Академия и Земля (сборник) - Айзек Азимов

Но теперь сам Селдон подтвердил ее правоту, и как минимум на время это давало ей значительное политическое преимущество. Поговаривали, что она якобы год назад обмолвилась о том, что в случае одобрения Селдоном ее действий во время его грядущего явления она будет считать, что задачу свою выполнила, уйдет в отставку и станет внештатным консультантом правительства – устала, дескать, рисковать, сражаться и гадать, чем кончится очередная политическая драка.

Мало кто в это поверил. Никакие политические баталии ей не были страшны – в их сумятице она чувствовала себя как рыба в воде – это была ее стихия. Теперь же, когда Селдон явился и сказал то, что сказал, она, похоже, и думать забыла о своей отставке.

Мэр начала свою речь хорошо поставленным, голосом, с откровенным акцентом Академии (она одно время служила послом в Мандрессе, но так и не переняла староимперского выговора, что был сейчас в таком фаворе – наглядный пример проимперских настроений во внутренних провинциях):

– Селдоновский кризис миновал, и согласно мудрой традиции не допускается никаких упреков по адресу тех, кто думал иначе, – ни словом, ни делом. Многие честные граждане полагали, что имеют веские причины хотеть того, чего не хотел Селдон. Несправедливо унижать их, заставляя публично признать величие Плана Селдона, дабы они образумились и обрели уважение к самим себе. Кроме того, существует не менее добрая традиция – те, кто поддерживал проигравшую сторону, должны принять поражение как данность и воздержаться от каких бы то ни было дальнейших обсуждений. Эта тема закрыта для обеих сторон навсегда.

Выдержав паузу, Мэр обвела взглядом лица Советников и продолжила:

– Минула половина срока, Советники, пройдена половина пути между двумя Империями – дорога длиной в пять столетий. Трудные были времена, но мы пережили их. На самом деле, фактически мы уже стали Галактической Империей, и серьезных внешних врагов у нас нет. Период Межвластия мог бы тянуться тридцать тысячелетий, если бы не План Селдона. Случись так, могло бы оказаться, что некому было бы заняться воссозданием Империи. Разобщенные, гибнущие миры – вот все, что осталось бы к тому времени… Всем, что у нас есть сегодня, мы обязаны Гэри Селдону, его почившему гению мы обязаны тем, что, как мы все верим и надеемся, случится с нами в будущем. Следовательно, опасность, Советники, кроется в нас самих – теперь, с настоящего момента, просто не может быть никаких официальных сомнений в верности и ценности Плана. Давайте же теперь придем к согласию – пусть впредь более не звучат публично высказываемые критика, осуждения истинности Плана Селдона. Мы обязаны поддержать его целиком и полностью. За пять столетий он оправдал себя. В нем – безопасность и надежда человечества, и ни при каких условиях он не должен быть искажен. Согласны?

Советники ответили на ее вопрос тихим шепотком. Мэру вовсе не нужны были визуальные выражения согласия. Она досконально изучила всех членов Совета и знала, как отреагирует каждый. На гребне победы никаких возражений и быть не могло. Потом – может быть. Но не сейчас. Со всеми проблемами, что возникнут потом, она потом и разберется.

Итак, общее согласие… Но, как обычно…

– Запрет на высказывания, Мэр Бранно? – громко спросил Голан Тревайз, шагая по проходу. Место его, новоиспеченного Советника, находилось в задних рядах.

Бранно, не поднимая глаз, процедила сквозь зубы:

– Ваша точка зрения, Советник Тревайз?

– Моя точка зрения такова: правительство не имеет права накладывать вето на право свободного изложения мыслей. Моя точка зрения такова: все без исключения – а в первую голову Советники и Советницы, с этой целью избранные, – все имеют право обсуждать злободневные политические вопросы, и ни один политический вопрос не может быть решен в отрыве от Плана Селдона.

Мэр Бранно скрестила руки на груди и посмотрела на Тревайза.

– Советник Тревайз, – сказала она, не изменившись в лице, – вы вмешались в дебаты, нарушив повестку дня. Этого вам делать не следовало. Однако я позволила вам высказать вашу точку зрения, и теперь отвечу вам… Никаких ограничений на свободное изложение своих мыслей в рамках Плана Селдона нет. Единственным ограничением является сам План, по его собственной природе. Можно как угодно интерпретировать события до того, как образ Селдона объявляет окончательное решение, но после того как решение выслушано, в Совете оно более не оспаривается. Не принято его обсуждать и заранее – по типу: если Селдон скажет то-то и то-то, он будет неправ.

