Философы от мира сего - Роберт Луис Хайлбронер

Итак, объединяли их не личные свойства, не схожие карьеры, не предубеждения и даже не идеи. Общим знаменателем было кое-что другое – любопытство. Всех их завораживал окружающий мир, его сложность и мнимая беспорядочность, жестокость, которая в этом мире очень часто скрывается под маской лицемерия, и успех, не менее часто остающийся незамеченным. Каждый был глубоко увлечен поведением человека, сначала создававшего материальное богатство, а потом готового за частичку его вцепиться в глотку соседу.

Таким образом, их можно назвать философами от мира сего, ведь каждый стремился построить философскую систему, объясняющую наиболее приземленное из человеческих желаний – погоню за богатством. Наверное, это не самый элегантный род философии, но уж точно гораздо более интригующий и важный, чем все остальные. Кому придет в голову пытаться обнаружить Порядок и План в бедняцком быте или в поведении спекулянта, затаившего дыхание в предчувствии краха, или искать Последовательные Законы и Принципы в марширующей по улице толпе и в улыбке, которой зеленщик одаряет своих покупателей? Но все же великие философы искренне верили, что эти на первый взгляд не имеющие ничего общего лоскутки можно сшить в целое одеяло, что на достаточном расстоянии своевольное бурление мира похоже на последовательное продвижение вперед, а суматоха и суета – на гармонию.

Да уж, кажется, что речь идет о слепой вере – и только! И, несмотря на это, их взгляды оказались во многом оправданы историей. Стоило экономистам раскрыть перед современниками свои модели, как бедняк и спекулянт, зеленщик и толпа перестали быть бессвязно играющими актерами, случайно вытолкнутыми на сцену вместе; каждый исполнял роль, более или менее положительную, но абсолютно необходимую для развития спектакля, охватывающего все человечество. То, что раньше выглядело всего лишь будничным или хаотичным миром, на поверку оказалось упорядоченным обществом с вполне осмысленной историей.

Поиск именно такого порядка и такой осмысленности лежит в сердце экономической науки. Отсюда и главная тема моей книги. Мы не станем читать цикл лекций о принципах науки, а отправимся в путешествие по влиявшим на нашу историю идеям. На пути нам встретятся не только педагоги, но и многочисленные бедняки, спекулянты, ликующие и разоренные, разноликие толпы, и даже – хотя бы мельком – те самые зеленщики. Мы вернемся назад, чтобы обнаружить корни нашего общества в беспорядочном сплетении общественных структур, в котором великие экономисты пытались обнаружить закономерность и гармонию. Одновременно мы познакомимся и с самими великими экономистами; дело не только в том, что зачастую мы будем иметь дело с яркими фигурами, – просто на очень многих идеях хорошо заметен глубокий отпечаток личности их авторов.

Было бы весьма удобно начать с первого из великих – Адама Смита. Но Адам Смит жил во времена американской революции, и нам придется поломать голову над озадачивающим фактом: история человечества писалась на протяжении шести тысячелетий, но нет ни одного философа от мира сего, который творил бы в то время. Действительно странно: человечество начало сталкиваться с экономическими проблемами задолго до эпохи фараонов, и на сцену успело выйти бесчисленное количество философов, множество ученых, политических мыслителей, историков и художников, тысячи государственных деятелей. Почему же мы не знаем ни одного экономиста? Нам понадобится целая глава, чтобы ответить на этот вопрос. Пока мы не исследуем природу мира, существовавшего раньше и гораздо дольше нашего, – мира, в котором само наличие экономистов было бы не только необязательно, но и невозможно, – мы не сможем подготовить почву для появления великих экономистов. Главным образом мы будем говорить о людях, живших в течение последних трех столетий. Прежде чем начать разговор, необходимо понять мир, который предшествовал их приходу, и увидеть, как, несмотря на все потрясения и взрывы, свойственные крупным революциям, старый мир дал рождение новой эпохе – эпохе экономистов.

Глава 1

Экономическая революция

Стоило человеку слезть с дерева, как перед ним – не индивидом, а членом социальной группы – встала проблема выживания. С одной стороны, человечество существует и по сей день, а значит, он достиг успеха при решении этой проблемы. С другой – постоянное присутствие нищеты и страданий даже в самых богатых странах заставляет предположить, что найденное решение было неполным.

Но вряд ли человека стоит судить слишком строго за то, что он не смог построить рай на земле. Выжать из этой планеты средства к существованию не так-то просто. Надо обладать богатым воображением, чтобы представить, сколько усилий пришлось потратить, прежде чем человек впервые приручил животное, обнаружил, что семена можно сажать, и начал добывать руду. Возможно, мы выжили лишь по одной причине: мы очень хорошо приспособлены к сотрудничеству внутри социальной группы.

Именно потому, что мы зависим от своих собратьев, вопрос выживания всегда стоял особенно остро. Человек – не муравей, при рождении получающий удобный набор инстинктов для поведения в обществе. Напротив, наша эгоцентричная натура дает знать о себе уже с первого дня жизни. И если физически он относительно слаб и ищет взаимодействия с другими, то внутренний импульс постоянно толкает человека к нарушению партнерских отношений.

В примитивных сообществах исход борьбы между своекорыстием и взаимодействием определяется средой; если все сообщество окажется на пороге голодной смерти – как это произошло с эскимосами, – элементарная потребность в самосохранении заставит каждого выполнять ежедневные задания, кооперируясь с окружающими. Как утверждают антропологи, в менее жестких условиях мужчины и женщины выполняют будничные дела в соответствии с общепризнанными нормами родства и взаимности: в своей прекрасной книге об африканских бушменах Элизабет Маршалл Томас[2] описывает, как антилопа распределяется между родственниками, затем между родственниками родственников и так далее, пока «каждый получит не больше, чем все остальные». В обществах развитых не хватает именно этого осязаемого влияния среды, или сети общественных обязательств. Когда мужчины и женщины прекращают совместно выполнять задания, от которых непосредственно зависит их выживание, когда добрые две трети населения живут, не прикасаясь к земле, не представляя себе работы на шахте и вообще ручного труда, и ни разу в жизни не входили на территорию фабрики, когда значение родственных уз падает чуть не до нуля, – выживание человечества кажется невероятным подвигом всего общества.

До такой степени невероятным, что существование этого общества каждый день висит на волоске. Сегодня мы находимся в зависимости от бесчисленного множества опасностей: наши фермеры могут посеять недостаточно, чтобы собрать необходимый урожай; если машинистам вдруг взбредет в голову стать бухгалтерами, а бухгалтеры решат управлять поездами, если слишком немногие решат стать шахтерами, металлургами или кандидатами на соискание степени доктора