Катынь. Как и почему гитлеровцы расстреляли польских офицеров - Юрий Слободкин

Международный Красный Крест участия в геббельсовской провокации не принимал, несмотря на шантаж и угрозы гитлеровцев. Зато «лондонские поляки», вступив в позорный сговор с немцами, направили в Катынь Техническую комиссию Польского Красного Креста далее — ПК. — Ю. С.). Она там пробыла с 17 апреля по 9 июня 1943 года. Возглавлял ее поляк К. Скаржинский, а на завершающем этапе — его соотечественник М. Водзинский. Они составили отчеты о работе комиссии, которые хранятся в Лондоне. В своих изысканиях современные геб-бельсовцы предпочитают давать фрагменты только из отчета Скаржинского, поскольку у Водзинского им не нравится излишняя дотошность последнего, указывающего, например, что «все пулевые ранения были произведены из пистолета при использовании боеприпасов фабричной марки Geco 7,65 D». Но и отчет Скаржинского они опасаются воспроизводить полностью. В отчёте присутствуют детали и подробности, которые свидетельствуют, что полякам немцы отводили жалкую и унизительную роль статистов, призванных своим присутствием придать пропагандистскому спектаклю видимость «расследования». Характерны такие отрывки из отчета: «Вынесенные на носилках из рвов трупы укладывали в ряд и приступали к поиску документов таким образом, что каждый труп отдельно обыскивали двое рабочих в присутствии одного члена комиссии ПКК…

Члены комиссии, занятые поиском документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только упаковывать следующие предметы:

а) бумажники со всем их содержимым;

б) всевозможные бумаги, найденные россыпью;

в) награды и памятные предметы;

г) медальоны, крестики и пр.;

д) погоны;

е) кошельки;

ж) всевозможные ценные предметы.

Таким образом, просмотренные, рассортированные и пронумерованные конверты складывались в порядке нумерации в ящики. Они оставались в исключительном распоряжении германских властей. Списки, напечатанные немцами на машинке на немецком языке, не могли быть сверены комиссией с черновиком, так как она уже не имела к ним доступа. Во время работы технической комиссии ПКК в Катынском лесу в период с 15 апреля по 7 июня 1943 года эксгумировано всего 4243 трупа, из которых 4233 изъято из семи могил, находящихся на небольшом расстоянии одна от другой и раскопанных в марте 1943 года германскими военными властями. Очень тщательно и на всей территории проведенное немцами зондирование в связи с тем, чтобы объявленная пропагандой цифра в 12 тысяч трупов не слишком расходилась с действительностью, позволяет предполагать, что больше могил уже не будет. Это зондирование территории обнаружило ряд массовых захоронений русских в различной степени разложения, вплоть до скелетов». Отчет Скаржинского примечателен не только тем, что немцы не показали полякам из Технической Комиссии ни одного документа, то есть отнеслись к ним как к быдлу. В нем поляки еще как бы ненароком обмолвились, что на прозондированной немцами территории, где находились могилы польских офицеров, имелись и могилы с «массовыми захоронениями русских». Своеобразный намёк на то, что поляков расстреливал тот, кто расстреливал и русских.

А комиссия судебно-медицинских экспертов, которую возглавлял Г. Бутц, пробыла в Катыни всего два дня и, вскрыв девять трупов, заранее подготовленных гитлеровцами, 1 мая 1943 года вылетела в Берлин. Но вместо Берлина самолет приземлился на глухом уединенном аэродроме. Впоследствии болгарский доктор Марков вспоминал: «Аэродром был явно военным. Там мы обедали, и сразу после обеда нам предложили подписать экземпляры протокола. Нам предложили подписать их именно здесь, на этом изолированном аэродроме!» Помимо общего протокола, каждый член комиссии писал свое собственное заключение. Болгарин Марков в своем заключении, несмотря на давление немцев, уклонился от выводов, что польские офицеры убиты в 1940 году, В свою очередь, чехословацкий профессор Ф. Гаек, также входивший в комиссию Бутца, издал в 1945 году в Праге брошюру «Катынские доказательства», где привел беспристрастные и безупречные с научной точки зрения аргументы в подтверждение того, что польские офицеры не могли быть расстреляны ранее осени 1941 года. Что касается самого Г. Бутца, то его судьба оказалась печальной. Наши геббельсов-цы стараются не вспоминать о нем, ибо им очень не хочется говорить, что в 1944 году Бутца убили сами немцы, заподозрив, что он раскроет их аферу с катынскими захоронениями.

