Смотри, что принесли наши сети - Денис Мартынов

Папа уже успокоился. Мама — она, кажется, несколько раз звонила кому-то— отозвала его в сторонку. Они совещаются вполголоса. Наверное, чтоб Игнат не слышал. А ему и не надо. У него и так все складывается. Вот еще одну маленькую детальку найти — и будет идеальная легенда. Только поторопиться нужно. Приглушенный шум родительских голосов — как занудные часы — раздражает, напоминает об опасности, не дает сосредоточиться. Нужна какая-нибудь зацепка. Какая-нибудь убедительная штука, которая поможет все соединить. Собрать в одну общую группу. В группу. Ну конечно же!

Шум голосов стих. Было слышно, как мама шмыгает носом. Люди всегда так делают, когда плачут. Потом мама отвернулась от папы и подошла к Игнату. Наклонилась, хотела положить руку на укрытое одеялом плечо. Но передумала, убрала руку за спину.

— Ольга Александровна скоро приедет к нам. Ты не пугайся. Нужно, чтобы ты все ей рассказал. Все без утайки, — мама закрыла платком покрасневший нос. Собиралась еще что-то сказать, но сразу не смогла. — Ты же расскажешь, детка?

Игнат молча кивнул. Дважды медленно кивнул. Чтобы всем было понятно, как нелегко ему далось это решение. Как он испуган. Как он хочет помочь. Надо только придумать убедительное название группы. Ту, про которую Макс говорил, как ее там, «Бойцы удачи», называть, конечно же, нельзя. А то кто его знает. Все эти бои без правил. Вдруг еще мстить станут. А вот что-нибудь такое… квест с заданиями, что-то вроде «бойцовского клуба». Да, наверное, так. И тогда скажу им, что Макс в этом клубе. Я сам не знал, он только сегодня признался. И у них там задание. Одно — телефон украсть. Вон он — там за книжками. Не ворованный? Ну, пусть не ворованный, я ж не знаю, я только с его слов. Да. А теперь еще какое-то задание. Он не сказал, это же все секретно. А я не стал спрашивать. Все эти тайные общества — мне туда лезть незачем. Ну а Макс, получается, полез. Что я тут могу поделать? Я-то ни при чем.

Родители ушли на кухню. Снова один в темноте, освещаемой только экраном. Но теперь это была уже совсем другая темнота. Одеяло сползло с плеч, но он не стал его поправлять — так жарко ему сделалось. И так легко. Все поменялось. Наконец-таки получилось найти эту маленькую детальку. Последний кусочек пазла. И остальные элементы — тут же — один за другим встали на свое место. Вот, теперь хорошо, теперь правильно. И темнота в комнате — это больше не темнота тайны. И не темнота страха, тяжелого ожидания или наказания. Нет. Это — свобода. Теперь, когда найдено объяснение для каждой мелочи, Игнат снова — и даже больше, чем раньше — свободен.

Толстяк захрапел почти сразу же, как сел в автобус. Пока отъезжали от вокзала, он еще звонил кому-то, чего-то там возмущался на своем каркающем языке. А потом убрал трубку, посмотрел туда и сюда, опустил голову — и задрых. Как будто кнопку выключили.

Макс повозился, двигая плечами, стараясь хоть немного удобнее устроиться между этой тушей и холодным окном. Бесполезно. У них разница в весе раза в три. А то и в четыре. В каком-то смысле это, наверное, удобно — быть таким жирным. Вот этот дядя. Уселся, и не сдвинешь его. Как скала. Это тебе приходится как-то изгибаться, искать, куда прислониться, куда руки положить. Небольшой рост и маленький вес — это вообще всегда сложно. И в таком вот автобусе особенно. А жирдяю хоть бы что. На его пузе все само по себе держится. Приземлился в кресло, питание отключил — и готов. Гора мяса дрыхнет.

Макс как-то изловчился, прислонился к стеклу, зарылся подбородком в расстегнутый воротник. Вроде ничего. Даже поспать можно. За окном полз привычный, мартовски-серый город. Светофоры загорались и гасли. Люди шли вдоль дороги, накапливались на перекрестках, ждали своего сигнала. Машины, машины, другие автобусы. Красные фары медленно движущейся очереди из машин. Одинокий трактор, застывший у кучи закиданного мусором снега. Суетливые людишки, бегущие навстречу друг другу по грязным полоскам зебры. Огни магазинов, расплывающиеся цветными пятнами. Урчание двигателя. Где-то внизу, под металлическим полом. Запах подсыхающего коврика под ногами. Запах пирожков и курева от соседа. Холод стекла. Ворс обивки кресла. Теплый воротник куртки.

