Десант на Европу, или возвращение Мафусаила - Ярослав Веров

Скрипнуло кресло. Я обернулся. Шур пристально без улыбки смотрел на меня, словно не узнавал. Ни в позе, ни в лице его не было и следа старческой расслабленности.

– Ага, тезка уже здесь! – сказал он, вставая.

Я, со слоновьей, как сказал бы мой тренер, грацией перемахнул через перила и порывисто обнял наставника.

– Ну будет, – проговорил Шур, отстраняясь. – Я тоже тебе рад, но давай обойдемся без телячьих нежностей. И, знаешь что, пойдем-ка в дом, чай пить. Здесь что-то знобковато…

Мне было скорее душно, но спорить я не стал. Дед с бабкой увлеклись в последнее время субтропическими экзотами и поэтому поддерживали в окрестностях подходящий климат. Поместью Шура досталось по касательной, но его неухоженный сад, древний дом и сам он, похоже, страдали от избытка сырости. В доме же микроклимат, видимо, вполне отвечал требованиям хозяина. Дышалось здесь легче, чем на веранде, но, как по мне, было жарковато.

Шур свистнул механорга-сервировщика и тот как всегда ловко развернул силовую столешницу, на которой, будто по волшебству, возник самовар с пузатым заварочным чайником под тряпичной куклой в сарафане и кокошнике, чашки, блюдца, сахарница и сухарница, вазочка с брусничным вареньем и корзинка с горячими бубликами. В детстве эта славянская буколика казалась мне смешной, сейчас же скорее трогательной. Вдруг подумалось, что не скоро еще удастся мне поучаствовать в знаменитом брусничном чаепитии у Шура и я, не откладывая дела, приступил к угощению.

Шур не мешал мне насыщаться, свято следуя своему правилу – дать гостю надуться чаю от души, а уж потом вести с ним важные разговоры. Прихлебывая из блюдечка, он сквозь пар посматривал в мою сторону. Что ж, всё ясно. Яснее пареной репы. Оценивающим взглядом Шур смотрит, когда желает осчастливить А. Быстрова очередным ответственным поручением. Случалось такое всего несколько раз, но практический смысл всегда оставался для меня загадкой.

Ну вот, скажем, в прошлом году. Вручил мне плоский прямоугольный предмет, название и предназначение которого я вспомнил не сразу, и велел доставить в фаланстер Райские кущи, что на острове в архипелаге Самоа, в резиденцию председателя МСФ Ференца Дьёра. При этом строго-настрого запретил пользоваться телепортом. Пришлось лететь через полмира на его коптере, несколько устаревшей, но дивно послушной машине. Последнему обстоятельству я, сами понимаете, был только рад.

Приземление коптера и мой торжественный выход с папкой для бумаг – именно так называлась эта прямоугольная хреновина! – вызвало на островке небольшой переполох. Ведь это только звучит так внушительно: резиденция председателя МСФ, а на деле – вполне заурядный тропический фаланстер. Комфортабельные хижины, полуголые мужчины и женщины. Днем нежатся в тени кокосовых пальм, на закате купаются в лагуне. А между коктейлями обсуждают мировые проблемы.

Признаться, я был слегка разочарован. Я наш Мировой Совет как-то иначе себе представлял. То есть, никакого определенного представления не было. Мерещилось нечто грандиозное, возвышенное, со спиральными спусками и роскошными пандусами… Ну да Шур с ними…

Председатель Дьёр – загорелый, лысый, похожий на буддийского монаха, вопреки ожиданию, выглядел довольно внушительно. Диковинное вместилище документов он принял не моргнув глазом, как будто имел дело с такими анахронизмами по три раза на день; развязал тесемки, пробежал глазами первый лист и, велев подождать, удалился в свою резиденцию.

Вернулся Дьёр не скоро, зато сердитый. Молча вернул папку и с тем откланялся. Изрядно сбитый с толку, я уже было загрузился в кабину коптера, как меня окликнул мальчишка-туземец. Сунул мне футлярчик с лепестком аудиозаписи, пропищал что-то неразборчивое и был таков.

Шур, видно, ждал меня с нетерпением. Едва я завел коптер в ангар, а он уже тут как тут. Отнял папку и лепесток и, как давеча Дьёр, не утруждаясь комментариями, удалился. Меня сильно интриговала вся эта таинственность, но спросить я не решился, а наставник не из тех, кто утруждает себя объяснением своих поступков. Единственное, что я от него услышал, была фраза, не менее загадочная, чем перемещение антикварного раритета из Северного в Южное полушарие и обратно:

«Им не нужна, видите ли, тайная полиция, – фыркнул он. – Как будто они могли без нее хоть когда-то обходиться…»

Что Шур хотел этим сказать, я тогда не понял. И уж тем более, не пришло в голову, что сказанное будет иметь ко мне непосредственное отношение.

