Серебряные крылья - Lackberg Camilla

Фэй уселась рядом с Франческой на гигантский кремовый диван. Маттео протянул им напитки, а потом уселся с другой стороны от Фэй. От опьянения приятно кружилась голова, уличный шум успокаивал, но все тело наполнялось напряженным ожиданием и возбуждением.

Франческа отставила свой бокал на журнальный столик, медленно подалась вперед, провела мягкими пальцами по бретельке красного платья и поцеловала Фэй в ключицу. Горячие волны разлились по всему телу. Маттео повернул к себе ее голову, его губы приблизились, но в последний момент он ускользнул, коснулся губами ее шеи, пощекотал затылок, прежде чем поцеловать ее. Рука Франчески мягко гладила ее бедра, поднимаясь все выше, но в последний момент улетела и тут же, словно дразнясь, возникла на пояснице.

Сначала они раздели ее, потом друг друга.

– Я хочу видеть вас, – прошептала Фэй. – Вместе.

В ее сознании возникло лицо Яка – вспомнились все те случаи, когда он предлагал пригласить к ним в постель еще одну женщину. Фэй отказывалась. Не потому, что эта мысль не привлекала ее, – просто было очевидно, что это нужно только ради него. С Франческой и Маттео все было по-другому. Фэй пришла к ним ради них обоих. Не потому, что они надоели друг другу, – их любовь и притяжение были так сильны, что перехлестывали через край, их хватало еще на одного человека. Вся ситуация доставляла Фэй наслаждение.

Она застонала, когда Маттео наклонил ее вперед, над Франческой, и вошел в нее сзади. Заглянула в широко открытые глаза бразилианки, пока ее жених совершал в ней толчки. Франческа смотрела на нее пристально и томно, полуоткрыв рот.

– Мне нравится смотреть, как ты берешь ее, дорогой, – шепнула она Маттео.

Для них Фэй оставалась лишь инструментом для усиления собственного наслаждения, но все же она чувствовала себя сопричастной.

Когда Фэй почувствовала, что вот-вот кончит, Маттео вытащил свой член. На диване образовалась куча из их обнаженных, потных тел. Фэй никогда не доводилось испытать ничего более прекрасного, чем участвовать в наслаждении этих двух красивых влюбленных людей. Она вся дрожала, когда Франческа придвинулась ближе к ней. Не сводя друг с друга глаз, они встали на четвереньки у края дивана и выгнули спины. Стоя позади них, Маттео вставлял свой член то во Франческу, то в Фэй. Наконец Фэй кончила. Закричала в голос. Маттео не смог больше сдерживаться, его дыхание стало тяжелым.

– В нее, – шепнула Франческа.

Фэй почувствовала, как он стал еще больше, а потом взорвался.

Потом они пошли, обнявшись, и легли втроем на большую кровать в спальне. Лежали и курили, передавая по кругу сигарету. Фэй выставила будильник в мобильном телефоне, чтобы не проспать, и попыталась заснуть. Через полчаса она оставила все попытки. Осторожно высвободилась и встала с постели, не разбудив юную пару. Они зашевелились во сне, обнялись и подползли ближе друг к другу, слившись воедино на том теплом месте в кровати, где только что лежала Фэй.

Совершенно голая, она налила себе шампанского из открытой бутылки и вышла на балкон, прихватив бокал и бутылку с собой. Город переполняли свет и звуки, Фэй опустилась в шезлонг и забросила ноги на перила балкона. Теплый летний вечер ласкал ее обнаженное тело, щекотал и возбуждал. Однако этот незабываемый миг отравили мысли о выражении лица Керстин, когда та смотрела на экран в кабинете перед вчерашним отъездом Фэй из дома. Чтобы вывести из равновесия Керстин, требуется нечто экстраординарное. Она – скала, о которую расшибаются другие скалы, рассыпаясь в песок. Тут что-то не так…

Фэй в задумчивости попивала шампанское, мысли ее неслись вскачь. В такой большой компании, как «Ревендж», многое могло пойти наперекосяк, ведь игра шла по-крупному. Большие деньги, большие инвестиции, большие прибыли – но и большие риски. Ничто не вечно. Ничто не бывает неколебимым. Фэй это знала как никто.

Обернувшись, она еще раз посмотрела на красивую пару, спавшую в постели. Улыбнулась им. Ей так не хотелось думать об озабоченном лице Керстин, не хотелось думать о предстоящем дне… Сейчас ей нужно другое.

– Мама!

Жюльенна выбежала навстречу Фэй и обняла ее, прижавшись к ней всем своим мокрым тельцем.

– Не бегай по каменным плитам! – крикнула Ингрид с дивана из ротанга.

