Хакер и его тень - Петр Северцев

Администратор снова стал возмущаться. Я уже начал бояться, не совмещает ли он службу в психушке с лечением в этом же учреждении, как он снова включился в реальность и, вывел меня под руку из своего кабинета, указал на корпус, в котором помещалась Гагарина.

Так что уже через десять минут я входил в строение номер шесть, стоявшее возле дальней стороны забора, обращенной к близлежащему лесочку.

Врач попросил немного подождать на крыльце, осведомился у больной, хочет ли она видеть посетителя, а потом любезно пригласил меня пройти в помещение.

Больная Гагарина уже поджидала меня в коридоре, стоя возле своей палаты. Бывшая судья довольно приветливо улыбалась, хотя ее руки и ходили ходуном – левая яростно комкала желтый носовой платок.

Виктория Петровна Гагарина оказалась строгой худощавой дамой весьма преклонных лет.

Стянутый серым замахрившимся пояском оранжевый халатик, даже в такой обстановке подчеркивающий ее статную фигуру, вряд ли пришелся бы впору Розе Валериановне. В то время как в блузку моей клиентки вполне могли бы поместиться три ее матушки и еще оставалось бы место.

– Добрый день, Виктория Петровна, – коснулся я ее протянутой руки. – Я к вам.

Старушка веждиво поздоровалась, но с криком отдернула руку, только лишь я притронулся к ее длинным пальцам. Со стороны могло бы показаться, что в моем теле скопился сильный заряд статического электричества.

– Ничего, не обращайте внимания, – пробормотала она. – Это иногда бывает...

– Разумеется, – спокойно подтвердил я. – Мне не хотелось бы отнимать у вас много времени. Наверняка у вас строгий режим, лечебные процедуры...

– Ерунда, – громко заявила больная. – У меня свое личное расписание, согласованное с главным врачом. Более того, я сейчас усиленно работаю над новым распорядком дня, который хочу предложить на обсуждение администрации санатория. Понимаете, молодой человек, когда я длительное время повращалась в этом в коллективе, то мне стали близки чаяния здешних постояльцев и я сочла возможным...

Тут она поправила халат, распахнувшийся на груди и вдруг замолчала на середине фразы.

– Что-то не так? – осторожно осведомился я.

– Все не так, – обреченно прошептала Виктория Петровна. – Все совсем не так.

– Это вы про лечебный режим?

Она отрицательно покачала головой и больно вцепилась мне пальцами в локоть.

– Давайте с вами немного прогуляемся, – намеренно громко произнесла она. – Здесь такой чудесный воздух, кислород так хорошо вентилирует легкие...

Я послушно последовал за Викторией Петровной на улицу из душной атмосферы палаты.

Судя по меланхоличному взгляду накачанного вахтера, который молчаливо кивнул ей на дверь, когда та попросила у него разрешения «немного побродить по территории», Виктория Петровна действительно была не так уж больна, если ей беспрепятственно разрешали выходить наружу.

– Там, внутри все на нас смотрят, – смущенно объяснила она. – В палате совершенно невозможно разговаривать. Такое впечатление, что у них не уши, а локаторы.

Мы медленно шли по дорожке, выложенной битым мрамором возле высоких тополей.

Забор по сравнению с ними казался крошечным, и возникало впечатление будто эти великаны подметают полуголыми вершухками низкое осеннее небо.

Бабье лето медленно, но верно катилось к честной осени и солнце нехотя отрабатывало последние теплые деньки. Мне даже стало немного душно в своей куртке-плащевке и я до половины расстегнул молнию.

– Виктория Петровна, – приступил я к делу, – ваша дочь попросила меня навестить вас и...

– Дочь? – удивленно переспросила Гагарина. – Моя дочь? Как это странно...

Старушка нервно передернула плечами и неожиданно остановилась, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к шуму деревьев.

– ...попросила меня поговорить с вами относительно тех писем и звонков, которые с давних пор причиняют вам такое беспокойство, – продолжал я.

Гагарина по-прежнему молчала, продолжая напряженно вслушиваться в шелест ветвей.

Вдруг она резко оглянулась, но не увидев никого за своей спиной, облегченно вздохнула и виновато улыбнулась.

Я заметил, что Виктория Петровна сильно побледнела. Старушка дрожала всем телом и еще сильнее держала меня за локоть, впиваясь ногтями в плащевку.

«Пожалуй, ее зря все-таки выпускают наружу без сопровождения санитаров, – подумал я. – Мое первое впечатление оказалось ошибочным, старушке еще лечиться и лечиться».

