Семья - Анна Старобинец

Дима отвернулся и решительно пошел прочь, ускоряя шаг, спотыкаясь, шмыгая носом. Оста­новился. Оглянулся назад. Они стояли на пре­жнем месте и молча смотрели ему вслед. Смот­рели очень грустно. И почти нежно.

Дима вернулся к ним. Пошел с ними.

Геннадий Ильич остановился на середине фра­зы. Выпрямил сутулую спину. Остекленевшими неживыми глазами уставился прямо перед собой – на Диму; но Дима был явно не в фокусе.

Очень медленно Геннадий Ильич повернул голову вправо. Раздался сухой тревожный треск. Затем так же осторожно, словно боясь расплескать невидимое жидкое нечто, – влево. Снова треск и – неожиданно тело снова ожило, бойко задвигало руками и ногами, зажевало, зачавкало; глаза шустро отыскали Диму и уста­вились на него тепло, по-отечески.

– На чем это я… Да, так я тебе ее и раньше давал! Мне она все равно уже ни к чему. Спина болит, шея болит, ноги болят, – снова загудел Геннадий Ильич, – так что бери и води.

– Я не умею, – упрямо повторил Дима.

– Умеешь, Дим, умеешь. Ты просто сядь и попробуй, сразу все вспомнишь. Да и вообще…

Неделю назад они заявили, что Дима никог­да не был собачьим инструктором, что автомо­били – его единственная страсть и что до того, как у Димы отшибло память, он каждый день “бомбил” – только тем и зарабатывал.

Дима не поверил. Хотя к тому времени уже поверил почти во все. К тому времени ему уже продемонстрировали белый альбомчик с ро­зочками, напичканный семейными фотогра­фиями (Лиза в детстве – блеклая невырази­тельная кукла с бантом; Дима в детстве – чужой пухлый мальчик с чужой пухлой ма­мой; свадьба: Дима с Лизой обмениваются кольцами, танцуют, целуются, пьют, смеют­ся). Он уже просмотрел две видеокассеты, со свадьбой опять же. В ящике стола он уже на­ткнулся на матовую фотографию формата А4: на ней был он – именно он, никаких сомне­ний – с дебильной самодовольной улыбкой, за рулем полуубитой зеленой “восьмерки”.

Димин тесть, Геннадий Ильич, был больным человеком. У него имелся один лишний позво­нок – маленькое дополнение к копчику, скром­ный несостоявшийся хвостик, который очень мешал ему жить и из-за которого часто ныла спина. Кроме того, у него было какое-то забо­левание суставов: пальцы на руках и ногах гут­таперчево гнулись во всех направлениях. Зато в шейных позвонках – отложение солей. Что­бы разминать затекшую шею, тестю нужно было время от времени делать упражнения – медлен­но крутить головой из стороны в сторону, добиваясь множественного треска. В те двадцать секунд, которые требовались на упражнение, где-то в мозгу тестя срабатывал загадочный механизм, и Геннадий Ильич автоматически выключался. Поворачивая голову, он не мог го­ворить, не слышал, что говорят ему, судя по все­му, ничего не видел и вряд ли дышал.

Боли в спине и частые “выключения” не­однократно провоцировали аварийные ситуации на дорогах, так что однажды Геннадий Ильич, с тяжелым сердцем, со стонами и причитания­ми, выбрался из теплого жужжащего нутра сво­ей “восьмерки” навсегда.

Дальше, по официальной версии, машина перешла к Диме, и Дима был от этого счаст­лив безмерно. Вот в это-то Дима и не поверил. Он не любил машины. Он любил собак. Соба­ки любили его. Собаки были последним бас­тионом, и Дима не собирался сдавать его без боя.

– Ты очень любишь машины, – убежденно сказал Геннадий Ильич.

– Да плевал я на них, – неуверенно париро­вал Дима.

– Ты их очень любишь. Ну, ты только пред­ставь себе: “Ауди А4”, – тесть мечтательно при­чмокнул, – нет, лучше “Субару Легэси Аутбэк”. Полный привод. Трехлитровый, шестицилинд­ровый, двадцатичетырехклапанный двигатель… Мощность – сто пятьдесят четыре лошадиные силы…

– Ну представил, – мрачно сказал Дима.

– И что, ты разве не хотел бы иметь такую тачку?

– Да на фига она мне? – злобно огрызнулся Дима. – Я лучше буду собак дрессировать.

– Ну-ну, дрессируй… с-собак…

Тесть укоризненно покачал головой, под во­ротничком что-то хрястнуло. Геннадий Ильич напрягся и остекленел.

Сомнительными семейными вечерами, му­торными бессонными ночами Дима, сладко по­еживаясь, раз за разом прокручивал в голове идеальный сценарий визита к психиатру. Он расскажет врачу дикую свою историю, тот слег­ка – не сочувственно, а, скорее, просто по-дру­жески, по-мужски – похлопает его по плечу и скажет: “Не волнуйтесь, Лошадкин, это совер­шенно нормально. Со всеми случается. Вот и я, например, много лет думал, что я американский летчик-испытатель… ан нет. Оказалось, я даже английского не знаю… Так что не берите в голо­ву – просто больше дышите свежим воздухом, не перенапрягайтесь…”

К врачу Дима так и не пошел – в дурдом как-то совсем не хотелось. Лиза с этим решением согласилась подозрительно легко: “Конечно, не ходи, само пройдет”.

Однажды Дима прочитал на автобусной ос­тановке объявление (“Вам не с кем поделиться проблемами? Вас посещают страшные фантазии? Вы не тот человек, за которого вас прини­мают?”) и оторвал прилагавшийся “телефон до­верия”. Позвонил.

– Ну, расскажи, что с тобой? Поделись со мной, – произнесло усталое женское контральто.

– Я всю жизнь прожил в Ростове-на-Дону…

– О, какой красивый город! – без энтузиазма отозвалось контральто.

– Я совершенно не хотел жениться…

– Конечно, зачем жениться? Можно и так развлечься, – оживилось контральто.

– Да нет, вы не понимаете, оказалось, что я женат…

– Это совершенно не важно, котик. Любые твои фантазии, – интимно булькнуло контраль­то, – ВСЕ, что ты хочешь. Анонимность гаран­тируется. Если хочешь, ты можешь меня изна­силовать. Мы договоримся, где ты меня подка­раулишь…

Дима повесил трубку.

С дрессировкой ничего не вышло.

На объявление “Индивидуальные занятия с вашей собакой. Защитно-охранная служба, курс послушания, коррекция поведения. Любые породы, любой возраст. Выезд на дом” быстро откликнулась сорокалетняя дама, мечтавшая воспитать своего двухлетнего дога.

Дама шумно дышала в трубку и жаловалась на дога. Она говорила, что дог дурно воспитан.

Во-первых, он прыгает на людей. Во-вторых, не любит ходить рядом. Вообще не любит ходить, а предпочитает бегать трусцой, волоча ее за собой. Кроме того, он рычит и скалится, если кто-то подходит к его миске ближе чем на метр.

– А в каких условиях содержится собака? – спросил Дима.

Дог жил в однокомнатной хрущевской квар­тире, на пятом этаже, вдвоем с дамой.

– Все ясно, – сказал Дима. – Я зайду к вам завтра в три, немного позанимаемся дома, а по­том пойдем на площадку.

Ровно в три Дима пришел по указанному ад­ресу и нажал на кнопку звонка. Что-то тяжелое гулко ударилось о дверь изнутри. Утробно за­урчало и снова ударилось.