Зарубежный детектив - Збигнев Сафьян

События в романе «Опять воскресенье» разворачиваются еще в годы франкистского режима, но люди исполнены надежд на близкие перемены.

Три очень разных остросюжетных произведения представлены в сборнике. Их герои, сыщики и сотрудник ЦРУ, не похожи друг на друга ни характерами, ни методами, с помощью которых они ведут расследования. Но главное их отличие — в мировоззрении, в тех критериях, по которым они судят о том, что есть Добро и Зло. Каждый из них — истинный представитель своей социальной системы.

Прочитанные один за другим, детективы сборника дают определенную картину пестрого мира, в котором мы живем.

СЕРГЕЙ ВЫСОЦКИЙ

ЗБИГНЕВ САФЬЯН

ГРАБИТЕЛИ

ПОВЕСТЬ

Zbigniew Safjan. Włamywacze. Iskry. Warszawa, 1971.

I

Открыв дверь своего кабинета, Кортель сразу увидел его, хотя считал, что этот человек уже ушел. Он сидел на низком стуле около двери, съежившись, с вытянутыми ногами, как сидят ночью в купе поезда уставшие за день пассажиры. Коридор и впрямь напоминал вагон, покинутый пассажирами: пустые скамейки, окурки, опрокинутые урны. В глубине коридора, около самого выхода на лестничную площадку, прислонившись к стене, стоял милиционер.

Кортель хлопнул дверью, и ожидавший его мужчина вскочил со стула. Он был высокий и худой. Длинные руки его, словно чужие, беспомощно повисли вдоль тела. Теряя равновесие, мужчина качнулся в сторону Кортеля.

— Я же вам подписал пропуск! — возмутился капитан, но тут же, что-то вспомнив, добавил мягче: — Что у вас еще?

Мужчина поднял голову, лицо его было плоское, глаза бесцветные, без ресниц.

— Дело в том, что... — начал он, — я хочу дать показания.

— Вы уже давали. Хотите изменить показания?

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Дополнить, — наконец сказал он.

— Прошу вас немного подождать.

Мужчина снова сел, замер в прежней позе. