Вопреки судьбе (СИ) - Попова Екатерина

Освящённый пол, судя по уровню боли, прожёг кожу на ногах вместе с мышцами, и теперь грыз голые кости. По крайней мере, ощущения были схожие. Демон тихо застонал, измученно прикрывая глаза. Нет, все-таки его идея в 70-х была куда умнее…

…Измятое перо за пазухой мягко щекотало кожу, и если немного напрячь воображение, можно было представить, что Азирафаэль стоит совсем рядом, обнимая и защищая его белым крылом…

— Ладно, — прошипел Кроули, сглатывая вместе с горькой густой слюной рвущийся из горла стон. Тряхнул головой и трясущейся от слабости рукой вытащил из сумки один из стеклянных флаконов. — Это не должно быть слишком сложно…

В самом деле, вряд ли это могло быть труднее, чем прокатиться на горящем бентли сквозь охваченную адским пламенем трассу. Ведь не могло?..

***

Азирафаэль не помнил, как долго уже находился здесь. Боль — оглушающая, лишающая сил, туманила разум, тянула его на некое метафорическое дно, мешая сконцентрироваться хоть на чём-нибудь, кроме ощущения горящих, словно огнём, крыльев, бессильно распластанных за спиной, и удушающего марева всепоглощающей ненависти, что смыкалась вокруг него плотным коконом, не оставляя сил даже дышать. Разумом он понимал, что, должно быть, прошли часы, быть может, несколько дней с тех пор, как несколько появившихся словно из неоткуда демонов навалились на него, заламывая за спину руки, а потом и неосознанно выпущенные в зримый план крылья. Но это понимание слабо помогало. Ему казалось, что он лежит здесь уже целую вечность, не имея сил подняться и пытаясь расправить хоть немного поудобнее то, что осталось от искалеченных крыльев. Целую вечность, в которой нет и никогда не будет ничего, кроме выматывающей, бесконечной агонии, вкуса собственной крови во рту и тяжёлого, придавливающего к холодному полу ощущения чуждой, медленно вымораживающей душу жестокой мощи. Где-то там, наверху, было (было ведь? Он помнит…) солнце, было ощущение чистых капель дождя на лице, ветер, пахнущий живой зеленью и спелыми фруктами… Здесь ветер был тоже — слабый, словно тоже задыхающийся в тяжёлом неживом коконе тысячелетиями копившейся ненависти. Он нёс с собой запах гниющей плоти, горькие частицы пепла и что-то ещё, от чего сама сущность ангела корчилась в агонии, беспомощным зверьком сжимаясь в глубине израненного тела.

Азирафаэль знал, что происходит. Адское проклятье медленно душит его, так же, как обжигала Кроули благодать освящённой земли. Они были слишком беспечны, не желая думать о том, что месть обманутых Ада и Рая может настигнуть их так скоро. Пришла пора расплаты. Азирафаэль хотел верить, что Кроули, предупреждённый его неожиданным исчезновением, примет все меры, чтобы защитить себя. На милосердие Ада (как и родных Небес, впрочем), надеяться было бы глупо. Но, быть может, им хватит его одного, чтобы утолить свою жажду мести? Азирафаэль боялся представлять, что будет с Кроули, если он не сделает нужных выводов и не скроется, хотя бы на время. Он надеялся, что Кроули поймёт, что произошло, и не будет предпринимать безнадёжных попыток спасти его.

…Он надеялся на это. Это было всё, что ему оставалось. Задыхаясь от текущих из глаз, против воли, слёз, вздрагивая от прокатывающейся по всему телу боли, он шептал и шептал одну-единственную молитву Той, в милосердие и мудрость которой он никогда не переставал верить: «пожалуйста, не дай ему умереть, пожалуйста, пусть он живет, не позволяй ему прийти сюда, прошу, прошу…»

Он надеялся, что Кроули будет достаточно демоном, чтобы не бросить свою жизнь на алтарь чужой ненависти ради попытки спасти его.

Надеялся. И ненавидел себя за то, что не мог заставить себя перестать прислушиваться, мечтая и боясь услышать за дверью звук знакомого голоса.

