Когти тигра - Леонид Платов

Но Григорию очень хотелось понять, что это за голоса.

Однажды вечером он сидел у вытащенного до половины из воды баркаса и, обхватив колени руками, смотрел на море. Было оно все в искрах-блестках будто звездная пыль беспрестанно сыпалась на воду с неба.

Рядом присел на песок Володька:

— Море слушаешь?

— Ага.

Длинная пауза.

— Володька, а чого воно так стогнэ?

— То горбыль голос подает, — безмятежно пояснил Володька. — Рыба такая есть. Когда мечет икру, то очень громко стонет.

— До самого берега пидплывае?

— Зачем? Горбыля с глубины до сорока метров слыхать.

Снова пауза.

— А хто цэ хропэ?

Склонив голову, Володька прислушался.

— Петух морской. Помнишь, вчера в сети один попался? Спинные плавники пестрые у него — красные, желтые и синие. Он, бывает, еще подсвистывает. Он не вредный. Ты его не бойся.

— А я и не боюся. Я до моря привыкаю…

Но, конечно, удивительнее всех были дельфины, иначе — карликовые киты.

До чего же любопытные и доверчивые, ну совсем как маленькие дети!

Они не боялись приближаться к сейнеру, весело играли под его кормой, подолгу сопровождали сейнер в море. Любопытство и губило их. Рыбаки как бы приманивали дельфинов на шум винтов, а когда животные приближались, безжалостно били по ним из ружей.

Ловили дельфинов также сетями. Загоняли, стуча под водой камнем о камень, крича, свистя, улюлюкая, тарахтя в ведра и сковородки.

Вот когда наконец кухари могли отвести душу!

Довелось Григорию участвовать и в совсем уж фантастической облаве в воде. Способ ли лова это был, ныне оставленный, отец ли Володьки решил доставить развлечение рыбакам, трудно сказать.

В тот день дельфины упрямились, не хотели идти в сети. Сейнера покачивались на мертвой зыби. Грохот, дребезг, звон стояли над морем. Вдруг мановением руки вожак приостановил шумовой концерт. Кухари на всех сейнерах замерли, дрожа от нетерпения.

— Желающие — в воду!

И тотчас стало пестро над палубами от торопливо стаскиваемых тельняшек.

Восторженно вопя, Григорий кинулся за борт. С тонущего корабля не прыгают быстрее.

Тут-то для кухарей и началось раздолье! Вода между сейнерами и сетью сразу была сбита в пену. Кутерьма поднялась такая, что не только дельфины, но и кашалот кинулся бы с перепугу в сеть.

Домой вернулись с богатой добычей.

Но дома настроение у Григория упало. Вроде бы щемило и щемило на сердце. Взрослые, узнав об этом, конечно, только посмеялись бы. Но что поделать: взрослые так быстро забывают о том, что и сами когда-то были детьми.

Григорию стало жаль дельфинов. Они были такие игривые и забавные, совсем как веселые черненькие свинки!

И разве это не предательство? Когда любопытный дельфин доверчиво шел на шум винтов, в него вдруг начинали палить. Словно бы человек подозвал симпатичного пса, тот, улыбаясь всем телом, от морды до хвоста, кинулся в ноги, и тут-то его ни с того ни с сего огрели бы дубиной…

А загон в воде — это было совсем нехорошо. Дельфинам, наверное, тоже хотелось поиграть в пятнашки с ребятами.

И Володька замолчал, пригорюнился после загона.

Однако долго молчать было не в его характере. Устраиваясь спать в каморе, где они ночевали с Григорием, он сказал отрывисто:

— Рыба глупа, дельфин умен. Почему?

Григорий не знал.

— Мог бы сам догадаться. Не в Гайвороне живешь, дельфин всегда перед глазами. Ответь: почему он всегда перед глазами?

Григорий покорно молчал.

— Пароходы сопровождает, — продолжал Володька, — прыгает, кувыркается, всячески себя выказывает. Или кинется на пляж — курортников из воды погонит. Для шутки, конечно. Ну, смекаешь, нет?

Это была обычная его манера. Когда Григорий начал чувствовать себя совершенным дурнем, Володька соблаговолил перейти к пояснениям. Оглянувшись, понизил голос:

— Весть подает!

— Яку весть? — спросил Григорий, тоже пугливо оглянувшись.

— Я, мол, человеком был.

— Брэшэшь!

— Стану я брехать! Дельфин же вроде оборотня. Слыхал про Атлантиду?

— Ни…

Был, оказывается, такой остров, очень большой, с красивыми городами, башнями, лесами и реками, и вдруг затонул от землетрясения, как тонут в бурю корабли.

