Своё никому не отдам - Сергей Калашников

Бывает, что и не случится в эту ночь воссоединения между молодыми, или случится, но не станут они от этого близкими людьми. Или не случиться, но пообещают парень и девушка друг другу, что будет это позднее, а пока они просто станут дожидаться нужного времени. Как бы ни было, но нет в этой ночи ничего грешного или запретного — дозволено всё, кроме драк между парнями. Да и чего уж греха таить — между девками. Кто бы кого ни позвал под ракиты, полагается пойти, а уж там в спокойном уважительном разговоре решить всё миром.

В прошлом году Гриша с Наташей уходили от света костров и долго сидели на поваленном дереве, разговаривая о своих мечтах и думах. Географикус, что рассказывал о далёких землях, увлёк их своими уроками и оба хотели попутешествовать, побывать в новых странах, посмотреть мир и познакомиться с разными людьми. Об этом и толковали. Иногда на испском, иногда на чайском — языкам их учили крепко.

А вот в этом году, как-то сложится беседа?! Тревожно царевичу.

Батюшка с матушкой запоздали против того срока, о котором упредили, так что уйти ночью на праздник оказалось несложно. Царёво подворье дремало, как обычно, и против конной прогулки драгоценного чада в сопровождении пестуна-дядьки никто и не подумал возражать. А что на ночь глядя — так нет в этих местах лихих людей, не о чем беспокоиться.

Гриц, как обычно у них с Прохором было заведено, переоделся в лесочке крестьянином, однако, по-праздничному. Во всё новое и чистое, да ноги в лапотки обул — так здесь летом принято по тожественным случаям. Рубаху перехватил витым шнурком с кисточками, потому что неподпоясанным можно работать или если ещё дитятей считаешься, а уж с отрочества начиная, изволь пристойно выглядеть. Это и мужиков касается и баб. Те, так даже поверх сарафана поясок накручивают, а иначе неприлично на люди показываться.

На скатерть у которой сидела Наталья с матерью выложил пряников, а саму девушку проводил до хоровода — танец девицы одни начинают, а уж потом парни начинают к ним пристраиваться да по одной уводить для бесед честных. Старшие неподалеку сидят и за порядком присматривают, чтобы всё шло заведённым с незапамятных времён порядком. Здесь на острове Ендрик в самом сердце Рысского царства свято блюдут старинные обычаи, с которыми даже святые отцы вынуждены считаться. Ни ересью не называют, ни язычеством, ни иным словом, и сами к этим гуляниям не суются. И службы в храмах не ведут в эти дни. Незачем. Прихожане всё равно не соберутся. И вообще, не жалуют чернорясников у лесных костров, могут и накостылять, если помешают чем или смутят кого.

Выждав, сколько пристоило, и вежливо хлебнув мёду — тоже ритуал, которым юноша оповещает присутствующих о том, что полагает себя человеком ответственным за свои поступки, отправился искать хоровод. Цепочка нарядных девчат, поворачивая всегда только по часовой стрелке и петляя между деревьев, уже не раз обошла и костры, и расстеленные скатерти. Девушки двигались не молча — прославили и Солнышко, и Луну — его подружку. И дочек их — Зорьку Утреннюю светлого Дня жену, да Закат Вечерний, что Ноченьке супруг. Дальше этих же персонажей полагалось хвалить, да благодарить, но это уже допускалось не полным составом, и парни принялись то и дело выкрадывать лапушек, разрывая цепь.

Отказываться считалось невежливо. Сначала следовало поговорить наедине, а уж дальше можно или возвращаться обратно к подружкам, чтобы снова в хороводе ждать когда другой парень тебя позовёт, или идти к костру — начиная с этого момента девушка свободна в выборе поведения.

Гриша выцепил Наталью сразу, как только это позволил «протокол», и повел её на тот же поваленный ствол, где они сидели прошлым летом. Долго колебался, не попытаться ли поцеловать подругу. Сердце бухало, было страшно и ещё одно его удерживало от этого шага: Как-то нечестно получалось. Вот не сможет он послать к ней сватов. Или, даже без сватов бухнуться в ноги к родительнице — и то нельзя. Никак ему на ней не получится жениться, а задумай они бежать вдвоём и спрятаться — так ведь у гнева родительского длинные руки и много зорких очей. А укрываться в странах заморских — так это уже смахивает на предательство, а не просто на противление родительской воле.

— Хочешь, чтобы я стала твоей, — это прозвучало даже не как вопрос. Девушка придвинулась к нему вплотную и чуть повернулась, но не лицом, а пропустив своё плечо чуть впереди его предплечья. Удобно оказалось притиснуть её к себе.