– Ну а если кто-то совершенно искренне так думает, Мэр Бранно?

– В таком случае этот кто-то имеет право на высказывание своего личного мнения в частной беседе.

– Следовательно, все ограничения на свободное выражение мыслей относятся исключительно к членам правительства?

– Именно так, и это отнюдь не новый принцип в законах Академии. Его применяли все Мэры в прошлом, от какой бы партии ни выступали. Частная точка зрения ровным счетом ничего не меняет, а вот официальное выступление всегда весомо, а порой и опасно. Сейчас нам не стоит рисковать.

– Позвольте заметить. Госпожа Мэр, что упомянутый вами принцип применялся не так уж часто, да и то по отношению к весьма специфическим действиям со стороны Совета. Никогда и никто не пользовался им в отношении чего-либо столь глобального и безупречного, как План Селдона.

– План Селдона более всего нуждается в защите. Его осуждение может оказаться фатальным.

– А вам не кажется, Мэр Бранно, – произнося эти слова, Тревайз развернулся и обратился ко всем членам Совета, которые, затаив дыхание, ожидали окончания дуэли, – а вам, уважаемые члены Совета, не кажется, что есть все причины предположить, что никакого Плана Селдона вообще не существует?

– Однако все мы сегодня видели его в действии, – возразила Бранно, говоря тем более хладнокровно, чем сильнее распалялся Тревайз.

– Вот именно потому, что все мы видели его сегодня в действии, Советники и Советницы, мы и должны сделать вывод о том, что того Плана Селдона, в который нас приучили верить, не существует.

– Советник Тревайз, вы нарушаете порядок заседания. Я лишаю вас слова.

– Я располагаю официальными привилегиями, Мэр.

– Отныне вы лишены этих привилегий, Советник.

– Вы не имеете никакого права лишать меня привилегий. Ваше заявление об ограничении свободы на высказывание взглядов не может носить характер закона. Формального голосования в Совете по этому поводу не было, Мэр, да если бы и было, я бы первым оспорил легальность такого закона.

– Лишение вас привилегий, Советник, не имеет ничего общего с моим заявлением относительно необходимости защиты Плана Селдона.

– Чем же оно, в таком случае, вызвано?

– Вы обвиняетесь в измене, Советник. Мне бы хотелось склонить Совет к милосердию и просить, чтобы ваш арест не был произведен в зале Заседаний, но за дверью вас ожидают представители Службы Безопасности, которые сопроводят вас в место заключения, как только вы покинете зал. Теперь я попрошу вас спокойно удалиться. Если вы совершите какой-либо опрометчивый поступок, мне, к великому сожалению, придется счесть ваше повеление опасным и пригласить представителей Службы Безопасности войти в зал Заседаний. Искренне надеюсь, что этого не потребуется.

Тревайз нахмурился. В зале стояло гробовое молчание. (Неужели все ожидали этого – кроме него самого и Компора?) Он непроизвольно оглянулся на входные двери. Они были закрыты, но он ни на йоту не сомневался, что Мэр Бранно не пошутила.

– Я представляю влиятельную фракцию! – возмущенно воскликнул он.

– Что ж, я искренне сочувствую тем, кто выдвинул вас в Совет. Они будут весьма разочарованы.

– И на каком же основании мне выносится такое нелепое обвинение?

– Обвинение будет предъявлено вам в положенный срок, но не сомневайтесь, оснований для этого у нас вполне достаточно. Вы славитесь легкомыслием, молодой человек, но постарайтесь понять: кое-кто здесь может быть вашим другом, но при этом вовсе не жаждет последовать вместе с вами за решетку.

Тревайз резко обернулся и встретился с непроницаемым взглядом голубых глаз Компора.

Мэр Бранно спокойно проговорила:

– Призываю всех в свидетели, Советники: после моего заявления Советник Тревайз обернулся и посмотрел на Советника Компора. Ну, так вы покинете зал, Советник, или вынудите нас на неприятную процедуру произведения вашего ареста в помещении зала Заседаний?

Голан Тревайз медленно повернулся на каблуках, медленно взошел по ступеням лестницы. У дверей его крепко взяли под руки двое вооруженных до зубов охранников.

А Харла Бранно, проводив его бесстрастным взглядом, одними губами проговорила:

– Дурак!