Что сердцу дорого - Наталья Парыгина

Он прошел еще немного и остановился перед другим домом, который был выше, новее и крепче. Здесь жила Соня.

Вместе с теткой она переехала сюда незадолго до призыва его в армию. Однажды, возвращаясь с работы, Вадим увидел грузовую машину с вещами. Худенькая девушка и какая-то немолодая женщина беспомощно возились с диваном, не зная, как снять его с машины, а шофер сидел на обочине канавы и, отвернувшись, курил.

Вадим подошел, молча помог сгрузить и внести в комнату вещи.

Так они познакомились.

Домой к Соне Вадим почти никогда не заходил, его стесняла угрюмоватая старая дева, Сонина тетка, но по вечерам они иногда сидели вдвоем на скамеечке или шли прогуляться. Соня была не по годам серьезна, и темы разговоров все выбирала высокие: о подвигах, о смерти, о любви. Вадим сначала посмеивался над неоперившейся ее мудростью, а потом как-то незаметно стал относиться к Соне по-иному, скучал без нее и сам назначал свидания.

Но никогда еще он не волновался перед встречей с нею так, как сейчас. Даже не решился сразу войти в дом, а помедлил, глядя в окна.

Окна были закрыты, и сквозь тюлевые шторы ничего нельзя было рассмотреть. Вадим осторожно повернул кольцо калитки, миновал заросший травою дворик и с сильно бьющимся сердцем поднялся по ступенькам крыльца. Не успел он взяться за ручку, как дверь отворилась изнутри.

— Ва-дим! — нараспев сказала Соня.

На матово-бледном лице ее круто выгнулись дуги бровей, и из-под них растерянно, смущенно и радостно глядели большие голубые глаза. «Ждала», — мелькнула мысль у Вадима. Он молча обнял ее за худенькие плечи и, пригнувшись, поцеловал. Соня вспыхнула и отстранилась.

— Приехал? — сказала она, как будто еще сомневалась в этом.

— Только сегодня, — счастливо улыбаясь, ответил Вадим.

Соня стояла перед ним — тоненькая, стройная, в простом синем платье с горошинами и в ситцевой косынке, из-под которой выглядывали крупные завитки золотистых волос. «Обрезала косы», — подумал Вадим.

— Что же мы стоим? Идем в комнату, — Соня взяла его за руку.

— Ты куда-то собралась?

— На работу. Я во вторую смену. Но можно еще задержаться минут на десять.

У Вадима обиженно дрогнули губы. Он молчал, пораженный такой несправедливостью. Десять минут. После четырех лет разлуки!

— Неужели ты…

— Но ведь я задержу весь цех, Вадим.

Ему стало легче. Соня не виновата. Нельзя же, в самом деле, срывать работу всего цеха. Без нее, видно, там не обойтись… Кем она работает? Да, она писала: формовщицей.

— Я провожу тебя, — предложил Вадим.

Он шел, держа Соню под руку, и это было так необычно, ново и хорошо, что хотелось идти бесконечно. Но трамвайная остановка была уже рядом, и через минуту они с трудом втиснулись в переполненный вагон.

Вадим стоял, упершись одной рукой в вагонную стенку и отставив другую, чтобы уберечь Соню от натиска пассажиров. Она усмехнулась, заметив его заботливость.

— Придется тебе каждый день провожать меня на работу, а то раздавят.

— Ладно, буду каждый день, — согласился он.

Все-таки это было не то. Соня казалась слишком спокойной. И оба они говорили какие-то ненужные, малозначащие слова. Трамвайный вагон — не совсем подходящее место для объяснений в любви, но… Но могла она хотя бы поглядеть иначе. А она смотрела на него, как на всех: так же ясно и спокойно.

— Ты не рада? — тихо, с упреком проговорил Вадим.

— Конечно, рада, — возразила она, мягко улыбнувшись.

Вадим близко видел маленький ярко-алый рот с чуть приподнятой верхней губкой, прямой нос с просвечивающими тонкими ноздрями, длинные ресницы. Ему хотелось целовать ее нежные виски, чистый лоб, щеки, и он целовал бы, забыв про народ, если б только не боялся самой Сони.

А она задавала вопросы, как ему казалось, оскорбительные в эти первые минуты их встречи своей обыденностью. Тепло ли на Дальнем Востоке? Как он устроился с квартирой? Куда думает поступить на работу? Все-таки Вадим отвечал. И даже заинтересовался, когда Соня сказала, что у них в цехе нужны литейщики.

— А что это за цех? — спросил он.

— Цех точного литья, — пояснила Соня. — Отливаем детали для мотоциклов и швейных машин. Вообще, у нас интересно. Нет, я лучше тебе не буду рассказывать, сам увидишь. Вот мы и приехали.

