему…

– Ничо-ничо… поплачь – пройдёт и быльём порастёт – хрипло сказал Дед и вышел…

Вскоре он вернулся, принёс еду на большой глиняной тарелке, и какое-то питьё в кувшине. Поставил всё это на «тумбочку» и добавил:

– вона в углу ведро, как понадобится. Табе ходить надо потихоньку – колено разрабатывать, а то заплывёт, потом всю жись хромать буш… а как сможешь ходить, ты стукни в дверь-то, я и приду, понял?.. – и он ушёл.

А у Иона появилось, впервые за всю его жизнь, личное время! Это было время, которое принадлежало ему всецело: никто не гнал его в класс или на полигон! Не вёл в общую столовую или спальный кубрик. Это были часы и минуты, когда он мог попытаться разобраться в своих мыслях и в том, что произошло с ним. Он мог, обдумав всё, определиться, как вести себя с теми, кто захватил его в плен…

– В плен – это неправильно! – тут же подумалось ему, – Правильно будет: быть с теми, кто подобрал его умирающего в снегу, среди мятого железа, в которое превратился коптер, догоравший вместе с окровавленными частями тел курсаков его роты… По сути, ему подарили жизнь, спасли его, солдата вражеской армии, которая напала на мирные поселения!

Но это никак не вписывалось в «мировой порядок», который подавался курсакам, как единственно возможный! Ведь в том мироустройстве врагами Федерации были кровожадные и злобные дикари, единственное желание которых – отнять имущество и жизнь у цивилизованных жителей Федерации!

Но всё оказалось не так – было о чём подумать…

Шло время, незанятое, оно рождало мысли, а мысли рождали новые вопросы, без ответа на которые картина Мира никак не выстраивалась… а Ион старался. Он ел и пил то, что приносил ему юноша, который не пожелал с ним разговаривать, а на вопросы, возможно не понимая, молча и холодно смотрел в глаза. Ион принимал снадобья, присылаемые стариком, занимался гимнастикой, насколько ему позволяло пространство каморки и физические его возможности, и с каждым днём всё явственнее ощущал, что раны его заживают, силы восстанавливаются… и наконец, дверь открылась, а на пороге он увидел Деда…

* * *

Ион каждый день ожидал его прихода, потому сразу поднялся навстречу, изо всех сил стараясь не показывать своей радости. А внутренне он ощущал какие-то особенные чувства к этому человеку, почти ровеснику пирамид – так ему казалось. И это были чувства незнакомые или сильно забытые в том далёком потерянном прошлом, о котором некие воспоминания теплились ещё где-то в коридорах памяти…

– Здравствуйте… доктор – произнёс он, слегка запнувшись, не зная, как иначе обратиться и стесняясь назвать вошедшего словом «Дед» – слишком фамильярным, казалось это ему, – думаю, что я уже здоров…

– Ну что же, здоров – это хорошо. Это хорошо всегда, а особенно, когда нет условий, чтобы долго хворать – сказал Дед. Он помолчал чуть, как бы подбирая слова, и продолжил:

– Собирай-ка свои вещи – поживёшь в другом месте пока…

И он вышел из каморки. А Ион засуетился, одеваясь в принесённую ему чужую одежду, затем сунул в карман ложку с кружкой, и оглядевшись, чтобы удостовериться, что ничего не забыл, вышел за дверь…

Первое его ощущение – это ярчайшее солнце и сияющий огнём снег! Настолько сияющий, что он не смог сдержать крик и согнулся пополам, прикрывая руками глаза, из которых обильно брызнули слёзы.

Ион услышал, как Дед бранит юношу, что присматривал за ним. За время пребывания здесь Ион стал кое-что понимать из их речи, правда, это была самая малость, но того было достаточно, чтобы понять, что Дед ранее поручил юноше соблюсти некую процедуру при выводе его из хижины, а тот ничего этого не исполнил и, как понял Ион – не исполнил умышленно.

– Что ж, – подумалось ему, – им не за что хорошо относиться ко мне! Его можно понять: чем слабее враг, тем лучше! Если глаза врага станут слепыми – такой враг станет неопасным рабом…

Подошёл Дед и, положив руку на плечо, сказал что-то успокаивающее, велел закрыть глаза и не открывать. Затем, крепко взяв за локоть, повёл. Глаза Иона болели так, будто в них попал песок или соль, и шёл он не опуская рук от лица. Через короткое время они с Дедом вошли в помещение, и только тогда Ион решился чуть приоткрыть глаза.

Это был дом, построенный из гладко обструганных брёвен, с полами из широких гладких досок и окнами почти такими, как и в городах Федерации. Дед пошёл вглубь дома и отворил лёгкую дверь внутрь комнаты с лежаком и небольшим столиком, на котором стоял старинный комп, в виде большой серебристой книги – такие Ион видел только в исторических фильмах, и никогда не встречал наяву. Вдоль одной из стен на дощатых стеллажах были расставлены старинные бумажные книги, о которых он тоже знал только из фильмов.