Дело глазника - Персиков Георгий

– Но не мы же первые столкнулись с подобными ужасами? – Градоначальник осторожно положил лист обратно в папку. – В Европе это давно уже не новость. Несколько лет назад в газетах писали про британского убийцу Джека… э-э… Потрошителя вроде? Там все было как раз так, как вы, Иван Дмитриевич, рассказываете, – случайные жертвы, обезображенные трупы, отсутствие мотива. Его ведь так и не поймали, верно?

– Совершенно верно, Виктор Вильгельмович, весьма наглый негодяй, и очевидно, что совершенно безумный! – оживленно закивал Будылин. – А вот его французский, позволительно ли сказать, коллега, «убийца пастушек» Джозеф Вашер недавно распрощался с головой на гильотине. Как и американец Генри Холмс – правда, прежде чем этого отправили на виселицу, душегуб успел замучить в своем «отеле смерти» три с лишним сотни мужчин, женщин и детей. Он изготавливал из их трупов анатомические пособия и продавал в медицинские школы; при этом его считали уважаемым человеком, никто даже не думал и заподозрить в этом джентльмене маниака! Об этом вы тоже наверняка читали?

Градоначальник молча покачал головой в ответ. Рядом с ним министр, совершенно красный от гнева, забывшись, закручивал усы до рискованной степени:

– Это абсолютно возмутительные вещи! Позволить случиться чему-то подобному здесь, в России, совершенно недопустимо! Предупредить это безумие – ваш прямой долг!

– Наш прямой долг, – тихо поправил его градоначальник. – Так что, Иван Дмитриевич, вы же не просто так нам сейчас все эти страсти рассказываете. У вас есть какие-то соображения на этот счет? Вы поделитесь, не стесняйтесь.

– Благодарю покорно. – Будылин склонил голову перед градоначальником, поблескивающим из полутьмы кабинета почти десятком орденов и медалей, и продолжил: – Напасть эта для нас новая, неизученная. А на Западе полицейские криминалисты тома целые исписали про всевозможных маниаков, психопатов и массовых расчленителей на почве помешательства. Специальные есть сыщики и консультанты из докторов, даже целые отделы, которые исключительно только такими преступниками занимаются и мало-помалу начинают делать успехи. Ключом к поимке преступника становится знание его болезни, погружение в тайну больного рассудка и понимание его извращенной логики. И если уж у французов и американцев получилось, то наши, русские сыскари обязаны не ударить в грязь лицом.

Повисла пауза. В тишине градоначальник медленно поднялся из кресла, спросив разрешения у задумавшегося хозяина кабинета, прикурил сигару от зажигалки в виде античного светильника и, стряхнув пылинку с генеральского эполета, сказал, как бы размышляя вслух:

– А ведь это может быть замечательная идея… Антропометрическая лаборатория при сыскной полиции, созданная Грессером, принесла нам немало пользы, не правда ли, Иван Дмитриевич? Что, если нам действительно сделать нечто подобное, но нарочно для поимки душевнобольных преступников и маниаков? И тогда…

Будылин со всем вниманием следил, как градоначальник выпускает струи дыма через черные кавалерийские усы, в ожидании продолжения. Внезапно министр прокашлялся и, недовольно сверкнув глазами, решительно взял инициативу в свои руки:

– Иван Дмитриевич, вот что вам следует сделать незамедлительно. – Он взял Будылина под локоть и увлек в сторону от стола. – Немедленно отрядите самого опытного сыщика, который есть у вас в Петербурге и которому уже доводилось сталкиваться с маниаками-душегубами вроде этого Потрошителя. Пускай подберет себе в помощь внештатных агентов для медицинских консультаций и всяческих экспертиз, которые могут понадобиться. Мы создадим целый отдел по расследованию множественных убийств, совершенных душевнобольными. Финансирование… хм… мы обсудим в ближайшее время. Но на всемерную помощь министерства и мою личную протекцию можете рассчитывать уже сейчас. Приступить стоит сегодня же вечером!

– Слушаюсь! – Будылин склонил голову перед министром и принялся собирать фотографии и бумаги обратно в папку.

– Да, и вот еще что…

Министр озабоченно хмыкнул и, обойдя стол по кругу, извлек из ящика рукописный рапорт. Градоначальник, все это время пускавший дымные струи в потолок, оторвался от своего занятия и заинтересованно взглянул на листок.