А что стало с «вещественными доказательствами» в виде документов и разных предметов, которые немцы с помощью поляков из Технической Комиссии в апреле-июне 1943 года упаковывали в ящики? Ведь все «расследование» немцев, помимо бредовых медицинских выводов, строилось на сборе у трупов документов и утверждении, что среди них нет бумаг с дагами позднее мая 1940 года. Эти бумаги то ли в 9, то ли в 14 ящиках числом 3184 единицы перевозили на двух грузовиках всё дальше вглубь территории «рейха», все дальше от советского наступления. Когда же стало ясно, что поражение Германии неминуемо, «начальник железнодорожной станции при приближении советских войск сжег, в соответствии с распоряжением, документы», как пишет известный современный геббельсовец Ч. Мадайчик. Команда клеветников пытается сделать вид, что, дескать, ничего особенного, если подсудимый уничтожил оправдывающие его документы. А я утверждаю, что немцы сожгли эти документы именно потому, что в них содержалось доказательство их вины.

В 1990–1991 годах «историки» Н. Лебедева и Ю. Зоря, входившие в академическую часть сторонников геббельсовской версии о судьбе польских офицеров, в своих писаниях заявляли, что «…в апреле-мае 1940 года более 15 тысяч польских военнопленных — офицеров и полицейских — были вывезены из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей и переданы УНКВД Смоленской и Калининской областей. Таким был их последний маршрут, конечными пунктами которого стали Катынь, Медное и 6-й квартал лесопарковой зоны Харькова». Вышибая слезу у доверчивого читателя пассажами «о последнем маршруте», они высказывали мысль, что позволительно «…сделать вывод о возможности вынесения Особым совещанием при НКВД смертного приговора в отношении военнопленных». Вслед за «учеными-экспертами» мыслишку о расстреле поляков по решению Особого совещания при НКВД СССР подхватили и узколобые следователи из Главной военной прокуратуры СССР В Медном Тверской области летом 1991 года «эксгуматоры» из следственной бригады ГВП СССР с участием поляков перекопали все кладбище. Фактически никаких расстрелянных поляков в Медном не нашли и не могли найти, так как их никто там не расстреливал, но не преминули поставить на кладбище памятник с надписью, что здесь захоронено 6000 поляков, «расстрелянных русскими». Польский ксендз Пешковский вместе с другими поляками и следователями из ГВП СССР занимались эксгумацией трупов под Харьковом в период с 25 июля по 7 августа 1991 года. Нашли 169 черепов и на 62 из них обнаружили следы пулевых ранений; на месте, где работали гробокопатели, хоронили уголовников и членов советской «пятой колонны». Но на основании только им известных «данных» эти поисковики определили, что на кладбище похоронено 4000 польских военнопленных из Старобельского лагеря под Харьковом.

По фильму, который фиксировал ход эксгумации, ясно, что следственная бригада не обнаружила ничего, что могло бы свидетельствовать о принадлежности трупов полякам. Однако через четыре года вдруг выясняется, что были найдены многочисленные «вещественные доказательства», о чем всему миру поведал ксендз Пешковский, успевший издать две книжки. Простодушный и одновременно лукавый ксендз в своих писаниях сообщил любопытную деталь, связанную с раскопками в Медном и под Харьковом. По его словам, основная масса предметов, названных вещественными доказательствами, найдена не в могилах, а в каких-то отдельных ямах и ямках. Выходит, что у поляков перед расстрелом отбирали табакерки, газеты, записки, перстни и; захоронив расстрелянных, потом выкапывали специальные ямы и ямки, куда и зарывали отобранные у обречённых предметы. Бедный ксендз! В его изложении очень трогательно звучит уверение, что и деревянная табакерка, и газета, и записка, пролежав в иссиня-чёрной жиже 51 год, не истлели, а сохранились так, что их можно было читать «при открытой балконной двери».

Бросается в глаза, что почерк, методы и приёмы, которыми пользовались поляки и их соучастники-следователи в 1991 году, напрямую перекликаются с почерком, методами и приемами немцев в 1943 году под Катынью. Разница лишь в том, что немцы утаивали, а потом уничтожали вещественные доказательства своей вины, в то время как поляки при содействии наших коллаборационистов фабрикуют доказательства чужой вины. Но это разница, которая придает действиям польско-российской стороны еще более гнусный характер. Полякам очень хочется, чтобы их военнопленные офицеры были объявлены жертвами русских, а не немцев. С русских можно потребовать компенсации в евровалюте, а с немцев не потребуешь.