Курс — пылающий лес. Партизанскими тропами - П. Курочкин

В сентябре 1942 года я неожиданно получил направление в сибирский город Барабинск для прохождения дальнейшей службы в отдельной учебной эскадрилье...

Здесь мы осваивали с курсантами ночные полеты, учили их выполнять противозенитные маневры, уходить от слепящего света прожекторов, прижиматься к земле или скрываться в облачности, точно выходить на цель. Словом, ребята приобретали навыки, которые неизбежно пригодятся на войне при полетах в тыл врага. Вместе с ними оттачивали свое мастерство и мы, инструкторы.

Я и не представлял, что в скором времени такие полеты станут моей основной работой на фронте.

В самом конце 1942 года наконец и я получил назначение в боевое соединение Северо-Кавказского фронта. Обстановка тогда была такова: армия Паулюса уже сидела в плотном «мешке» в Сталинграде, к ней безуспешно пытались пробиться танки фельдмаршала Манштейна, с Кавказа же в спешке откатывалась группа [13] армий Клейста, опасаясь еще более грандиозного окружения. Наши войска рвались к Ростову.

По огромной зимней степи двигались колонны пехоты, танков, артиллерии. То там, то здесь вспыхивали бои. Горели, пятная снег, последние хутора.

Все это хорошо просматривалось с воздуха. На своих маленьких самолетах У-2 мы летали в разведку, бомбили скопления вражеских войск, устанавливали связь с наземными войсками и госпиталями, возили раненых, искали наши подбитые боевые самолеты, совершившие вынужденную посадку, спасали летчиков.

Однажды меня вызвал начальник штаба полка и приказал срочно вылететь на поиски сбитого штурмовика. Он мог лишь предположительно указать район, где следует искать самолет.

— Но ведь уже сумерки! Успею ли? — спросил я.

— Должен успеть! — резко оборвал меня начальник штаба. — Если летчик и стрелок живы, они не дотянут до утра. Понятно?

Мне стало стыдно за свои слова. Как я мог не додуматься до такой простой вещи: к ночи мороз покрепчает, и экипаж попросту замерзнет в степи.

Я побежал к своему самолету. Механик догадался, зачем меня вызывали в штаб, и уже прогрел мотор. Я вскочил в кабину. Чтобы не обморозиться, натянул на лицо с кожаным верхом маску. Опустил на глаза очки. Механик выдернул из-под лыж колодки, и мой самолет пошел на взлет.

Я не стал забираться выше трехсот метров. Вертел головой, как говорят летчики, на все триста шестьдесят. Вверху на горизонте еще виднелся красный ободок зимнего солнца, а по земле уже катились синие тени.

«Если штурмовик горел, — думал я, — то его можно найти по огню или черным пятнам — остаткам пожара».

Но ни огня, ни дыма, ни сажи не было видно на темнеющей земле.

Вот и солнце скрылось, потухла заря. Я продолжал «писать зигзаги» над районом, где мог лежать штурмовик. Впереди обозначилась линия фронта. Она освещалась ракетами и походила сверху на сильно изломанную дугу. Немного не долетев до передовой, я повернул назад.

И тут заметил в стороне взлетевшую бледно-зеленую ракету. По цвету она отличалась от немецких — [14] более ядовитых и ярких. Я направил машину туда. Через минуту еще одна ракета пролетела низко над землей, как бы указывая направление посадки.

Конечно, мне надо бы покружить над этим местом, узнать, те ли люди подают сигналы, которых я ищу, определить, можно ли здесь сесть. Однако времени на раздумье у меня не оставалось. Было совсем темно. Пришлось рисковать.

Я убрал обороты и стал садиться, абсолютно не просматривая землю. Высотомер на малом расстоянии до земли не показывал истинной высоты, пришлось рассчитывать лишь на интуицию и удачу.

Чую, скорость погасла совсем, вот-вот самолет или провалится, или свернется на крыло. Но тут же винт швырнул на козырек ворох снега, лыжи распороли сугроб и понеслись по твердому насту.

Не выключая мотора, достаю автомат, досылаю в патронник первый патрон. Бог знает, кто мне салютовал зеленой ракетой? Могут оказаться и вражеские разведчики, пробравшиеся в наши тылы.

Из темноты показался человек в меховом комбинезоне и унтах. Наш! У немцев унтов не было, у них пилоты обувались в войлочные сапоги с «молниями». Припадая на левую ногу, человек подбежал к кабине, хрипло крикнул:

— Помоги донести командира!