– Вот, полюбуйтесь, Иван Дмитриевич. Я говорил, что мы не потерпим появления в России подобных безумств и ужасов, и я не шутил. Будем пресекать сразу и на корню! – Министр постучал скрюченным пальцем по бумаге. – Этим делом ваш новый отдел должен заняться в первую очередь. Похоже у нас уже появился-таки свой «потрошитель», ничем не хуже заграничных.

Градоначальник вместе с Будылиным склонился над листом, прищурился, разбирая почерк, и озабоченно поинтересовался:

– Это, часом, не про те самые убийства в Энске, из-за которых государь осерчал сегодня утром? Говорят, так расстроился, что даже к чаю не вышел…

– Те самые, будь они неладны! – недовольно подтвердил министр. – Какая-то чертовщина у них там в Энске, честное слово! Итак, – он вчитался в рапорт, – серия убийств, все в течение последнего месяца, все определенно совершены одним и тем же человеком. Убийца-одиночка, явно маниак, отличающийся особенной жестокостью и некоторыми определенными хирургическими… э-э… способностями. Жертвы разного пола и возраста, никак между собой не связаны. Объединяет их одно – у каждой из них с медицинской аккуратностью отделена голова и из глазницы извлечены глаза.

Будылин нахмурился, разглядывая рапорт:

– Глаза? Интересно… Хирурги, анатомы, служители морга? Они все уже допрошены? В Энске их не так уж и много.

– Да, разумеется. Губернатор там рвет и мечет, местный сыск вверх ногами поставил. Все доктора, вплоть до фельдшеров, а также иудеи, анархисты и вообще все неблагонадежные допрошены с пристрастием, проведены обыски и облавы… Но никаких существенных результатов, увы, добиться не удалось. Остается уповать на помощь профессионалов из столицы, на вас, Иван Дмитриевич, и ваших сыскарей!

Будылин зажал папку под мышкой, еще раз откланялся и вышел.

Здание Министерства внутренних дел у Чернышева моста, тепло светившее высокими окнами, осталось позади. Впереди беспокойно металась Фонтанка, летел с напором мокрый снег, а вдалеке была только тьма. И в этой тьме он чувствовал – чутье старого сыщика было невозможно обмануть – присутствие чего-то незнакомого и ужасного.

Глава 2

Уже ближе к ночи Будылин, облепленный мокрым снегом и совершенно продрогший, добрался до съезжего дома на Офицерской улице, куда несколько лет назад перевели управление петербургского сыска. Отпустив ошалевшего от ненастья извозчика, сгорбившись, направился к дверям. Мысли о новом маниаке не оставляли его ни на минуту, с тех пор как в министерском кабинете он ознакомился с рапортом начальника энского сыска. Адресованный полицмейстеру рапорт был щедрым на витиеватые казенные формулировки и становился совсем скупым, когда дело доходило до фактов. Будылин, всю жизнь посвятивший полицейскому сыску, не понаслышке был знаком и с начальственным гневом, и с написанием рапортов, поэтому чувствовал в каждой строчке, что его волжские коллеги до крайности растеряны, сильно злы и недавно крепко получили по шапке. И чтобы не повторить их судьбу, нужно действовать быстро, хладнокровно и наверняка. Значит, требуется сыщик не просто опытный, а необходимо, чтобы он имел опыт специфический, связанный с расследованиями множественных убийств, совершенных маниаками-психопатами…

Будылин перебирал в голове фамилии, прикидывая подходящих кандидатов, когда его едва не затоптала конная пара пожарной команды, вылетевшая из Львиного переулка. Он успел рассмотреть усатого трубника, выкрикивавшего извинения, приложив ладонь к каске, и экипаж, разбрызгивая слякоть и грохоча бочкой, как шумный вестник несчастья, исчез в снежной пелене. И снова только завывания ветра вокруг. Будылин чертыхнулся и скорее втиснулся через тяжелые двери в спасительное тепло помещения.

Здание на Офицерской улице было известно всему Петербургу. За годы, что здесь находился полицейский участок Казанской части, в его стенах успели побывать знаменитые разбойники, карманники, мошенники, бунтари и душегубы, а также, конечно, и лучшие сыщики, знатоки столичных трущоб. Среди наиболее именитых арестантов значился Иван Тургенев, который почти полвека назад целый месяц томился в полицейском участке. Тут, в одиночной камере, осаждаемый возмущенными поклонниками, он написал свой знаменитый рассказ о безвинно утопленной собачонке.