Проснулся он от того, что автобус остановился. Стояли, видимо, уже давно. На улице стемнело, и салон призрачно освещали вывески то ли кафешек, то ли магазинов. Водила зачем-то раскрыл двери, и сырой холод тянул по ногам. Макс зябко поежился. Скрученное неудобным положением тело не хотело просыпаться. Но он уже чувствовал, как болит придавленное тяжелым соседом плечо, как занемела щека, как отсырел касавшийся окна воротник.

Попробовал выпрямиться. Толстяк на соседнем кресле все так же дрых, тяжело, с почти неслышным свистом втягивая воздух сквозь раскрытые пухлые губы. Эх. Макс потянулся и резко наклонился вперед. Толстяк качнулся. Покосился коричнево-красным глазом.

— Выходишь?

От неожиданности, что он, оказывается, умеет говорить, в смысле — понятно говорить, Макс растерялся, буркнул что-то неопределенное.

— А. Ну сиди тогда, — сосед разлепил уже оба глаза, пузато-больших, желтых, заплетенных от краев к середине страшноватыми красными жилками. Поворочал тяжелой головой, выглянул в проход. — Я тоже не пойду.

Макс только кивнул. Потом сделал вид, что надо перешнуровать ботинки. Наклонился под сиденье. По голым рукам тут же потянуло холодом от раскрытой двери.

— А ты вообще куда едешь, парень?

Макс ответил, не поднимая головы. Торопливо, отчего название чужого города прозвучало, наверное, не очень понятно.

— А. Ну ладно. Если до конца, то не пересаживайся. Я раньше выйду. Думал, поменяться, чтоб ты через меня не лез.

Макс выпрямился. Ну что тут скажешь? Умереть просто, какая забота. Не придумав ничего лучшего, пожал плечами. Большие глаза соседа по-рыбьи блестели в неровном свете вывесок.

— Куришь? — толстяк хлопнул по нагрудным карманам своей тяжеленной куртки.

Макс отрицательно качнул головой, потом быстро добавил вслух:

— Не-а.

— Ну, молодец, молодец. Я тоже бросаю, — толстяк, похоже, собирался достать сигареты, но передумал. Расправил клапан кармана, спел руки в замок, опустил их на колени. И опять заснул. Вот так запросто. Будто где-то кнопку нажали.

Вышел он примерно через час. Или два. Ночью сложно понять, сколько там времени прошло. Макс лежал, подсунув под голову сложенный капюшон, и смотрел в бесформенное пустое небо. Иногда — в самом низу — становились видны провода, поперечины столбов, растрепанные пятна облезлых деревьев. Потом все это снова исчезало, и осталась пустота незаполненного воздуха. Автобус раскачивало на кривом асфальте, и, когда подскакивали на больших кочках, приходилось наклонять голову, чтобы не стукнуться о холодное окно. Двигатель деловито урчал, откуда-то снизу поднималось тепло, противный запах паленой резины стал привычным и неощутимым. Все уже уснули, и никто не заметил, когда двигатель затих и автобус сбавил скорость, покатился по инерции, все медленнее и медленнее, а потом и вовсе остановился. Прямо посреди поля, где только дорога и больше ничего.

Сосед как будто ждал этого. Тут же вылез в проход и стал молча протискиваться к выходу, на каждом шаге цепляясь расстегнутой курткой за ручки кресел.

Водила открыл дверь, пропустил его вперед, достал похожий на кочергу ключ от багажника и вышел следом. Макс выглянул в проход. Сквозь лобовое стекло виден серый асфальт, выхваченный из темноты фарами. Сбоку, там, где должна быть обочина, не разобрать вообще ничего. Макс осторожно подвинулся, спустил ноги в проход. Нащупал подошвой пол, выпрямился. Оглянулся — все спят — и пошел к выходу.

В дверях подождал немного, потом прыгнул на сырую щебенку обочины. Водила с толстяком стояли у поднятой двери багажника. Внутри как будто коробки какие-то. И больше ничего не разобрать. Бледно-серая дорога впереди. Оранжево-красная — сзади. Черное небо, черное поле. Два мигающих огонька сигарет.

Макс прислонился спиной к борту автобуса. Сунул руки под мышки. Постоял немного чуть наклонился, накинул на голову капюшон. Уперся каблуком в колесо.

Прямо перед ним лежало бугристое черное поле. Пластиковые бутылки и обрывки пакетов у дороги. Серые пятна грязного снега, пучки прошлогодней травы. Там, куда не доставал свет фар, все это слипалось в один бесформенный и бесцветный комок. Превращалось в большую дыру, в которой нет ни цвета, ни температуры. Казалось, можно вытянуть руку — и почувствуешь, как пальцы проскользнут за границу реальности и окажутся там. В этой пустоте.

И только далеко-далеко, на другой стороне вселенной эту пустоту ограничивала твердая черная рамка. Кривая и жесткая. Горы, может быть, или холмы. А за ними плескалась следующая пустота — пустота серого неба. Эту еще не перемешали окончательно, и можно было различить не растворившиеся комочки. Бледно-серые крапинки звезд.