На этой остановке вагон почти совсем опустел. С трамваев, с автобусов, со всех четырех концов перекрещивающихся улиц шли люди к заводу. И таким оживленным и напористым был этот людской поток, что Вадиму захотелось вот сейчас же, немедленно стать его частицей и войти в одну из многочисленных дверей проходной.

— Ты точно знаешь, что нужны литейщики? — спросил он Соню.

— Точно. До свидания, Вадим, — Соня протянула руку, и Вадим надолго задержал ее в своей широкой грубоватой ладони. — Приходи завтра, — добавила Соня, почувствовав, что он как будто чего-то ждет от нее.

— А сегодня?

— Так я ведь в полночь кончаю.

— Да, правда. Ну, ладно, тогда — завтра.

— Проходите, чего стали на дороге, — зашумели на них.

Вадим отодвинулся в сторону, а Соню подхватил людской поток, и она исчезла вместе с другими в проходной. Ушла, оставив его одного. Милая, непонятная Соня. Говорит — рада. Так ли?

Вадим не спешил возвращаться к Аркадию и долго бродил по городу — уже не солдат, но еще не рабочий, просто человек, свободный пока от всяких забот. С детства знакомые улицы, дома, перекрестки были по-новому дороги ему, и в душе росло какое-то светлое чувство, в котором слились и радость возвращения в родной город, и любовь к Соне, и ощущение этой свободы.

Солнце село. Над городом быстро сгущались синие сумерки. Вадим шел по Советской улице. Это была одна из центральных улиц, но дневное оживление уже спадало и здесь: реже ходили трамваи и автомашины, реже встречались прохожие и глуше звучали их голоса. В витринах магазинов и в окнах домов вспыхивали первые огни.

На перекрестке Вадим остановился, очарованный неожиданно открывшейся перед ним картиной. Знакомая, ничем в другое время не примечательная улица, уходила вдаль. Но сейчас дома совсем исчезли в вечерней синеве, и только тополя тянулись по обеим сторонам прямой, бесконечной аллеей до самого горизонта, сиявшего огневыми красками заката.

Вадим пошел навстречу этому многоцветному краю неба, но пламя заката опускалось все ниже и ниже, на глазах меркло и исчезало. Густая живописная аллея вблизи распалась на отдельные, далеко стоящие один от другого тополя, в которых негде было спрятаться темным силуэтам старых одноэтажных домов с закрытыми кое-где ставнями.

Вадим снова подумал о Соне, об их короткой встрече. Все вышло совсем не так, как он представлял себе. Но нет, он просто чудак, какая может быть встреча, если Соня спешила на завод? Все-таки она обрадовалась. И звала работать в свой цех. Значит, ей не все равно, где он будет работать. Нет, конечно, не все равно. Она хочет, чтобы они работали вместе, в одном цехе. Очень хорошо! Сегодня же… Нет, сегодня уже поздно. Завтра он устроится на завод. И эта проходная больше не разделит его с Соней.

— Все будет хорошо, Соня, — вслух подумал Вадим.

— Что вы? — недоумевающе спросил у него пожилой сердитый человек, поравнявшийся с ним в этот момент.

— Это я сам с собой, — сказал Вадим и засмеялся.

Незаметно он опять вышел к заводу. Площадь перед проходной была ярко освещена, но совсем пуста. Вадим закурил и долго стоял, глядя на высокий заводской забор и вслушиваясь в негромкий монотонный шум какого-то цеха, расположенного, по-видимому, недалеко от ворот. Он вдруг вспомнил, что здесь до войны работал отец — Вадим провожал его иногда до этих ворот…

Но это смутное воспоминание вновь смешалось с мыслями о Соне. Тоненькая, голубоглазая, в своем скромном платье и косынке, она так и стояла у него перед глазами. Он видел ее то смущенной, то радостной, то сдержанной, он вспоминал, как она, увидев его, нараспев сказала «Ва-дим», вспоминал каждое ее слово, улыбку, жест. Кажется, никогда еще он не любил Соню так, как в этот вечер. И никогда так не тревожила его мысль, что Соне, быть может, вовсе не нужна его любовь.

4

Когда в бюро пропусков Вадим назвал цех, в который ему надо было идти, стоявшая за ним девушка обрадованно сказала:

— Вы в двадцать третий? Я тоже туда. Пойдемте вместе.

— Можно, — согласился Вадим, оборачиваясь к ней.

Девушка была среднего роста, полная и очень юная — должно быть, только со школьной скамьи. Она и одета была как школьница — в коричневое, простого покроя платье. Толстые косы по-девчоночьи свободно опускались по спине до пояса. Лицо у девушки было круглое, с румянцем на щеках и с ложбинкой на подбородке.

— Вы на работу поступаете, да? — спросила она, застенчиво глядя на Вадима немного выпуклыми светло-зелеными глазами.