Однако население, по словам Володьки, успело загодя подготовиться. Ученые там были умные. Они даже срок предсказали — через столько-то, дескать, лет потонем. И жители начали тренироваться. Подолгу сидели под водой в бассейнах и ваннах, сначала по одной минуте, потом дольше и дольше. Приучали себя есть сырую рыбу и водоросли — хоть и противно, а надо! В общем, постепенно переходили на подводное довольствие. Ну, плавали, конечно, мирово, об этом нечего и говорить. И когда наконец тряхнуло их согласно предсказанию, были вполне подготовлены: полурыбы-полулюди. Вильнули плавниками и поплыли себе в разные стороны.

Вот почему дельфины жмутся теперь к людям, стараются объяснить: мы же родичи с вами, тоже были людьми в давно прошедшие времена…

Григорий был потрясен:

— А мы с тобой в сети их!

— Да, некрасиво, брат… Я над их прыжками, понимаешь, голову ломаю. Что бы эти прыжки означали? Может, код? Видал, как глухонемые на пальцах разговаривают? И тут вроде бы так. Скажем, два прыжка в одну сторону «здравствуй», три в другую — «прощай». Или еще как-нибудь.

Лицо Володьки приняло выражение, какое бывает у кошки, когда та сидит на подоконнике, а под самым носом у нее безнаказанно охальничают за стеклом воробьи. Он вздохнул.

— А может, мне на ученого выучиться? — неожиданно сказал он. — На такого, который по морским животным. Я бы подразобрался в этом коде. И потом — двустороннюю связь между людьми и дельфинами! Они нам прыжками, а мы их флажками. Здорово, да? Но только, чтобы считать дельфинов морскими людьми и в сети или из ружей — ни-ни! Чтобы уважать их и учить всему! Пусть помогают нам вместо водолазов, клады потонувшие ищут. Они бы с дорогой душой, я уверен…

Вообще Володька был выдумщик, беспокойный, непоседливый. Он буквально разрывался между различными замыслами, которые так и роились в его наголо стриженной круглой голове.

Однажды он простудился и сидел с завязанным горлом дома. Вернувшись с моря, Григорий застал друга над картой обоих полушарий, вырванной из учебника. Володька что-то измерял на ней циркулем и с глубокомысленным видом записывал на бумажке.

— Кныжки рвэш? О! — предостерег Григорий.

Володька только дернул плечом. Потом с натугой прохрипел:

— Мыс Бурь, мыс Горн… Красиво, да? — Сверился с бумажкой. — Тристан да Кунья. Тринидад. Море Кораллов. Пролив Магеллана. Бискайя! Гавайи!.. Ну что ты молчишь? Конечно, ты человек сельский, лучше Черного моря ничего не видал.

— А лучше его и нет ничего, — убежденно сказал Григорий.

Моря Кораллов Володьке показалось мало. С ходу без малейшего усилия он придумал еще какие-то Гриппозные острова. Такое название будто бы дали им из-за плохого климата. Там, по словам Володьки, чихают все, даже капитаны и штурманы дальнего плавания. Столица островов соответственно называется Ангиния. А по соседству располагается архипелаг Кашля. Тот уж почти совсем не исследован — сплошные топи и болота. В общем, Гавайи, ясно, получше.

— Поидыш туды? — спросил упавшим голосом Григорий.

— Не по пути, нет. Всюду не поспеть мне.

Именно тогда показан был Григорию маршрут на карте, пролегавший из Севастополя в Нью-Йорк. Гавайи действительно оставались в стороне.

Выяснилось, что Володька собирается в США, чтобы поднять тамошний рабочий класс против капиталистов.

Спутников — и надежных — он без труда навербовал бы среди кухарей. Дело не в спутниках.

Остановка была за малым. Нужны деньги — рублей тридцать — на билеты, а также харчи — примерно дней на десять.

События должны были развиваться так. Часть денег шла шоферу. Володька предполагал спрятаться под брезентом одной из машин, которые вывозят со складов рыбу. (Садиться на поезд в Севастополе опасно, могут задержать на вокзале.) Добравшись под брезентом до Симферополя, путешественники пересаживаются в поезд и беспрепятственно катят на восток. Из Читы — на верблюдах — в Монголию, там, конечно, помогут араты, сочувствующие мировой революции, и запросто перебросят в Корею. А оттуда уж рукой подать до Калифорнии. Вот тебе и Америка!

План, спору нет, был хорош. Григорий тоже не любил капиталистов и на верблюдах еще не ездил никогда. Но как же с дельфинами? И потом, пришлось бы расстаться с Черным морем, а этого он никак не мог.

Володька рассердился. В отношениях с Григорием привык повелевать, несмелые возражения его воспринял как бунт на корабле. Напряженным, сиплым шепотом — весь разговор велся шепотом — он спросил: