Эдик - Валентин - Юрий Иваниченко

Одно только надо было установить по возможности точно: на каком уровне были здесь эдиковы штудии, всерьез ли его тянуло к этому делу, или тогда, на выставке, оказался он как-нибудь почти случайно, влез в это дело ради рекламы или еще чего.

Устанавливать пришлось еще добрых две недели. Раскопал я ребят, экспонировавших свою мазню на той выставке на Большой Грузинской; раскопал и тех, кто Эдика лично знал. Долго врать пришлось, да и резко портил отношения, высовывая свою неловкую - оказывается - легенду о том, что мол-де купить хочу одну из работ, увиденную тогда по телевизору. Потом только сообразил, что приходить и просить художников, - кстати, были ребята действительно одаренные, - помочь разыскать и купить картину их конкурента (и вообще - другого поля ягода), - не совсем, скажем так, умно и этично. Но худо-бедно, добрался я до парня, два года снимавшего квартирку-мастерскую вместе с Эдиком и теперь продолжающего ее снимать уже в одиночку. Почти все денисовские работы там остались. Да и всех работ-то: пять холстов и три картона, аккуратная стопочка на остекленной лоджии. Вытянул я все это, разложил на полу, смотрел-смотрел... Может, конечно, я чего-то такого не понимаю, но не высокого полета это искусство. А может, и не искусство вообще. Дело не в технике и не в своеобразных отношениях с внешним правдоподобием (в первом я разбираюсь не очень, а что касается второго, так нынче давний _канон_ используется разве как прием эпатажа), в другом. Есть тут у него определенные тонкости в работе с цветом, чего там - ощущается некоторая внутренняя гармония красок, но еще больше - мучительное желание нечто сказать, нечто такое, что быть может не совсем понятно самому Эдику, и совсем непонятно зрителю. А все вместе называется дилетантизм. Или еще проще - халтура. Несамостоятельность. Более чем сомнительная художественная ценность. Единственное - то, что сам Эдик относится к этому достаточно серьезно, как я уже понял - поперся на выставку не рекламы ради и не пари для, даже вопреки советам ребят из богемы, а потому как чувствует нутром нечто - а вот работать так, чтобы это проявилось, не приучен.

Этот момент мне как раз понятен: приходилось сталкиваться с людьми, у которых _комплекс полноценности_, которым вся наша жизнь, рассчитанная ха возможности очень-очень заурядные, до поры до времени давалась слишком легко, настолько легко, что - по закону компенсации - они привыкли считать маленькие препятствия солидными, а когда сталкивались с солидными - они им, по нетренированности, казались катастрофически непреодолимыми. Если так разобраться, у нас до сих пор стоит установка на некоего среднего, и особо одаренные почти непроизвольно чувствуют себя чем-то виноватыми перед окружающими, хотя надо бы наоборот. Ну да не в этом суть. А в том, что Эдик, привыкнув чуть не с ясельных годочков, что вот чуть-чуть приложить сил да ума - и дело обязательно получится, впервые, наверное, столкнулся с настоящими трудностями; и хотя мог бы, наверное, их преодолеть, но не стал. Очень хорошо, что не стал: я-то теперь точно знаю, в чем его предназначение в жизни, в чем его истинные способности. А то, что он может, угробив лет десять, здоровье и все прочее, намалевать приличное, пусть даже неплохое полотно - разве важно? Все музеи живописи забиты, одной картиной больше или меньше - какая разница? А вот проделывать такие чудеса, вроде выставочного или предлагать такие ходы, как во время недельки в течение практики, когда я допросил помочь зашедшим в тупик ребятам, - это важно. Очень важно. В конце-то концов, сколько мы должны плестись в хвосте, отставать от мирового уровня? Третья позиция - это мало, надо вперед, и желательно обгонять, не догоняя... Но приходилось приготовить совсем противоположный ход. Надо было заставить Эдика поверить, что без живописи, а еще больше без московской художнической богемы, никак он не проживет, никуда он не денется, погибнет в своей Тьмутаракани, и великое искусство зачахнет, неосчастливленное.

Купил я _ни по чем_ пару картонов, и с помощью развеселого своего соседа, искусствоведа по профессии, кооперативного фотографа по месту службы, сочинил спич. Большой и убедительный, с вариантами, включаемыми в зависимости от степени эдиковой готовности к возвращению.

И был в спиче один ход, которому я поначалу не придавал никакого значения. Игорек, сосед мои, растрепал что-то насчет влияния и традиций Валентина Седова. Где он такое увидел в двух несчастных картонах, ума не приложу; хотел было вообще пассаж сей купировать, а потом решил - ладно, мол, каши маслом не испортишь.

А оказалось, что именно это и решило дело. Эдик, заметьте себе, совсем не такой наивный простачок, ясно вычислил, как именно к нему относилась богемная братия, и от столкновения с суровой реальностью выставки, где он был явно _худший_, причем худший не в сторону потрафления массовым вкусам, и худший - не эпатажно - это все могло, как раз, обеспечить хоть какой-то успех, - а худший в косноязычных попытках сказать большое слово. Пусть не совсем новое - но тайное и недоговоренное некогда великим Валентином. Вычислил Эдик - и его отъезд в Юго-Восточный филиал был связан отнюдь не только и не столько с тем, что на распределении на него, с такими баллами и заносчивым видом, покупателей не нашлось. Момент прозрения тогда на парня накатил, завязать раз навсегда хотел с дурным глазом, стать звездою там, где ему и сам бог велел светить.

Вот только грызла и грызла тихая тайная тоска, и мало что помогало отогнать ее ненадолго, и ничего почти - надолго. Тут могло помочь только время, и могло помочь, конечно, повышение уровня и сложности основной работы. И вот здесь у Макея был прокол, придававший мне убежденности в необходимости сманить Эдика Денисова. Убедился я в этом, когда проторчал под предлогом командировки, обмена опытом и налаживания сотрудничества, в филиале, в макеевском отделе. Себя я постарался, по крайней мере в первые дни, никак не выдавать, а к тому, чем занят Эдик, присмотрелся. На девять десятых - мелочевкой, пустяками, тем, что смогли бы не хуже, а может, и лучше делать аккуратные девочки с техникумовским клеймом. Особого вреда, конечно, Эдик не делал, и работа не очень его угнетала, но не шла ни в какое сравнение с тем, на что он действительно способен и предназначен. Потихоньку, кстати, узнал, как они оказались в Сокольниках. Смешно, и все же факт: пари, обыкновенное - и некрупное - пари, и только змей Макей додумался захватить видеокамеру. Теперь, кстати, на полгода отделу хватит - разгребать ай-би-эмовское матобеспечение.

Определил я позиции, навалился на Эдика - и уговорил. Дальнейшее было делом техники: с заявлением приехал к себе, собрал все нужные резолюции и выколотил в рекордные сроки приказ. Эдик еще вещи в багажном отделении не получил, а уже ордерок на комнату в малосемейке лежал у меня в кармане. Как Макей воевал, спохватившись! Но поезд ушел.