Голубая лагуна - Генри Де-Вер Стэкпул

– Будь по-вашему, – сказал моряк.

Глава III. Тень и пожар

Был четвертый день штиля. На корме устроили навес для пассажиров, под которым Лестрэндж пытался читать, а дети – играть. Зной и скука превратили даже Дикки в неопределенную, ворчливую массу, ленивую, как слизняк. Что касается Эммелины, то она совсем осовела. Лоскутная кукла валялась где-то на палубе, и даже шкатулка была позабыта.

– Папочка! – вдруг крикнул Дик, забравшийся на перила.

– Что тебе?

– Рыбы!

Лестрэндж подошел к нему и заглянул вниз. В смутной зелени моря двигалось что-то бледное и длинное, – что-то зловещее. Затем вынырнуло второе существо. Лестрэндж рассмотрел глаза, темные плавники, длинное туловище и с дрожью прижал к себе Дикки.

– Славная какая, правда? – воскликнул мальчик. – Я бы вытащил ее на корабль, будь у меня крючок. Отчего у меня нет крючка, папочка, отчего?

Кто-то дернул Лестрэнджа за платье. Эммелине также захотелось посмотреть. Он поднял ее на руки, но грозные тени уже исчезли, и зелёная глубь стала по-прежнему незапятнанной и невозмутимой.

– Как их зовут, папочка? – настаивал Дик,

– Акулами, – сказал Лестрэндж, лицо которого покрылось испариной.

Он поднял свою книгу – это был том Теннисона – и уставился на залитую солнцем палубу.

Море показало ему грозное видение. Поэзия, красота, искусство, любовь и радость жизни – возможно ли, чтобы эти могли существовать в одном мире вместе с теми? Он взглянул на книгу, лежащую у него на коленях, и сравнил то прекрасное, что видал в ней, с тем ужасным, что дожидалось поживы под килем корабля.

Была половина четвертого, и няня пришла за детьми. В эту минуту явился капитан Лефарж и остановился посмотреть влево, где показалась полоса тумана.

– Солнце слегка затуманилось, – сказал он, – надвигается туман. Видали вы когда-нибудь туман на Тихом океане?

– Нет, никогда.

– Ну, второй раз не захочется увидать, – заметил моряк, и, заслонив глаза рукой, стал всматриваться вдаль. Уже линия горизонта утратила свою ясность, и день затмился едва заметной тенью.

Вдруг капитан повернулся, поднял голову и стал водить носом.

– Что-то горит где-то! Должно-быть, этот болван слуга. Вечно, если не бьет стекла, то опрокидывает лампы и прожигает дыры в ковре, – Он подошел к люку, – Эй, там, внизу!

– Здесь, сэр.

– Что там у вас горит?

– Ничего не горит, сэр.

– Говорю вам, я чувствую запах гари. Если не там горит, то где-нибудь на палубе, – может-быть, бросили тряпки в огонь?

– Капитан, – воскликнул Лестрэндж, – подойдите сюда. Не знаю, помутилось ли у меня в глазах от слабости, но только мне чудится что-то странное у грот-мачты.

В том месте, где грот-мачта входит в палубу, и на некотором протяжении вверх ствол ее казался в движении. Это мнимое движение происходило от спирали дыма, настолько прозрачного, что угадать о нем можно было только по похожему на мираж трепету обвиваемой им мачты.

– Что такое! – крикнул Лефарж, бросаясь вперед.

Лестрэндж медленно последовал за ним, ежеминутно останавливаясь, чтобы ухватиться за перила и перевести дух. Он услыхал пронзительный звук свистка, видел матросов, закишевших на палубе, как рой пчел, видел, как открыли люк и к небу потянулся столб дыма – черного, зловещего дыма, подобного неподвижному султану в неподвижном воздухе.

Лестрэндж был чрезвычайно нервный человек, и этого-то пошиба люди и сохраняют самообладание в минуты опасности, когда хладнокровные и уравновешенные люди окончательно теряются. Первая его мысль была о детях, вторая – о лодках.

В бурю у мыса Горна «Нортумберлэнд» растерял часть своих лодок. Остались два баркаса и шлюпка. Он слышал, как Лефарж приказал людям запереть люк и стать на насосы, чтобы затопить трюм, и зная, что ему на палубе делать нечего, поспешил вниз насколько хватило сил.

Навстречу ему из детской каюты вышла няня.

– Дети легли спать? – спросил он, задыхаясь от волнения и утомления. Женщина испуганно взглянула на него. Он показался ей подлинным глашатаем несчастья.

– Если да и если вы их раздели, то надо поскорей снова одеть их. На корабле пожар. Слушайте!

Издали, звуча жидко и уныло, как крик чаек на пустынном берегу доносилось чавканье качавших воду насосов.

Глава IV. Развеялся, как греза

Не успела Станнард произнести ни слова, как вниз по трапу спустились шумные шаги, и в салон бурно ворвался Лефарж. Лицо его было налито кровью, глаза смотрели стеклянным взглядом, как у пьяного, и жилы на висках вздулись, как веревки.

– Готовьте детей! – крикнул он, бросаясь к себе в каюту. – Будьте все наготове, – снаряжают лодки. Проклятие! Куда девались бумаги?

Им слышно было, как он яростно роется у себя в каюте, разыскивая те бумаги, которыми хозяин корабля дорожит больше жизни; и, собирая их, он продолжал выкрикивать приказания относительно детей, Он казался помешанным, и действительно наполовину обезумел при мысли об одном ужасном грузе, который находился в трюме…

На палубе, под командой штурмана, матросы делали свое дело, не подозревая о том, что скрывалось в трюме. С лодок сняли покрышки и поместили в них бочонки с водой и мешки с сухарями. Шлюпка уже висела у баканцев, и Пэдди Баттон укладывал в нее бочонок с водой, когда на палубу взбежал Лефарж. За ним спешила Станнард с Эммелиной на руках, и Лестрэндж, державший Дика за руку. Шлюпка была более крупных размеров, чем обыкновенно, и снабжена небольшой мачтой и люгерным парусом. Баттон только-что норовил повернуть обратно, когда капитан схватил его за плечи.

– В шлюпку, живо! – крикнул он, – и греби, что есть духу, отведи детей с пассажирами за милю, две мили, три мили от судна…

– Но, капитан, я оставил скрипку…

Лефарж толкнул старого матроса, как бы желая швырнуть его в море. Минуту спустя Баттон был уже в лодке. Ему подали Эммелину, которая прижимала к груди что-то, завернутое в старый платок, затем Дика, после чего помогли спуститься и самому Лестрэнджу.

– Нет больше места! – крикнул Лефарж. – Спускайте, спускайте!

Шлюпка скользнула к тихому голубому морю, поцеловалась с ним и поплыла.

Надо вам знать, что при отбытии из Бостона, Баттон много околачивался на набережной, благодаря тому, что ему не на что было пойти в трактир. Поэтому-то он кое-что проведал про груз корабля, чего не знали остальные. Не успел он взяться за весла, как это сознание озарило его ум убийственным светом. Он гикнул так, что оба матроса спускавшие шлюпку, перегнулись через борт.

– Ребята!

– Ну, что там?

– Спасайся кто может, – я сейчас вспомнил – в трюме два бочонка с порохом!

Потом навалился на весла, как никто еще