— Хочу, — а чего юлить? — Только не быть нам венчанными, — вздохнул протяжно.

— Это давно понятно. Ещё с тех пор, как карета стала меня по утрам забирать да на уроки возить, молва людская меня тебе предназначила. Не женой, конечно. Полюбовницей. Я по малолетству ещё и не думала ни о чём подобном, а уже считалась твоей утешительницей.

— Так ты полагаешь, про то, что я царевич, в деревне знают?

— Догадались прошлым летом. Не дурные, чай. Ну, сам посуди, как бы это сын портомойки из купальского хоровода увёл девку, которая вместе с самим царевичем науки всякие изучает?!

— Вот незадача! А я и не подумал, так разухарился тогда. Смешно было, наверное?

— Другим, кто сообразил, смешно не было. Вспоминали, кто тебя сколько раз крапивой вразумил и почёсывались. И мне не смешно.

— То есть, ты хорошо ко мне относишься?

Наташка фыркнула:

— Ты подрасти, Гришенька. Маменька сказала, что деток нам с тобой пока заводить рановато, да и просто может не получиться — молоды мы ещё. Я тоже подрасту и подожду тебя. Так что не говори мне пока слов нежных и не ластись, а подумай, как сделать так, чтобы родители твои не отправили тебя в дальние края. Без меня. Не хочу с тобой разлучаться.

— Так ты согласна стать моей даже без венца?

— А что делать, если с венцом не получится?! Живут бабы незамужними, деток растят. И вдовы солдатские, а есть и совсем непросватанные, — Наталья вздохнула и ещё тесней придвинулась. Вот и не ластись к такой.

Повернулся, прихватил губами ушко, и тут же отпустил. От осязания верхней кромки раковины и запаха волос так вдруг стало томно, что не понадеялся на свою сдержанность. Определённо, что-то с ним в последнее время происходит.

Праздник шел своей чередой, а Гриша с Наташей строили планы на будущее. По всему выходило, что в ближайшее время в жизни царевича произойдут изменения. Детство закончилось, и батюшка обязательно потребует от сына чего-то иного, чем просто жизнь в уединённой усадьбе, спрятанной от бурных событий огромного мира среди лесных просторов. Гадали, какая судьба ждёт юношу, и какое место в ней можно уготовить девушке «подлого сословия».

Судя по тому, какую жизнь обычно вели дети монарха, начиная с какого-то возраста, их окружала свита, составленная по их выбору, и найти в ней пристойное место для женщины не так-то просто. Обычно молодому дворянину служили камердинеры, слуги и были ещё товарищи для затей молодецких. Проказ или свершений — это уж позднее станет понятно. Важно, что место для Натальи в такого рода компании следует подобрать заранее. Конечно, лекарем её Гриц взял бы не задумываясь, однако на эту работу приглашают обычно дипломированного врача, прошедшего курс ученичества у известного медикуса. Знахарки или повитухи в среде людей знатных не слишком ценятся.

Кухаркой? Так тоже в порядке вещей чтобы поваром был мужчина. Вот никак не придумывается официальный статус для молодой девушки в окружении царевича. Белошвейка? Не то. На роль старой кормилицы тоже не годится. Откуда ни поверни, а отовсюду вылезает, что девицу при молодом мужчине держат для утех. И этот вариант Григорию не по душе. Ведь и приличия надо соблюсти, и не хочется ему пересудов за спиной у любимой.

Любимой. Попробовал произнести это слово вслух — Наталья ещё теснее прижалась. Значит — правильное слово. А вот способа, как остаться вместе, если случится Григорию уехать, не придумали. Отправились к кострам и накрытым скатертям, отведать пирогов да послушать пересуды.

Федотка тоже здесь объявился одетый наряднее, чем обычно, но богатством одежды не выделялся. Девицу из хоровода умыкнул, но после этого к людям не вышел. А Любава — его избранница — вернулась. Одна. И больше в танце участия не принимала. Присела за тот же стол, где и Григорий с Натальей сидели, а потом всё больше молчала, да поглядывала задумчиво. А там вскоре и рассвет пожаловал, и все разошлись. В этот раз никто не испросил родительского благословения.

Гриша добрался до своих покоев, как обычно, без приключений, и к завтраку не вышел. До обеда сладко посапывал и ни о чём не кручинился. Потом под руководством кузнеца отбил косу, опробовал её на садовых полянках, но не усердствовал — рана давала о себе знать. Челядь, привыкшая к выходкам великовозрастного чада, воспринимала его действия, как всегда, смиренно и никто не пытался растолковать «неразумному дитятке», что ему пристало деять, а что нет.