Метрах в ста мы подобрали летчика. Он находился в бессознательном состоянии. Как ни темна была ночь, я все же рассмотрел и самолет Су-2, лежащий вверх брюхом в довольно глубокой балке. Было ясно, что летчик тянул машину до земли и при посадке то ли не увидел овражек, то ли уже не сумел отвернуть от злосчастной преграды. На большой скорости машина скапотировала, летчик сильно ударился лицом о приборную доску.

Мы втащили его в заднюю кабину. Рядом, поставив одну ногу на сиденье, а другую на крыло, втиснулся стрелок.

— Летим в госпиталь? — спросил я.

— Ни в коем случае! Вези к нам на аэродром!

— Там дадут посадочные огни?

— Ракетами подсветят! Делай, что говорят! — — Стрелок был сильно возбужден, или он кричал так громко потому, что мотор хоть и на малом газу, но работал. Для вящей убедительности парень из-за пазухи [15] вытащил ракетницу, достал из кармана картонный патрон и вставил его в ствол.

Когда мы приземлились на аэродроме, где базировались штурмовики, я узнал, что спасенный летчик был командиром эскадрильи и его все там очень любили. Потому, видать, и не хотели отдавать чужим врачам — в госпитале, надеялись выходить своими силами — у них был свой врач.

Меня оставили ночевать, а рано утром отправили с запиской, что задание выполнил. Этим же утром с другим летчиком вылетал и спасенный стрелок в новый боевой вылет...

Когда перед весенней распутицей стабилизировался фронт на юге, несколько наших экипажей послали на Центральный фронт. Здесь формировался 13-й отдельный авиаполк ГВФ, который нацеливался на полеты в партизанские отряды. О партизанах нас подробно информировали политруки.

Партизанская война в тылах врага разрасталась с каждым днем. Народные мстители взрывали мосты, нарушали телеграфную и телефонную связь, поджигали склады с горючим и снаряжением, совершали диверсии на дорогах, ослабляя тем самым напор ударных группировок врага. Они же вели разведку и передавали ценные разведывательные данные в штаб.

Там, где были естественные укрытия и возможности для маневра, партизаны действовали особенно энергично. В лесах Смоленской, Орловской, Московской, Тульской, Брянской, Курской областей большие площади были заняты партизанами. Но им требовались взрывчатка, оружие, продовольствие, медикаменты. Помочь могли только авиаторы. Для этой цели командование и стало формировать особые полки ГВФ, в том числе и наш 13-й.

На Центральном фронте мы сделали несколько полетов к партизанам Брянщины. Организатор полка Алексей Павлович Золотов перед этим говорил нам, что партизан придется искать в лесах, вдали от населенных пунктов, на местности, бедной заметными ориентирами. Условными сигналами для посадок или выброски грузов будут расположенные особым образом костры, которые нельзя путать с кострами фашистских охранников и провокаторов.

Предупреждал он нас и о том, что противник, несомненно, будет пытаться перехватывать наши машины [16] на маршруте. Поэтому мы должны замечать его раньше, чем он подойдет к нам вплотную, и уходить от его огня и атак.

Однако самая большая наша беда оказалась в том, что на легкомоторных самолетах мы не могли летать в глубокий тыл и брать с собой много груза. И хотя мы летали без посадок, сбрасывая тюки на подготовленные партизанами площадки, все равно возвращались на последних каплях бензина. Нередко были случаи, когда не оставалось и этих капель!..

Вскоре к нам на смену перебазировался полк тяжелой транспортной авиации. Им командовала знаменитая летчица Валентина Степановна Гризодубова. Нас же со всей матчастью и личным составом перебрасывали на Калининский фронт.

Полк Гризодубовой подчинялся командованию авиации дальнего действия. В то время среди некоторых командиров существовало мнение, что при острой нехватке самолетов и больших потерях нецелесообразно посылать самолеты к партизанам. Пусть, мол, они — партизаны — снабжаются за счет противника, как это было в гражданскую войну. Транспортные самолеты старались чаще использовать для нужд авиационных частей, к партизанам же их слали редко и не очень охотно.

Гризодубовцы рассказывали нам, каким методом удалось переубедить этих товарищей.

Долгое время десятки советских бомбардировщиков пытались уничтожить мост через реку Навлю. Нужно было лишить врага железнодорожного моста, не дать ему возможности быстро маневрировать резервами в южном направлении, однако зенитная артиллерия гитлеровцев не позволяла поразить цель с малой высоты.

Однажды, возвращаясь от партизан, летчики передали их просьбу: «Доставьте нам побольше толу, и моста не будет». И уже через несколько дней представитель Центрального штаба партизанского движения генерал Хмельницкий приехал на аэродром сообщить командиру полка, что брянские партизаны выполнили свое обещание — мост на Навле взорван!