– Ну-с, тезка, – сказал Шур, когда я наконец отставил чашку. – Теперь можно и поговорить…

– Я готов! – брякнул я, не подозревая, что повторяю слова отца, сказанные в похожей ситуации.

– Замечательно, – одобрил наставник, но я не уловил особенного одобрения в его тоне…

Я не унаследовал от родителей ни стремительности движений, ни стройной фигуры, ни тяги к безумно-опасным приключениям, но взамен мне достались два удивительных качества. От матери – способность отслеживать изменения в психо-динамическом поле человеческого мозга, иными словами, видеть ауру. А от отца – умение чувствовать и управлять механоргами посредством биологической М-связи. Говоря языком науки, я би-ридер. И как би-ридер, остро ощутил за обычной невозмутимостью Шура, как внешней, так и внутренней, раздирающие его противоречия. С одной стороны, наставник крайне нуждался в моей помощи, а с другой – не знал, можно ли мне доверить ответственное задание. Больше всего Шура смущало, что я не похож на отца. Хлодвиг Быстров в любые авантюры мог кинуться очертя голову. И кидался. Его запросто можно было заслать шпионом в стан таинственных трикстеров, не объяснив толком, зачем это нужно. Не задумываясь о последствиях, он взялся довести сомнительной прочности связку из древнего дельтаракетоплана и модульного транспортника аж до Марса! Он вступил в неравную схватку с механтропом, а при захвате Евразийского Узла другими мехами бесшабашно принялся молотить этих человекообразных чудищ направо и налево. Венцом, и увы, страшным завершением его жизни стали поиски загадочного Роя в Мусорном поясе…

Тоже мне, капитан Сорви-голова… Нет, я, разумеется, люблю папу, просто не могу простить ему, что в тот роковой полет он и маму взял с собою… Ладно, не будем об этом. В конце концов, я просто хотел сказать, что трижды подумаю, прежде чем возьмусь выполнять очередное поручение своего наставника. Не из трусости, а из естественной осторожности, которой так не хватало моим ближайшим предкам…

– …только знаешь, что, – продолжал Шур, – перейдем-ка мы с тобой в кабинет, как положено джентльменам. Опрокинем по рюмочке шерри, выкурим по сигаре… Ну-ну, шучу. Просто там удобнее…

Я вытаращил глаза, вовсе не от того, что он предложил мне спиртное и табак, а от того, что позвал в кабинет. В святая святых! В единственную комнату в доме, где я ни разу не был. Боюсь, в европеанском океане сдох кальмаролот, если Шур решил пустить меня туда, куда не пускал, по слухам, даже моего отца!

Сознаюсь, при слове «кабинет» мне мерещились дубовые шкафы, блеск солнца на тисненных золотом корешках древних фолиантов, бюро с откидной крышкой и множеством ящичков, каждый из которых запирается на ключ, покойное «вольтеровское» кресло с удобным подголовником, бронзовая чернильница с крышечкой в виде головы пуделя, вечное перо, серый куб айбиэмовского монитора… Наверное, я слегка перепутал эпохи, но это неважно, так как никакого собственно кабинета не увидел. За дверью оказался серый невыразительный ландшафт виртуальной матрицы в режиме сохранения.

Впрочем, «вольтеровские» кресла наличествовали…

Помнится, я не очень удивился, когда узнал, что Шур не просто человек. Можно сказать, даже вовсе не человек. Он – биокибернетический организм, существующий более трехсот лет! С мировоззрением трехлетнего малыша такой образ самого близкого, после деда с бабкой, ну и родителей, конечно, человека на свете уживался вполне безболезненно. Любой взрослый казался великаном, способным сворачивать горы, что уж говорить о Наладчике? Слишком многое в мире зависело от Шура-Наладчика. Он следил за исправным функционированием невидимой, но всепроникающей силы, которую взрослые называли Ирмой. Я даже думал, что небесные светила управляются этой Ирмой, а через нее и Наладчиком, но Шур меня разубедил. «Солнце и Луна, Земля и звезды движутся сами по себе, – сказал он однажды, – а вот все остальное действительно зависит от биокибернетического мусора, который твой старик носит в башке». И мне пришлось пережить горькие минуты в пору отрочества, когда я осознал, что эти слова все-таки отчасти шутка.

Чему я уж точно никогда не удивлялся, так это тому, что Шур понимает меня без всяких слов. Чувство, что я живу в мире глухонемых не покидало меня с младенчества. Если в период внутриутробной жизни я смутно ощущал постоянное присутствие матери, знал о приближении отца и, как ни странно, маленьких, заботливых механоргов, окружавших меня неоценимой заботой, то появившись на свет, я открыл существование других людей, словно отгороженых непроницаемой стеной. Постепенно обычная человеческая речь пробила в этой стене несколько брешей, но лишь при появлении Шура она исчезала совершенно. Поэтому неудивительно, что Шур запросто считал мелькнувшую в моей подкорке картинку и милостиво материализовал пару старинных кресел.