Океаны в трехлитровых банках - Таша Карлюка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– А почему?
– Иначе я задохнусь и умру.
– Хорошо… А чем отличаются мысли, которые застряли в твоей голове, от кости, которая застряла в твоем горле?
– Я не задыхаюсь от них и… не умираю…
– Ты уверен? Уверен, что мысли, которые мешают тебе жить, не убивают тебя?
Я задумался. Он продолжил.
– Да, возможно, мысли не мешают кислороду попадать в твои легкие и ты не умрешь от этого, но…
И он посмотрел на меня.
– Мысли могут как убить, так и вернуть к жизни. В твоей голове каких больше?
Я опустил глаза. Последнее время как-то все было… никак.
Никаких друзей. Никакой радости. Никаких эмоций. Никакой любви. Никак.
– Каждый раз, как мысль такая застрянет у тебя в голове, подумай о косточке, которая застряла в горле и убивает тебя, и вытащи ее. Иначе она тебя задушит. Мысль.
Он заплатил за свой кофе. Оставил официанту двенадцать процентов чаевых. И ушел. Я видел его первый раз в жизни. Даже не знаю, кто он такой. А я начал вытаскивать из своей головы дурные мысли, которые не давали мне покоя уже вторую неделю.
Вытаскивать мысли, как кость, что застряла в горле и не дает дышать. Вытаскивать ложкой и класть в тарелку.
Спустя час в тарелке не было места, и я попросил официанта принести мне пустую тарелку. А эту – с мыслями – поскорее унести от меня. Что он и сделал.
Муж и жена понарошку
Они друзья. Не больше. Да, напряжение между ними есть. То самое. Но они его гасят, игнорируют, а то и вовсе не замечают.
– Я еще никогда не жил с женщинами, – вдруг говорит он.
– А я с мужчинами.
Кому из них пришла идея пожить вместе – ради эксперимента, ради полезного опыта, ради социально-коммуникативного века, ради работы над ошибками, ради мамы, которая неистово хочет внуков, ради решения бытовых коллапсов, – не расслышала.
Она пришла к нему, волоча за собой чемодан на колесиках со скудным приданым. И с этой минуты все у них становится общим. Кроме кровати – у каждого своя.
В доме есть три места, где чаще всего разворачиваются арабо-израильские конфликты, – кухня, ванная, туалет.
Он отменно готовит и так же отменно мусорит, как результат – блюдо «Ой-вэй, вкусно, аж руки откусишь!» и гора грязной посуды, открытые шкафчики, варенье, пролитое на стенку холодильника; сахар, который он каждый раз просыпает, еще долго напоминает о себе на ступнях ее ног. Бесит? Не то слово!
Она тоже не ангел. Если на кухне, то кран постоянно открыт – никакой экономии, никакой заботы об экологии. Видите ли, ей нужна вода! Помыть одну тарелку – минус литр хлорированной, кастрюлю – уже целых три.
А он выкидывает бутылки из-под кефира с кефиром.
– На дне капля осталась! – оправдывается он.
– Две столовые ложки!!! – показывает она ему, разбив бутылку.
Она покупает кефир в картонной упаковке, чтобы потом разрезать ее и вылизать остатки. Бесит ли его это? Не то слово! Тогда она показывает свои ступни с крупинками сахара – в свое оправдание.
– Побрился – убери! Почему ты такая свинья?! – кричит она из ванной, плача над забитой волосами раковиной. – Из этого можно носки на зиму свалять!
А она – его геморрой. Ради двух лифчиков и трех пар трусов включает стиральную машинку. Деликатная стирка, видите ли! А что – руки из задницы? Руками постирать не можешь?
– Когда ты научишься до конца сливать воду? Когда ты научишься ставить новую туалетную бумагу? Сиденье когда научишься опускать?! – орет она.
– Тогда же, когда ты избавишься от своей библиотеки в туалете! – кричит он.
Он вечно спешит, поэтому все у него на ходу. Бутерброд на ходу, колбасой на пол, звонок на ходу, трубку куда попало, а ты потом ищи, хорошее слово в ее адрес – закладкой в памяти, которая потеряется, и все невысказанные благодарности забудутся. Он напоминает человека, спасающегося от вражеской армии: остановишься – убьют.
Ей хочется слышать «спасибо», она тоже любит ушами. Правда, и сама несловоохотлива – в ответ лишь «Я тоже…». Носит футболки с дырками, пижамные штаны в клетку и угги. Он идет с ней в дорогой бутик. Покупает ей что-то человеческое, девочковое. Она соглашается, поддакивает, хлопает в ладоши, а с утра опять дырявые майки, пижама с растянутыми коленками – и в его высший свет. А он краснеет.
Не подумайте, что их жизнь протекает лишь в этом ключе. Больше у них хорошего, конечно же. Но разве хорошее кому-то интересно? Разве интересно, как он сидит с ее сумасшедшей бабушкой целый день, пока она сдает экзамен? Разве интересно, как она мирит его с отцом, с которым они уже лет десять не разговаривают? Разве интересно, как они валяются на диване, положив друг на друга ноги, и по очереди читают вслух книжку о муми-троллях? Или их взаимное молчание, такое нетягостное, такое прекрасное, согласованное, не напрягающее, – разве интересно?.
Прошел месяц, а вместе с ним и срок действия договора, по которому они решили стать семьей. Понарошку.
Она вышла от него, волоча за собой чемодан на колесиках. И с этой минуты все у них перестало быть общим. Она ему оставила список с рекомендациями «Как вести себя с будущей женой», а он ей – «Как вести себя с будущим мужем».
Оказалось, что все было не зря.
Они стали терпеливее, мудрее.
Теперь он живет с милой девушкой, которая его очень любит и состоит сплошь из достоинств. Руками стирать умеет, воду экономит, в туалете не читает, носит платья и чулки.
Она тоже счастливица: ее мужчина не только готовит, но и убирает за собой; он лысый, поэтому раковина всегда кристально чистая. Он не пьет кефир. Совсем. Посвящает ей стихи каждый день.
По ночам, когда его новая пассия спит, он разрезает упаковку от кефира и выпивает остатки, а пока спит ее новый любимый, она подметает в кухне воображаемый сахар. Или специально рассыпает его на кафельный пол и подметает.
Но она гордая. Она не звонит первой. Девочки – они такие. Уж лучше сразу вниз с моста. И он не позвонит тоже. Он из породы одиночек. Своя территория, свой угол, свое пространство. Впустить чужого туда не так уж и просто. Устаканенный серый мир, но проверенный временем, а потому надежный, безопасный. И без боли.
Он бродит улицами. У него часа два. Его пассия съезжает – он ее попросил об этом.
– Ключ оставь под ковриком, – сказал быстро, не