Тайна за семью печатями - Арчер Джеффри

Мгновениями позже отец Эммы, Хьюго, незаметно выскользнул из задней двери церкви, как трус, бегущий с поля боя. Эмма с матерью уехали в Шотландию, а Гарри, одинокая душа, вернулся в свой колледж в Оксфорде, не зная, что теперь делать.

Адольф Гитлер принял решение за него. Через несколько дней Гарри оставил университет и сменил одеяние студента Оксфорда на форму матроса. Но успел прослужить в открытом море менее двух недель, когда германская торпеда потопила его судно, и имя Гарри Клифтона появилось в списке погибших.

– Согласны ли вы взять в жены эту женщину, любить, уважать и хранить ей верность до конца своих дней, пока смерть не разлучит вас?

– Согласен.

Только когда после окончания военных действий Гарри вернулся, овеянный славой, он узнал, что Эмма родила от него мальчика – Себастьяна Артура Клифтона. И лишь спустя еще время, полностью оправившись от ранения, Гарри выяснил жуткие обстоятельства гибели Хьюго Баррингтона, который завещал семье еще одну проблему, столь же обескураживающую для Гарри, как и невозможность жениться на любимой женщине.

Гарри никогда не придавал значения тому, что он на несколько недель старше Джайлза Баррингтона, брата Эммы и своего ближайшего друга, пока не узнал, что может считаться наследником первой очереди на фамильный титул, обширные владения, имущество и, цитируя завещание, «все, что в нем». Он сразу же дал понять, что не заинтересован в наследстве Баррингтонов и желает отказаться от любых врожденных привилегий, которые могут считаться принадлежащими ему, – в пользу Джайлза. Герольдмейстер, казалось бы, даже соглашался с таким вариантом развития событий, если бы лорд Престон, «заднескамеечник»[4] от лейбористов в верхней палате, не взялся отстаивать право Гарри на титул, даже не посоветовавшись с ним.

Как объяснил лорд Престон парламентским корреспондентам, бравшим у него интервью, это дело принципа.

– Согласна ли ты взять этого мужчину себе в законные мужья, чтобы жить с ним совместно по Закону Божьему в святой нерушимости брака?

– Согласна.

В течение всего процесса Гарри и Джайлз оставались неразлучными друзьями, невзирая на то, что как в высшем суде страны, так и на первых страницах национальной прессы представляли противоборствующие стороны.

И оба бурно радовались бы решению лорд-канцлера, если бы дедушка Эммы, лорд Харви, сидел на первой скамье и слышал вердикт. Но он так и не узнал о своем триумфе. Исход процесса разделил нацию, в то время как две семьи начали собирать осколки и «склеивать разбитую чашку».

Другим последствием вердикта лорд-канцлера было, как пресса обратила внимание своих алчных читателей, то, что высший суд страны в законодательном порядке установил: Гарри и Эмма не одной крови и, следовательно, он волен предложить ей стать его законной супругой.

– Этим кольцом я обручаюсь с тобой, обещаю тебе свою любовь и преданность, разделяю с тобой все свои земные блага.

Однако Гарри и Эмма знали, что решение, принятое человеком, не преодолело обоснованного подозрения, что Хьюго Баррингтон приходился отцом Гарри, и, как истинных христиан, их беспокоило, что они, возможно, нарушают заповедь Божью.

Но взаимную любовь их все пережитое ослабить не смогло. Наоборот, она окрепла и, с одобрения своей матери Элизабет и благословения матери Гарри Мэйзи, на предложение Гарри руки и сердца Эмма ответила согласием. Ее огорчало лишь то, что ни одна из ее бабушек не дожила до этого.

Венчание прошло не в Оксфорде, как поначалу планировалось, со всеми атрибутами официальной церемонии университетской свадьбы и неизбежной сопутствующей шумихой, но в обыкновенном отделе регистрации актов гражданского состояния в Бристоле, в присутствии лишь членов семьи и нескольких близких друзей.

Самое, возможно, печальное решение, на которое неохотно пошли Гарри с Эммой, – то, что Себастьян Артур Клифтон останется их единственным ребенком.

2

На медовый месяц Гарри и Эмма, оставив Себастьяна на попечение Элизабет, уехали в Шотландию, в замок Малджелри – родовое поместье лорда и леди Харви, бабушки и дедушки Эммы.