– Кто-то обвиняет вас? Угрожает расправой? – предположил я. – Что это было, Виктория Петровна? Судебная ошибка? Запоздалая месть? Или нечто более серьезное?

– Все это е-рун-да, – отчеканила старушка. – Не понимаю, зачем вы тратите время на подобные пустяки.

– Но позвольте...

– Молодой человек, – насмешливо произнесла она, снисходительно глядя на меня, – за свою жизнь я вела столько дел, что все их и не упомнить. А обиженные... Они всегда найдутся, это неизбежно, Могу лишь четко заявить вам, что я выполняла свой долг и выполняла его честно. А то, что вы говорите – полная чушь.

– Так вы получали письма? – спросил я напрямик, не понимая, к чему клонит старуха.

– Да, – глухо отозвалась Виктория Петровна. – Последнее пришло даже сюда. Хотя уж этого-то я никак не ожидала.

– Вы его не уничтожили? Вы можете мне его показать? – попросил я. – Поверьте, это очень важно.

Немного поколебавшись, Виктория Петровна сунула руку в широкий вырез халата и извлекла оттуда изрядно помятый листок бумаги.

Похоже, что Гагарина хранила его на груди, а если быть точнее, то между грудей – когда она доставала письмо, мелькнули белые кружева бюстгальтера.

И вот, в тот момент когда я протягивал руку за этим бумажным прямоугольником, раздался громкий звук, очень похожий на удар хлыста.

Ребенком я часто слышал его в цирке, когда укротитель взмахивает рукой и плеть издает громкий хлопок. Став взрослым – подчас слышал его на улицах, в квартирах, днем и ночью. И всегда этот звук предвещал неизбежное зло, потому что нес с собой смерть.

Это был звук выстрела.

Виктория Гагарина, вздрогнув от неожиданности, удивленно уставилась себе на грудь. На ее оранжевом халатике медленно расплывалось красное пятно.

Она осторожно дотронулась до материи дрожащими пальцами, медленно поднесла их к лицу и зачем-то понюхала, испачкав кровью свой нос.

Жалобно посмотрев на меня, старушка еле слышно прошептала, начиная оседать на землю:

– Поймайте... его...

Я понял, что нельзя терять ни минуты, злобно выругался и побежал со всех ног в направлении предполагаемого выстрела.

Пуля попала Виктории Петровне в спину, так что стрелявший наверняка находился неподалеку.

Сориентировавшись на бегу и выбрав как наиболее верный ориентир чахлый ельничек метрах в пятидесяти, я устремился туда со всех ног.

Могу сказать со всей откровенностью, не опасаясь обвинений в трусости: очень неприятно двигаться по открытой местности, зная, что в любую секунду можешь стать удобной мишенью для невидимого тебе убийцы.

Он-то укрыт от глаз в еловых зарослях, а ты весь перед ним как на ладошке. Взять, да и прихлопнуть – плевое дело, господа.

Но, очевидно, в коварные планы стрелявшего не входила вторая жертва.

Выстрела, который мог бы спокойно уложить меня на месте не последовало.

Да и мне не удалось достигнуть намеченного пункта – оказалось, что со стороны леса, круто уходящего в гору, санаторий был обнесен не только высокой стеной, но и тройной оградой из колючей проволоки.

Запыхавшись от бешеного бега, я вскарабкался на стену и, пошатываясь, стоял на узкой площадке, беспомощно смотря на тонкие зеленые иглы елей, шевелящиеся с каждым движением ветерка. Казалось, что они меня дразнят.

С отчанияем констатировав, что если я даже и смогу спрыгнуть наружу без риска для жизни, то убийцу мне все равно не догнать, – ведь не будет же стрелявший сидеть в своем укрытии, дожидаясь, пока я схвачу его за горло. В данной ситуации мне оставалось только вернуться к умирающей Гагариной.

Обратный путь я преодолел быстрее раза в два – ведь Виктория Петровна могла хотя бы что-то мне сказать! Должна была сказать!

Она и сказала.

Корчась в предсмертных судорогах на опавших листьях, Виктория Петровна поманила меня пальцем к себе и, когда я шмякнулся рядом с ней на колени и склонил ухо к ее перекошенному рту, прошептала:

– Наконец-то весь этот бред закончился, – и зачем-то добавила, – для меня.

Это было все, что Виктория Петровна Гагарина сочла возможным поведать мне в последние секунды своей долгой жизни.

Как вы сами понимаете, следующие два часа оказались для меня каким-то сплошным кошмаром.

Сначала меня чуть не пристрелили пьяные омоновцы, все же подоспевшие на звук выстрела – они охраняли территорию санатория и мирно бухали во флигеле, когда застрелили Виктория Петровну Гагарину.