– Ой, мамочка, ты стала совсем мокрая! – озабоченно проговорила Жюльенна, высвободившись из маминых объятий и заметив, что на блузке Фэй образовалось мокрое пятно.

– Ничего страшного, моя дорогая. Высохнет. А ты что – так и не вылезала из бассейна с тех пор, как я уехала?

– Не-а, – захихикала Жюльенна. – Я спала в бассейне и обедала в бассейне.

– Подумать только! Я считала, что у меня маленькая доченька, а она, оказывается, русалка…

– Да! Как Ариэль!

– Точно, как Ариэль.

Фэй провела рукой по мокрым волосам дочери, которые уже приобрели зеленоватый оттенок.

– Пойду разберу чемодан, скоро спущусь! – крикнула она Ингрид, которая, кивнув, вернулась к своей книге. Судя по всему, ее мать стала больше полагаться на умение Жюльенны плавать.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Фэй закинула чемодан в спальню. Быстро сняла с себя мокрую блузку и другие вещи, в которых приехала, и надела мягкий домашний костюм из хлопка. Чемодан на колесиках она поставила в гардеробную. Ее помощница по дому Паола потом все распакует.

Постель казалась такой притягательной, что Фэй прилегла на покрывало, скрестив руки за головой, и позволила себе расслабиться. Воспоминания о том, что произошло в постели в Риме, заставили ее невольно улыбнуться. Зевнув, Фэй почувствовала, насколько устала – прошедшей ночью она в буквальном смысле слова ни на минуту не сомкнула глаз. Зато проспала всю дорогу до дома. Сейчас ей не хотелось случайно заснуть, однако за все эти годы Фэй научилась глубоко расслабляться на несколько минут, чтобы потом вставать с удвоенной энергией. Хитрость заключалась в том, чтобы не закрывать глаза, так что она огляделась, отмечая отдельные детали и целостную картину.

Спальню Фэй считала своим оазисом. Здесь тоже царили светлые тона – свежий белый в сочетании с мягким голубым. Легкая элегантная мебель, ничего тяжелого и массивного. Ничего похожего на тот огромный письменный стол, который она купила в подарок Яку лишь потому, что когда-то он принадлежал Ингмару Бергману. Як обожал такое. Красивые жесты. Постоянную похвальбу. Отправиться с гостями на экскурсию по квартире и как бы невзначай упомянуть, что стол, мимо которого они только что прошли, принадлежал великому режиссеру.

Фэй оглядела свой изящный белый письменный стол. Он никогда не принадлежал какому-то самодовольному властному старикану, который всю свою жизнь обманывал и использовал женщин. Этот стол принадлежал только ей. Он не прогибался под грузом прошлого. Как и сама Фэй. Она освободилась от своей истории. Создала себя заново.

Фэй села, спустив ноги с края кровати. Тревога, вызванная словами Керстин, снова ворвалась в ее сознание. Дальше этот вопрос откладывать невозможно.

Кабинет Керстин пустовал, так что Фэй предположила, что его хозяйка в своей комнате. После обеда та любила прилечь отдохнуть, но Фэй старалась не думать о том, что ее верная спутница уже немолода, что ей перевалило за семьдесят. От одной мысли, что Керстин не всегда будет рядом с ней, у Фэй сжимало грудь и становилось тяжело дышать. С тех пор как она потеряла Крис, ей стало слишком ясно, что ничто не вечно и никто не вечен. Хотя смерть и до того была в ее жизни частым гостем…

Она постучала в дверь комнаты Керстин.

– Ты проснулась?

– Я не сплю.

Когда Фэй вошла в комнату, Керстин села на постели и потянулась за очками, лежавшими на ночном столике. Взгляд ее был затуманен сном.

– Ты крепко спала?

– Я не спала, – повторила Керстин и поднялась, разгладив брюки. – Просто дала отдых глазам.

Фэй немного поморщилась от сильных запахов, царивших в большой спальне Керстин. Познакомившись однажды в самолете с Бенгтом, работавшим в шведском посольстве в Мумбаи, Керстин начала проводить все больше времени в Индии. Взяла шефство над детским домом и часто уезжала туда с огромным количеством полезных вещей для детей. Беда лишь в том, что на обратном пути она прихватывала с собой массу всяких индийских штучек для дома. Временами пыталась потихоньку протащить на диван в гостиной какую-нибудь подушечку с золотой бахромой или яркий плед, однако Паоле дано было строгое указание, что все подобные предметы следует немедленно отправлять в комнату «мисс Карин». Довольно вскоре они отказались от попыток научить пылкую итальянку произносить имя Керстин, поэтому нашли компромисс в виде более простого «Карин».