Это место хранило немало счастливых воспоминаний того времени, что они провели вместе на каникулах перед самым отъездом Гарри в Оксфорд. Дни напролет они бродили вдвоем по горам, редко возвращаясь в замок до того, как солнце скроется за самой высокой вершиной. После ужина они садились у гудящего пламенем камина и читали Ивлина Во, Грэма Грина и любимого Гарри П. Г. Вудхауза.

Две недели новобрачные чаще встречались с хайлендскими коровами, чем с людьми. После чего, неохотно покинув Шотландию, Гарри и Эмма отправились обратно в Бристоль и прибыли в Мэнор-Хаус, надеясь пожить спокойно дома. Однако все сложилось совсем иначе.

Элизабет призналась, что с момента их отъезда Себастьян не слезал у нее с рук и перед сном постоянно плакал. В это время сиамская кошка Клеопатра прыгнула на колени своей хозяйки и быстро заснула.

– Честное слово, вы очень вовремя вернулись, – добавила она. – За эти две недели я даже не смогла закончить кроссворд в «Таймс».

Гарри поблагодарил тещу за понимание, и они с Эммой забрали своего гиперактивного пятилетнего мальчика в Баррингтон-Холл.

Перед свадьбой Гарри и Эммы Джайлз настаивал, что они должны считать Баррингтон-Холл своим домом: сам он бо́льшую часть времени проводит в Лондоне, исполняя обязанности члена парламента. Этот дом идеально подходил для Клифтонов: с библиотекой на десять тысяч книг, обширным парком и вместительными конюшнями. Гарри мог спокойно продолжать писать новеллы о детективе Уильяме Уорике, Эмма – ежедневно кататься верхом, а Себастьян – играть на просторной территории, регулярно принося домой мелких животных и прося, чтобы ему разрешили оставить их на чаепитие.

Частенько по пятницам вечером Джайлз приезжал на машине поужинать с ними. В субботу утром он, как член парламента, проводил прием избирателей, а потом шел со своим агентом Гриффом Хаскинсом в клуб докеров – пропустить пару пинт пива. Днем он и Грифф присоединялись к десяти тысячам его избирателей на стадионе Эшвилла поболеть за команду «Бристоль роверс», которая чаще проигрывала, чем побеждала. Джайлз никогда не признавался даже своему агенту, что в субботний день предпочел бы посмотреть игру бристольских регбистов, но, поступи он так, Грифф бы напомнил ему, что в «Мемориал граунд» редко собирается более двух тысяч человек, причем большинство из них голосовали за консерваторов.

В воскресное утро Джайлза можно было увидеть стоящим на коленях в церкви Святой Марии в Редклиффе, с Гарри и Эммой по бокам. Гарри полагал, что Джайлз тем самым лишь выполняет обязанность депутата, поскольку всякий раз он искал любого повода избежать богослужения. Но никто не смог бы отрицать, что Джайлз быстро обретал репутацию добросовестного и усердного члена парламента.

И вдруг без каких-либо объяснений пятничные визиты Джайлза стали реже. Всякий раз, когда Эмма обсуждала с братом этот вопрос, тот бормотал что-то о парламентских обязанностях. Гарри это не убеждало, и он надеялся: надолго разлучаясь с электоратом, Джайлз не лишится своего незначительного большинства на следующих выборах.

Как-то раз в пятницу вечером, несколько месяцев спустя, они выяснили истинную причину занятости Джайлза.

Накануне он позвонил Эмме и предупредил, что приедет в Бристоль на уик-энд и будет у них к ужину в пятницу. Но не сказал, что его будет сопровождать гостья.

Эмме нравились подруги брата, которые всегда были хороши собой. Немного вялые, все они явно обожали его, пусть большинство и не продержались достаточно долго, чтобы она успела узнать кого-то поближе. Но на этот раз все было иначе.

Когда вечером в пятницу Джайлз представил ей Вирджинию, Эмма в душе подивилась, что же такого ее брат смог разглядеть в этой женщине. Эмма нашла ее красивой; девушка имела обширные связи. Еще до того, как все уселись за стол, Вирджиния как бы между прочим пару раз напомнила им, что была признана дебютанткой года (в 1934), и три раза – что приходилась дочерью графу Фенвику.