Смешилка — это я! - Анатолий Георгиевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стремлюсь воспитать своих читателей и людьми мужественными. Уверен, что мужество, отвага могут в полной мере проявить себя только в борьбе, в непримиримой схватке с тем, что не имеет права существовать в жизни и душах людей. Беспощадно обличая одно, писатель и близкие ему герои утверждают другое — то, что должно составлять ясную и благородную суть нашего бытия.
Хочу еще раз сказать о тех, кому я многим обязан в своей литературной жизни. Кроме К. Паустовского и Л. Кассиля с благодарностью назову и К. Пискунова, бывшего директора издательства «Детская литература», одного из самых талантливых издателей нашей страны. Этих моих старших друзей уже нет на земле. Я склоняю голову перед их светлой памятью… Высоко ценю труд издателей и полиграфистов: без них наши произведения оставались бы всего-навсего рукописями.
Я начал рассказ о себе словами о маме… Была у меня святая традиция: первый экземпляр новой книги я всегда дарил ей. И ей первой рассказывал о том, что, я был уверен, могло обрадовать ее, сделать счастливой. Увы, я уже не могу рассказать маме о том, что мой труд отмечен орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалями, званиями лауреата Государственных премий СССР и РСФСР, премии Ленинского комсомола… О том, что я удостоен международных премий, что мое имя внесено в Международный почетный список имени X. К. Андерсена, что избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук СССР (ныне — Российская академия образования. — Примеч. ред.). Но за все хорошее, чего мне удалось достичь в жизни, я говорю спасибо ей, своей маме.
1985
А. Г. Алексин
Смешилка — это я!
(Из тетрадей девчонки)
Как я изобразила… банкира
Все люди очень смешные. И очень странные… Они похожи друг на друга. И совсем не похожи: каждый по-своему ходит, и по-своему спит, и по-своему смеется… И по-своему плачет. Не знаю почему, но мне интересно не чем они похожи, а чем отличаются. Я это хочу запомнить. А чтобы получше запомнить, повторяю всякие непохожие их фразы, их манеры, гримасы, ужимки, которые почему-то называют выражением лиц.
— Ты очень точно всех показываешь. Изображаешь… У тебя есть такая способность. Совершенно особая! — сказала мне мама. — Но к сожалению, ты подмечаешь только смешные стороны.
— А что же мне подмечать скучные!
— Получается, что ты людей передразниваешь. Даже взрослых!
— Я не передразниваю… Я их запоминаю.
— Взрослые этого не поймут!
— Пусть поймут только дети.
— Ну, если взрослые не поймут, то уж дети подавно!
Мама убеждена, что взрослые всё понимают лучше. Я в этом совсем не уверена.
Если она слишком уж упрямо со мной не соглашается, я восклицаю: «Устами младенца глаголет истина!» Ни одна пословица и ни одна поговорка не утверждает, что истина глаголет устами взрослых.
Однажды мама обратилась к моей «особой способности с особой семейной просьбой». Так именно она выразилась. Ко мне, как и ко всем на свете, с просьбами обращались не раз. Люди, я заметила, предпочитают что-нибудь попросить, чем что-нибудь предложить или выполнить. Но та просьба была не похожа на остальные. А все непохожее не входит, а прямо-таки вламывается ко мне в память. И уходить оттуда не собирается.
— Завтра решается судьба нашего папы! — издалека начала мама. Она любит подбираться к своим заданиям и просьбам издалека.
— Где решается?
— Прямо здесь, у нас дома. К нам в гости пожалует директор банка, в котором папа работает. Вместе с женой. Кстати, она предпочитает называть его не директором, а главой банка. Учти!
Обычно гости к нам приходили, а эти обещали пожаловать.
— Если мы им… — продолжала мама. — Если мы им — особенно жене! — придемся по вкусу…
— По вкусу? Они собираются нас пробовать?
— Ты уже насмехаешься. А дело о-очень серьезное!
Когда мама какую-нибудь букву — чаще всего гласную — тянет, словно не желая с ней расставаться, все мы обязаны напрячься, насторожиться. Я напряглась.
— Так вот. Если мы им понравимся, папа получит высокую должность. Стало быть, и зарплату… — Про зарплату она прошептала. — А чем лучше папе, тем лучше и нам! — Об этом я догадывалась. — Слушай внима-ательно! Я их накормлю…
— Питаться они все-таки будут продуктами? — с облегчением спросила я.
— Умоля-аю тебя: перестань… И послушай меня хоть раз в жизни! — Мама часто просит, чтобы я хоть раз в жизни сделала то, что делаю каждый день. — Обед, конечно, обедом… Но этого мало.
— Смотря какой будет обед!
— С тобой невозможно общаться. Ну не перебива-ай! Они, как мне донесли, любят развлечься. Артистов мы приглашать не можем: это дорого. Да и зачем? Коли у нас в семье своя актриса.
— Это кто?
— Это ты… Развлеки их! Кого-нибудь изобрази… Пусть посмеются. В твоем репертуаре так много разных человеческих типов! Характеров… Только не изображай, пожалуйста, меня, папу и бабушку!
Когда был жив дедушка, она просила и его не трогать. Я не трогала. Но его это, к сожалению, не спасло. Люди всегда предпочитают, чтобы смеялись над кем-то другим.
— А ты нас вообще-то изображаешь? — с некоторым страхом поинтересовалась мама.
— Нет, — без всякого страха соврала я.
На самом деле я своих близких изображала. Но когда они были далеко или, точнее, когда их не было дома. И вообще никого вокруг не было. Изображала просто так, для себя самой. Чтобы навсегда запомнить нашу семью…
— Значит, тебя и папу с бабулей показывать я не буду. — Бабушку я называла бабулей. — А всех остальных можно?
— Остальных? Пожалуйста!
Хозяйкой хозяина банка, оказалось, была его жена. Она все время давала хозяину поручения:
— Пойди посмотри: не прошел ли дождь?
— Иду, я уже иду…
— К окну, а не на улицу. О, как я от него устала!
Минут через десять:
— Дай-ка мне сигареты!
— Даю, я уже даю…
— Да не эти! Ты что, не помнишь моих! О, как я от него устала!
Еще минут через пять:
— Налей мне воды!
— Наливаю, уже наливаю…
— Я просила воды, а не пива. О, как я от него устала!
«Он бегает, приносит, протягивает, наливает, а она… устала. Хоть сидит на одном месте!» — недоумевала я. И слегка даже возмущалась. Мне стало жалко главу папиного банка: как же он, бедный (хоть и богатый!),
