Овечий сезон - Молли Глосс

Через некоторое время она встала и начала пробираться в лощину. Пес к этому времени обнюхивал землю, совершая вокруг черного крыла медленный, осторожный круг. Делия продолжала ожидать, что пес посмотрит вверх и залает, однако он продолжал свою настойчивую инспекцию земли, как если бы был глух, как камень, как если бы ботинки Делии, производившие грохот на рыхлом гравии, не были громогласным объявлением, что кто-то спускается вниз. Она подумала о старом грузовичке Доджике, как от него у нее всегда звенит в ушах, и, возможно, с этим псом и его крылоподобным спутником то же самое, хотя по небу крыло падало беззвучно.

Когда она преодолела примерно полпути с холма, то подскользнулась и съехала на шесть-восемь футов, пока не вонзила каблуки в землю и не повисла, уцепившись в ивовый куст. Вид этого движения - камни, сыплющиеся к подножью, или поднятая пыль - должно быть испугали пса, ибо он вдруг отпрыгнул назад, а потом еще и попятился. Она молча смотрели друг на друга, Делия и пес, Делия стояла, опираясь на крутой склон холма примерно в десятке ярдов над дном лощины, а пес, стоял рядом со спутником, причем стоял совершенно выпрямившись на задних ногах, как медведь или человек, совсем больше не напоминая пса, а, скорее, человека с узкой длинной мордой, узкой грудью, вывернутыми назад коленями, человека с изящными собачьими ногами. Гениталии больше походили на кошачьи, нежели собачьи, явно мужские, но очень маленькие, аккуратные и спрятанные. Однако, под нахмуренным лбом, темные и маленькие, сияли собачьи глаза, так что она вспомнила про Хесуса и Алису, как они смотрели вслед, когда она оставила их одних с отарой. Она годами водила знакомство с собаками и понимала достаточно, чтобы отвернуться, прервав взгляд. И через секунду она так же вспомнила про старый пистолет в кобуре на поясе. В ковбойских фильмах человек расстегнул бы свой пояс и положил бы на землю жестом мирных намерений, но ей показалось, что это лишь привлечет внимание к оружию, к истинному предназначению оружия, которое всегда предназначено убивать. Этой женщины совершенно нечего бояться, говорила она псу своим телом, стоя очень спокойно на крутом склоне холма, держась за ветку ивы в руках и неопределенно глядя слева от него, где гладкая линия крыла поднималась и собирала слой желтоватой пыли.

Пес, то есть пес-человек, открыл пасть и зевнул, как делают собаки, желающие освободиться от нервозности, а потом оба застыли и с минуту молчали. Когда он наконец повернулся и шагнул в сторону крыла, это было неожиданное, изящное движение, в точности как балетный танцор шагает на цыпочках, вывернув колени, поднимая длинные тонкие ноги; а потом он опустился на все четыре и снова стал почти что псом. Он вернулся к своему занятию сосредоточенного обнюхивания почвы, хотя довольно часто поднимал глаза, посмотреть, стоит ли еще Делия на скальном склоне. Для стояния там было крутовато. Когда колени наконец не выдержали, она очень осторожно уселась там, где была, чтобы не спугнуть его. Он уже привык к ней к тому моменту, и его короткий косой взгляд говорил: Этой женщины там наверху совершенно нечего бояться.

Что он искал или хотел узнать, было для нее загадкой. Она ожидала, что он начнет собирать камни, как все те мужики, что летали на луну, но он только обнюхивал землю, делая широкий медленный круг возле крыла, как Алиса делала каждое утро возле трейлера, опустив нос, читая в прахе, как в книге. А когда он, казалось, удовлетворился тем, что узнал, он снова встал и оглянулся на Делию, последним взглядом, брошенным через плечо, прежде чем снова припал на четыре и исчез под краем крыла, серьезным, испытующим взглядом, таким, который собака или человек, бросают на вас, прежде чем отправиться по своим делам, взглядом, который говорил: Ты будешь окей, если я уйду? Если бы он был псом, и если бы Делия была достаточно близко к нему, она бы почесала гладкую голову, почувствовала твердую кость внутри, провела ладонью по мягким ушам. Конечно, все окей, можешь теперь идти, мистер Пес: вот что она сказала бы своими руками. Потом он заполз во тьму под изгиб крыла, где она поняла должна находиться дверца, люк, ведущий в тело машины, а еще через какое-то время он улетел во тьму июльского новолуния.

Все последующие недели, по ночам, когда луна садилась или еще не вставала, она высматривала вспышку и след чего-нибудь падающего через тьму с юго-запада. В первый месяц она еще дважды видела его приход и уход в ту лощину на западной стороне Утеса Хромого. Оба раза она оставляла бабушкин пистолет в трейлере, шагала туда, сидела в темноте на каменной плите над лощиной и следила за ним пару часов. Он, наверное, ждал ее, или чуял ее запах, потому что оба раза он поднимался и смотрел на нее сразу, как только она усаживалась. Но потом он переходил к свои делам. Этой женщины совершенно не нужно бояться, говорил он своим телом, тем, как продолжал обнюхивать землю, все расширяя и расширяя свой круг, иногда беря в рот камешек или веточку и пробуя на вкус, как пес с хорошими манерами делает, когда исследует что-то и не обращает внимания на человека рядом.

Делия решила, что лощина за Утесом Хромого была одной из его регулярных стоянок, вроде десяти лагерей, которыми она пользовалась снова и снова, когда пасла овец на горах Джо-Джонса; но после этих трех раз в первый месяц больше она его не видела.

В конце сентября она привела овец вниз в О-Бар. После того, как увезли ягнят, она взяла свою отару яловых овец в прерию Нельсона на осень, и в середине ноября, когда улегся снег, она привела их на кормовую базу. Это была вся работа, что была для нее на ранчо в овечьем сезоне. Хесус и Алиса принадлежали О-Бару. Они остались во дворе и смотрели, как она уходит.

В городе она сняла ту же комнату, что и годом раньше, и, как прежде, потратила большую часть годовой платы на то, чтобы напиваться самой и ставить по рюмочке другим пастухам. Она перестала смотреть в небо.

В марте она вернулась на ранчо. В ужасную погоду они строили кошары и родильные домики, и возили на грузовиках беременных овечек из Грина, где их откармливали пшеничной соломой. Несколько овечек разродились по пути в грузовике, и после каждого рейса поступала волна новорожденных ягнят. Делия работала в ночную смену, которую делила с Роем Джойсом, парнем, что выращивал сахарную свеклу в долине и каждый год приходил на овечий сезон. В черном, стылом холоде середины ночи ягнилось по восемь-десять овечек сразу. Тройни, двойни, большие одиночки, несколько четверок, овечки, у которых ягнята родились мертвыми, овечки слишком больные или отказывающиеся кормить ягнят. Они с Роем свежевали мертвых ягнят, скармливая тушки собакам ранчо, и заворачивали в шкуры ягняток из большого приплода, намереваясь обмануть лишенных приплода овечек, чтобы они приняли их за своих собственных, и иногда это срабатывало. Все родильные домики быстро заполнялись, и кошары заполнились, и даже иногда овечки с новорожденными ягнятами стояли на холоде, ожидая, когда освободится место.