Имя мне — Легион - Роджер Желязны

— Итак?

— Гавайские острова возникли подобным же образом, но Суртсей все же был феноменом ХХ века: вулканическим островом, который вырос за очень короткое время несколько западнее островов Вестманна, ближе к Исландии. Это было в 1963 году. Капелинхоз в Азорских островах был похож на него.

— Итак? — я уже догадывался, когда произносил это. Я уже знал о проекте «Румоко» — по имени бога вулканов и землетрясений маори. Раньше, в ХХ веке был неудачный проект «Мохоул» — там речь шла об использовании глубоких ходов, пробитых газами, которые уходили вглубь Земли; туда должны были закладываться атомные заряды.

— «Румоко», — сказал он. — Ты слышал?..

— Кое-что. В основном то, что было в разделе науки «Таймс».

— И достаточно. Так вот, привлекли и нас.

— Зачем?

— Кто-то занялся диверсиями. Меня наняли выяснить: кто, как, почему и просили прекратить это. Но пока что мне здорово не везло. Я потерял двоих сотрудников при странных обстоятельствах. Затем я получил твою рождественскую открытку…

Я повернулся к нему. Зеленые глаза его, казалось, светились во мраке. Он был дюйма на четыре короче меня и фунтов на сорок легче, но все же достаточно высок. И сейчас, выпрямившись и застыв в полувоенной позе, он выглядел куда больше и крепче, что представлял собой тот малый, что пыхтел рядом со мной, взбираясь наверх.

— Ты хочешь, чтобы я влез в это дело?

— Да.

— А что мне это даст?

— Пятьдесят, а может и и сто пятьдесят — в зависимости от результатов

— тысяч.

Я закурил.

— Что я должен сделать? — спросил я наконец.

— Отправиться в качестве члена экипажа «Аквины» — а еще лучше в качестве какого-нибудь техника. Справишься?

— Да.

— Ну, давай. Затем нужно отыскать, кто там гадит. Затем сообщить мне… или навести порядок и затем сообщить мне.

Я усмехнулся.

— Работа, похоже, большая. А кто твой клиент?

— Сенатор США, — сказал он, — который останется безымянным.

— Это как раз то, что я предполагал.

— Займешься этим?

— Да. Мне нужны деньги.

— Это будет опасно.

— Все на свете — опасно.

Мы осмотрели достопримечательности, усеянные пачками сигарет и другим добром, использованным для жертвоприношений.

— Добро, — сказал он. — Когда приступишь?

— До конца месяца.

— Ладно. Когда ждать сообщения?

Я пожал плечами:

— Когда мне будет что сообщить.

— Нет. Это не срок. 15 сентября — вот дата окончания операции.

— Если все произойдет без сучка без задоринки…

— Пятьдесят кусков.

— А если это будет посложнее, я могу рассчитывать на тройное?

— Как я сказал.

— Хорошо. До 15 сентября.

— Сообщений не ждать.

— Если только понадобится помощь или же стрясется что-то важное, — я протянул руку. — Выбрал ты себе работенку, Дон.

Он сидел с опущенной головой, наклонясь к крестам.

— Сделай это, — сказал он наконец. — Очень прошу тебя. Люди, которых я потерял, были очень хорошими.

— Я попытаюсь. Сделаю все, что смогу.

— Не понимаю я тебя. Хотел бы я знать, кто ты…

— Господи! Я пропал, если ты это узнаешь.

И мы спустились с горы, и я оставил его там, где он остановился переночевать.

— С меня выпивка, — сказал Мартин, когда я наткнулся на него, возвращаясь от Кэрол Дейт.

— Ладно, — согласился я, уселся в шезлонг и взял кружку.

— Хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал, когда мы с Димми были внизу. Это…

— Это ерунда, — сказал я. — Ты бы и сам это сделал, когда мы с Димми были или кто другой был бы внизу.

— Может, я не смогу это как следует выразить, но мы счастливы, что ты оказался рядом.

— Принимаю благодарность, — я поднял пластмассовую пивную кружку — они сейчас все пластмассовые, будь они прокляты! — и спросил: — Ну и как шахта?

— Превосходно, — ответил он, сморщив лоб, отчего множество морщинок разбежалось вокруг его голубых глаз.

— Что-то ты не выглядишь уверенным, когда говоришь это.

Он усмехнулся и допил пиво:

— Ну, такого же я раньше никогда не делал. Действительно, все мы немного напуганы…

Я честно счел это мягкой оценкой.

— Но в конце-то концов шахта неплохо выглядит? — спросил я.

Он огляделся, выясняя, возможно, прослушивается ли это место. Это было так, но он и не сказал ничего такого, что могло бы повредить мне или ему. Если бы он это попытался сделать, я бы заткнул ему рот.

— Да, — согласился он.

— Хорошо, — проговорил я, вспомнив слова широкоплечего коротышки. — Очень хорошо.

— Странная у тебя позиция, — заметил он. — Ты ведь нанят всего-навсего техником.

— Я горжусь своей работой.

Мартин бросил на меня взгляд, которого я не понял, и сказал:

— Это звучит необычно, в духе ХХ века.

Я пожал плечами.

— Я — консерватор. Не могу от этого избавиться.

— Я и сам вроде этого же, — согласился он, — и хорошо бы в нашей компании было побольше таких.

— А чем занят Димми?

— Спит.

— Хорошо.

— Они должны повысить тебя.

— Надеюсь, что нет.

— Почему?

— Терпеть не могу ответственности.

— Но ты взял ее на себя и успешно с ней справился.

— Разок повезло. Кто знает, что будет в следующий раз?

Он бросил на меня вороватый взгляд:

— Что ты имеешь в виду — «в следующий раз»?

— То, что это может случиться снова. Я в пультовой оказался совершенно случайно.

Я понял, что он старается выяснить, что мне известно: ни один из нас сейчас не знал больше ничего, но оба мы догадывались, что тут что-то не так.

Он уставился на меня, прихлебывая пиво, словно присматриваясь, потом кивнул:

— Ты хочешь сказать, что ты лодырь?

— Верно.

— Чушь!

Я пожал плечами и допил пиво.

Где-то году в 1957 — пятьдесят лет назад, была такая шутка, которая называлась «АМСОК» — это была шутка. Это была пародия на смешные порой аббревиатуры — названия научных организаций. Так называли Американское Разнообразное Общество. И тем не менее, это было больше, чем просто подтрунивание над управленцами. Именно его членами были доктор Уолтер Мунк из института океанографии и доктор Гарри Гесс из Принстона; они-то и предложили странный проект, который позже сгинул из-за недостатка средств, но, подобно Джону Брауну, даже погибнув, он воодушевлял.

Верно, что проект «Мохоул» был мертворожденным, но в конце концов намерения его организаторов возродились в еще более обширном и сознательном проекте.

Большинство людей знает, что земная кора под континентами имеет толщину более 25 миль и что пробудить ее нелегко. Другое дело — океанское дно. Это должно дать возможность более короткими скважинами достичь верхних слоев мантии. Вспоминались и данные, которые могли бы быть получены. Но учтите еще кое-что: не вызывает сомнений, что пробы из мантии могли бы доставить и ответы на ряд вопросов, касающихся данных радиоактивности и горячих течений, геологического строения и возраста Земли. Изучая природу, мы узнали границы и толщину различных слоев внутри коры и могли бы проверить это экспериментально — скажем, то, что узнали при изучении сейсмических колебаний во время землетрясений. Пробы осадочных пород дали бы нам полную летопись Земли до тех пор, когда на лике ее появился человек. Но все это повлечет за собой и другое — много чего другого.