Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

— Я не как остальные, вы же знаете.

— На самом деле, думаю, ты переоцениваешь свою исключительность. Может, начать, ну не знаю, с какого-нибудь чата? Людям с трудностями в социализации часто проще дается онлайн-общение. Вдруг получится найти кого-то со схожими интересами?

Я не отвечаю.

— Слушай, Элви, я на твоей стороне, осознаешь ты это или нет.

Эти слова я уже много раз слышала от разных взрослых и давно им не верю.

— Но то, как ты живешь, — это… нездорóво. Если ничего не изменится, мне придется порекомендовать судье, в качестве условия твоей дальнейшей независимости, назначить тебе психолога.

Паника подпрыгивает в моей грудной клетке, но я стараюсь никак ее не выдать.

— Мы закончили.

Он вздыхает.

— Полагаю, что так. — Он берет портфель и направляется к выходу. — Увидимся через две недели. — Шагнув через порог, он останавливается и бросает взгляд через плечо: — С днем рождения, кстати. — Дверь захлопывается.

После того как он ушел, я несколько минут стою посередине комнаты, ожидая, пока напряжение в грудной клетке утихнет.

Я достаю магазинный кекс из упаковки, кладу его на кофейный столик и вставляю в него свечку. Ровно без пятнадцати восемь я поджигаю свечку и задуваю ее.

Еще один год — и мне не придется иметь дело с доктором Бернхардтом или другими докучливыми взрослыми из госопеки. Нужно просто дотянуть до восемнадцати, не потерять работу и не задерживать квартплату. И тогда мне не нужна будет никакая опека. Я стану свободной.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В зоопарке «Хайкори-парк» рядом с вольером гиен висит табличка: «Довольна? Грустит? Злится?», а внизу мелким шрифтом: «Наделение животных человеческими чувствами называется антропоморфизмом. Вместо того, чтобы спрашивать, что животное чувствует, задайтесь вопросом, что оно делает».

Я вижу эту табличку каждый день, когда прихожу на работу. Ненавижу ее.

Слоны скорбят по погибшим. Обезьяны могут научиться языку жестов не хуже пятилетнего ребенка. Вороны прекрасно решают задачки: в лабораторных экспериментах они используют и адаптируют инструменты, небольшие камушки и короткие соломинки, чтобы получить еду. Когда так поступают животные, это объясняется инстинктом или условным рефлексом. Когда же так поступают люди, мы считаем это бесспорным подтверждением нашего видового превосходства. Поскольку животные не умеют выражать речью чувства и мысли, некоторые люди считают, что у них таковых попросту нет.

Иногда я представляю себе, как ночью пробираюсь в зоопарк, краду эту табличку и выбрасываю ее в реку.

Я сижу в своей форме цвета хаки на скамейке и ем сэндвич с колбасой и горчицей, который всегда ем на обед. В вольере, похожем на пещеру, снуют гиены, иногда точа когти о скалистые стены. Ки́ки, доминантная самка, грызет решетку.

Ко мне подлетает женщина, тянущая за собой пухлого мальчика. На вид ему лет семь, он ест мороженое в рожке.

— Здравствуйте, — выпаливает она, улыбаясь. Рот у нее широкий и вымазан ярко-красной помадой. — Не могли бы вы за ним присмотреть, пока я схожу в уборную? — И, прежде чем я успеваю что-либо произнести, она исчезает.

Мальчик стоит с мороженым в руке, пристально меня изучая.

О чем только думает мать, оставляя сына с совершенно незнакомым человеком? А что, если бы я оказалась педофилом? Или придурком с похмелья, который с открытым ртом наблюдал бы, как ее сын забирается в вольер к гиенам? Это, конечно, не про меня, но сути не меняет.

— Привет, — произносит мальчик.

Я понятия не имею, что сказать или сделать, поэтому продолжаю есть, искоса следя, чтобы он не убежал.

Он облизывает мороженое:

— Вы, типа, дрессировщица? Вы учите животных делать фокусы и всякое такое?

— Нет, я только кормлю их и чищу клетки.

Он указывает на Кики, которая продолжает грызть решетку:

— А что это он делает?

Я проглатываю сэндвич:

— Это называется стереотипия. Это нервная привычка, типа как ногти грызть.

— Он сумасшедший, да?

— Нет. Повторяемое поведение часто встречается у животных в неволе. Это нормальная реакция на ненормальные условия жизни. — Немного подумав, я добавляю: — Кстати, это не он. Ее зовут Кики.

— Неправда! У него есть эта штуковина. Пенис. — Мальчик торжественно и осторожно произносит это слово, словно подозревая, что я его не слышала раньше.

Я снова откусываю сэндвич и бормочу с набитым ртом:

— Это не пенис.

Он недовольно морщит веснушчатое лицо:

— А что же это тогда?

— Это фаллический клитор.

— Чего?

— Самки гиен — явление в царстве животных необычное. Они больше самцов, доминантные, а их клитор — размером с…

Я останавливаюсь на полуслове, когда мама мальчика, с красным лицом и поджатыми губами, хватает его за руку и тащит прочь.

— Мам, — громко спрашивает мальчик, — а что такое клитор?

— Это такая птичка, — бормочет она в ответ.

— А тетя другое сказала.

— Ну тогда нам придется поговорить с начальницей тети, как думаешь?

Капля горчицы из моего сэндвича падает на булыжник у меня под ногами. Я откусываю еще кусок, но хлеб кажется сухим, как бумага, и застревает в горле.

Днем, перед окончанием моей смены, мисс Нэлл, владелица зоопарка, вызывает меня в кабинет. Она впивается в меня взглядом, постукивая накрашенными ногтями по подлокотнику. У мисс Нэлл коренастая фигура и короткая стрижка, а от ее нарядов всегда рябит в глазах. Сегодня она в ослепительно-розовом пиджаке — того же цвета, что и окрас Герцога, попугая, сидящего в клетке в углу кабинета. На его груди, откуда он выдрал перья, зияет проплешина, еще одна нервная привычка.

— Ты ведь знаешь, почему ты здесь, не так ли? — спрашивает она.

Я ерзаю на стуле:

— Из-за того, что я сказала. Но я просто ответила на…

— Элви!

Я умолкаю.

— Я знаю, что ты же не такая дурочка, какой иногда хочешь казаться. — Она использует частицу «же», только когда сильно волнуется. Меня это нервирует. — Тебе должно хватать ума не рассказывать первому встречному ребенку про пестики и тычинки. Особенно если его мамаша где-то поблизости.

— Я просто рассказывала про анатомию гиен. В мои обязанности входит отвечать посетителям на любые вопросы о животных. Вы сами мне говорили.

Она на мгновение закрывает глаза и трет переносицу:

— Ладно, завязывай!

Из клетки в углу попугай Герцог пищит:

— Завязывай!

Я таращусь на свои ботинки:

— Если хотите, я могу извиниться перед мамой мальчика.

— Нет, ты все еще больше испортишь.

Мне нечего сказать, потому что, вообще-то, она права.

— Знаешь, — произносит мисс Нэлл, — это ведь не первая жалоба на тебя, которую мне приходится выслушивать.

Я напрягаюсь:

— Пожалуйста, дайте мне еще один шанс! Я буду…

Она делает жест рукой:

— Расслабься, я