Родственное сияние - Александр Павлович Панов

Девочка убежала и закрылась в детской.

«Чёртов сопляк. Чего ты добивался? Мать найти? Бабушку? Или дров поколоть захотел? Вот что тебе дома не сидится?» — прорычал отец, но ничего получив в ответ, сказал: «Раз тебе не сидится дома — посидишь в подвале без еды и воды. И вот только попробуй хоть что-то вякнуть», — так отец и поволок бедного измученного парнишку.

Взаперти оказался маленький мальчик, совсем один в погребе холодном без еды и воды в наказание за совершённый побег. В этом тёмном погребе совершенно нечего было делать. Было темно и сыро, в углах бегала крыса, сверху свисала паутина. В погребе стояло несколько мешков с сырыми овощами и пару десятков закрученных банок, которых открыть не предоставлялось возможным, как и грызть замёрзшие продукты. Так маленький мальчик и уснул на твёрдом бетонном полу в гордом одиночестве.

Прошло несколько часов, все со ещё спят. Но рано утром Кирьян проснулся в подвале от неясного скрипа дощечек, словно кто-то идёт. Маленький мальчик, думая, что это идёт отец, забился в угол за мешками с картофелем, прикрылся рукой сверху и стал просто ждать с опасением. Дверь раскрылась.

«Кирьян! Ты тут? Выходи, это Анылги», — прошептала сестричка.

Кирьян, радостно вылез из-под мешков и кинулся в объятия к своей освободительнице. Они так простояли пять минут, пока малый братец висел у неё на шее, как бы благодаря за это.

— Ну всё-всё, хватит, я тут, не переживай — говорила девушка, прижимая братца к себе, — я помню, о чём нам говорила бабушка, и прекрасно понимаю, что, либо сегодня, либо никогда.

— В каком смысле: «Сегодня, либо никогда»? Что ты имеешь ввиду?

— Глупышка, хотя, это и не твоя вина. Бабушка не договорила одну вещь, перед тем как её не забрали в потусторонний мир. Сегодня последний день, когда дорога туда будет открыта. Это я и имела ввиду. Только вот, отец наш, не верит во всё это…

— Я тебя понял! Надо срочно бежать.

— Да погоди ты, оденься хотя бы и не веди себя так шумно, я сама чуть в обморок не упала, пока к тебе шла под этот скрип. Береги себя, пожалуйста.

Наполненный надеждой братец тихо побежал в прихожую скорее одеваться. Тёплые валенки, толстая шубка и шапка-ушанка — были любимым маминым нарядом, который она собирала всей деревней только ради сына. И этот момент подходит как никогда раньше. Тихо подбежала сестра и сказала: «Родной, я останусь дома, чтобы в случае чего задержать отца. Я скажу, что ты ушёл на рыбалку, а ты просто делай то, что должен. Я верю в тебя» — после этих слов сестра поцеловала брата в щёчку и улыбнулась.

И дверь раскрылась. Кирьян, перешагнув домашний порог, уже как будто оказался на той стороне света. Было так красиво и ярко. Небо было такое синее-синее, наполненное столькими красками, столькими линиями, это был как будто тот самый дракон из сновидения, что скакал по ярким ночным звёздам тёмного до дрожи, как глубокого и гладкого ночного океана. Кирьян побежал вдаль, махая ручками, вслед за небесным драконом, что может, раскроет дорогу дальше, раскроет ту заветную лестницу к дальним предкам всего народа.

Ветер, дувший с океана, сильно слепил глаза и подкашивал ноги, но шаг за шагом, малец шёл вперёд сквозь трудности, одержимый жаждой встречи с роднёй, которая уже давно не была дома, да и вернуть всю её обратно в уютный тёплый семейный очаг — домой, хотя бы в гости. Расстояние, как и время, всё уменьшалось, нужно успеть до наступления солнечных лучей, и как можно скорее. Перед мальчиком вставала огромная сложность — заснеженная гора, на которую предстояло взобраться, ведь, присмотревшись, на неё как будто падала линия, та самая родственная, что является проводником этой семьи.

Тем временем в доме неспокойно: Анылги сидит за столом и чистит рыбу, стараясь успокоиться. Осознание того, что сейчас брат находится в снежном поле наедине со стихией не давало ей покоя, учитывая, что в любой момент может проснуться отец. Однако вопреки всем ожиданиям, слышится скрип армейской койки и какое-то мычание из комнаты.

— Вот проклятье, времени осталось уже совсем мало, — сказала девушка, судорожно оглядываясь на часы и дверь, ведущую в спальню отца.

— Ты права, милая, — раздался голос непонятно откуда, но из этой же комнаты.

— Кто это говорит? Стоп, что? Деда!? Ты что, говорить умеешь?

— А то. Меня что ваш тиран считал слепым инвалидом, что и сама Инира — все ошибались. Я всегда всё видел и слышал, — сказал дедушка с печки хриплым голосом, немного посмеиваясь.

— Но как!? — продолжительно спросила Анылги, выпучив глаза от удивления и неожиданности.

— Да никак, господи. Ты лучше не со мной болтай, а братцу помогай. Иле и Апае там тоже привет от меня передавайте. Времени осталось совсем чуть-чуть.

— Но дедушка!

— Ты что тут делаешь и с кем говоришь? — внезапно спросил отец, облокотившийся на дверцу, — неужто ты с этим стариком говорить пытаешься? Он же никакущий, немой абсолютно. Кирьян где?

— На рыбалке он.

— Не ври мне! — подбежал отец и резко встал перед дочерью с ярым взглядом и напряжённым видом, его шея была словно каменная, — говори где он!

— Я же сказала тебе, он на рыбалке.

— Проклятая девчонка, видимо ты не хочешь понимать по-хорошему.

— Да, не хочу! — вскрикнула «бунтарка» и кинула в лицо мужлана кусок рыбы, а затем выпрыгнула скорее в дверь, крикнув: «Я ненавижу тебя и ни за что не позволю так обращаться с семьёй, ничтожество!»

Мужик впал в ярость. Выкинул рыбу с лица в сторону и собрался вдогонку, захватив ружьё, что висело на входе.

Горизонт покрылся блеклой оранжевой дымкой, переходящей в фиолетовый небесный оттенок, это может обозначать только одно — восход. Небесное светило приближается всё ближе к горизонту, совсем скоро оно даст свои первые лучи за последние несколько месяцев, чтобы разрушить эту загадочную связь поколений.

На холме простирается уже огромная кривая полоса, вытоптанная в снегу — человек идёт наверх. Если для Кирьяна этот след ничего не значит, так как он смотрит только вперёд, то для других — ориентир.

Морозный ветер, низкая полярная температура, конечно, сильно подкосили человечка, он медленно, но верно шагал дальше. Прошло немного времени и вот, юнец уже стоит на самом верху холма, перед ним теперь открывается бескрайний вид, а может даже и жизнь — такое бывает