Дорога Патриарха - Роберт Сальваторе

Правда, тот день, когда ему пришлось уйти с караваном, он помнил отчетливо, и образы, навеянные флейтой, полностью соответствовали действительности. Это последнее воспоминание о родном городе и предательство собственной матери уже тридцать лет не давали Артемису Энтрери покоя.

– Что с тобой? - негромко проговорила за его спиной Калийа. Тихо придвинувшись, она прильнула к его спине и обняла одной рукой, крепко прижав к себе. - Что с тобой?

Не зная, что ответить, Энтрери молча ощупывал дырочки флейты.

– Ты так напряжен, - заметила Калийа, чмокнув его в шею.

Он не шелохнулся, и она поняла, что он не в настроении.

– Злость не дает тебе покоя? - снова принялась допытываться она.- Злость, из-за которой ты стал тем, что ты есть?

– Да что ты можешь знать об этом?! - резко ответил Энтрери и бросил на подругу такой взгляд, что даже в темноте она почувствовала, что лезет не в свое дело.

– И на кого же ты злишься? Или на что? - тем не менее не отступила она.

– Это не злость, пожалуй,- задумчиво проговорил Энтрери, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней. - Это омерзение.

– К чему-то?

– Да. - Он высвободился и встал.

Калийа соскользнула с постели, приблизилась к нему и сзади обвила руками шею.

– А ко мне ты не испытываешь омерзения? - шепнула она ему в самое ухо.

«Пока нет,- подумал Энтрери, но промолчал.- Но если так случится, я проткну мечом твое сердце».

Однако он сразу же заставил себя не думать об этом, погладил руку Калийи и, искоса глянув на нее, улыбнулся.

ЧАСТЬ 1

ТУГО НАТЯНУТЫЙ КАНАТ

Интересно, по-прежнему ли они странствуют вместе, как раньше, всегда готовые схватиться за оружие - не только для того, чтобы защититься от врагов, но и друг от друга?

Я часто думаю о них, Артемисе Энтрери и Джарлаксе. Даже во время нашествия полчищ орков во главе с королем Обальдом, даже в те дни, когда бушевала война и Мифрил Халлу грозила опасность, я время от времени уносился мыслями далеко-далеко, раздумывая о судьбе этой странной пары.

Почему они так занимают меня? Что касается Джарлакса, для меня он всегда будет связан с именем отца, Закнафейна, вместе с которым он когда-то бродил по окрестностям Мензоберранзана, как сейчас, быть может, путешествует с Артемисом Энтрери по Верхнему Миру. Джарлакс не соответствует расхожим представлениям о дроу, он всегда непредсказуем; даже сами темные эльфы никогда не знают, чего от него ждать. И мне приятно сознавать, что он именно такой, поскольку это лишнее доказательство того, что личность сама по себе намного важнее того, что наследуешь при рождении. Ведь, учитывая мое происхождение, иногда лишь эта вера помогала мне сохранить душевное здоровье. С моим племенем меня роднят только типично эльфийские уши и черный цвет кожи, но люди часто думают иначе. Однако их предрассудки не имеют надо мной власти, пока я ясно понимаю, что их представления обо мне не имеют никакого отношения ко мне, истинному, и что целый народ нельзя мерить одной меркой.

Джарлакс - живое тому подтверждение. Он лучший пример того, как личность преодолевает любые ограничения, наложенные на нее обстоятельствами рождения и традициями. Нет сомнений, что он единственный в своем роде, чему я только рад, поскольку, будь таких, как Джарлакс, несколько, этот мир погиб бы.

Но если бы я сказал, что Артемис Энтрери интересует меня лишь потому, что связан с этим темным эльфом, то солгал бы. Даже если бы Джарлакс вернулся в Подземье, предоставив наемного убийцу самому себе, все равно мои мысли время от времени возвращались бы к нему. Ни жалости, ни участия к Энтрери я не испытываю и, уж конечно, никогда не смог бы с ним сблизиться. Я не жду ни воздаяния, ни его спасения, ни покаяния с его стороны и никаких перемен в его жалком существовании, целиком и полностью основанном на эгоизме. Когда-то я воображал, что присутствие Джарлакса как-то благотворно повлияет на этого наемника, что он хотя бы осознает, насколько пуста его жизнь.

Нет, ужас, а вовсе не надежда на лучшее временами обращает мои мысли к этому человеку.

Однако боюсь я отнюдь не того, что он разыщет меня ради еще одного решающего боя. Случится ли это когда-нибудь? Возможно, но по этому поводу я не испытываю ни страха, ни смущения, ни беспокойства.

Если когда-нибудь он найдет меня и вызовет на бой, быть посему. В жизни, полной сражений, это будет всего лишь еще одна схватка.

Причина не в этом. Я вспоминаю о нем с содроганием лишь потому, что понимаю: я и сам мог стать таким же. Живя в Мензоберранзане, я ходил по узкой грани между отчаянием и верой в лучшее, и надежда моя часто сменялась холодным цинизмом. Если бы тогда я поддался ему, то стал бы еще одной жертвой беспощадного сообщества дроу, и с тех пор моими клинками руководила бы не жажда справедливости - по крайней мере, я верю, что сейчас именно она направляет меня, - а ярость, как в те дни глубочайшей тоски, когда я верил, что все мои друзья мертвы. Именно тогда я познал эту холодную ярость отчаяния, перестал слышать свое сердце, да и душу как будто потерял.

Артемис Энтрери перестал слышать свое сердце много лет назад. Ясно как день, что отчаяние сломило его. Иногда я спрашиваю себя, пусть мне и больно думать об этом, - так ли уж он отличается от Закнафейна? Хотя подобным сравнением я, быть может, оскорбляю память моего дорогого отца. И Энтрери, и Закнафейн пускали в дело меч без малейшего сожаления и угрызений совести, считая, что мир, окружающий их, не стоит ни капли милосердия. Единственное, что отличает их в моих глазах, - ненависть Закнафейна была вполне оправданна, тогда как Энтрери не видит, что его мир достоин сочувствия, а не жестокого суда острых клинков.

Но Энтрери не способен видеть эту разницу. Он испытывает к своему миру то же отвращение, то же ощущение безнадежности, с какими Закнафейн относился к Мензоберранзану, а потому он и не чувствует уколов совести, беспощадно казня его.

Я знаю, что он заблуждается, но прекрасно понимаю, в чем причина его безжалостности. Ведь я был знаком с человеком, похожим в этом на нею, и его я готов превозносить, потому что обязан ему самою жизнью.

Всеми нами руководят какие-то стремления, пусть это лишь желание уйти от ответственности. Даже стремление не иметь стремлений есть стремление в своей основе, а значит, жизнь разумного существа от них неотделима.

Все устремления Артемиса Энтрери, как и Закнафейна, замкнулись на нем самом. Его единственная цель - самосовершенствование. Он мастер боевых искусств, его тело - механизм без изъяна, но все это делается не во имя какой-то более великой цели, а лишь для того, чтобы жить. Чтобы пройти по грязи и не запачкаться.