***

Священные книги, утверждающие, что звуки молитв, особенно из уст служителя веры, губительны для нечистой силы, несколько лукавят. Нет, разумеется, в них нет ни капли лжи — скорее, предоставлена не полная информация. На самом деле, исход подобного поединка может быть самым разнообразным. Очень многое зависит от массы сопутствующих факторов — например, места, где происходит столкновение. На святой, веками намоленной и не осквернённой злодеяниями земле демон, даже не подвергнутый действию святой воды или освящённого оружия, уязвим, и искренняя молитва из уст обычного верующего прихожанина способна изгнать его с земли, а при очень благоприятных (или, наоборот, неблагоприятных) условиях полностью уничтожить саму его сущность. С другой стороны, вам вряд ли стоит сражаться с эмиссарами Ада святым словом, находясь на их территории. Конечно, и тут возможны варианты — но большинство из них будут достаточно печальны для вас (особенно печальны, если ваша душа недостаточно чиста, чтобы удостоиться Рая — демоны злопамятны, и этот факт не подлежит сомнению).

Разумеется, не все так просто: если святая вода гибельна для любого демона сама по себе, то сила молитв напрямую зависит от глубины веры и чистоты души самого экзорциста. Из уст развращённого, порочного служителя веры даже самая могущественная молитва обеспечит демону, в лучшем случае, несварение желудка — а в худшем просто рассмешит его. На самом деле, именно по этой причине Кроули пришлось потратить почти целый день, чтобы найти в Лондоне церковь, максимально удалённую от цивилизации и, одновременно, наполненную настоящей благодатью, которую демону выдержать будет непросто. У него, как уже говорилось, был план — и этот план был в достаточной степени безумным, чтобы сработать. На беду Кроули, соответствие выбранной им церкви этим требованиям означало, что он сам становится уязвимым не только перед местным пастором, но и перед любым прихожанином, достаточно смелым, чтобы перекрестить неудачливого демона, прежде чем падать в спасительный обморок.

Он успел наполнить святой водой четыре из шести подготовленных флаконов и как раз пытался нашарить в сумке следующий (что было непросто, потому что руки тряслись всё сильнее по мере того, как оглушающая, пронизывающая до костей боль поднималась всё выше и выше по ногам). И именно в этот момент сзади раздался негромкий, звучащий очень доброжелательно и лишь самую малость удивлённо, старческий голос:

— Я могу чем-то помочь тебе, сын мой?

Только-только вытащенный флакон выскользнул из дрогнувших от неожиданности пальцев. Со звоном брызнули по каменному полу стеклянные осколки. Кроули, чувствуя, как слабеют колени, со сдавленным криком отшатнулся назад, непроизвольно закрываясь ладонью. Нечеловеческое, поглотившее весь разум без остатка сосредоточение сыграло злую шутку, которую в другое время он, возможно, даже смог бы оценить. На какой-то миг он забыл, что этот, так неудачно вырвавшийся из рук, флакон ещё пуст, что звон битого стекла означает, самое худшее, пару неприятных заусениц, а не страшную и мучительную смерть. Всего на миг. Но этого мига хватило, чтобы пульсирующие болью ноги подогнулись, не успевая удержать вес качнувшегося назад тела. Он почувствовал под спиной пустоту, взмахнул рукой в запоздалой попытке удержать равновесие, и рухнул на пол, зажмуриваясь и почти непроизвольно прижимая к груди сумку, в которой глухо стукнули друг от друга смертоносные стеклянные бомбы.

Неожиданно холодная мысль — «стекло не разобьётся, если не будет резкого удара…» — мелькнула и исчезла, смытая штормовой волной слепящего ужаса. Он уже знал, что будет дальше.

Раскалённый пол ударил в спину, разом выбив из груди весь воздух. Кроули захлебнулся хриплым воплем, против воли выгибаясь дугой в рефлекторной попытке убежать от хлестнувшей по всему телу боли. Перед глазами вспыхнула пронизанная алым темнота, конечности вдруг перестали подчиняться, против воли расслабляясь и изгибаясь в слитном, одному бездумному желанию подчиняющемся движении. Так попавшая на крючок рыба бьётся, пытаясь избежать мучений и не понимая, что каждым движением всё глубже насаживает себя на стальное жало.

…Разница была лишь в одном: Кроули не был безмозглой рыбёшкой. У него имелось то, что недоступно было большинству демонов: воображение, воля, яростная готовность защищать своё вопреки всему, и то странное, теплом щекочущее сердце чувство, для которого у большинства обитателей Ада даже не было названия. В тот момент, когда обжигающая боль хлестнула его в спину, гася разум, он вспомнил другой огонь — не имеющий отношения к святости, но так же верно пожирающий всё, что было ему дорого.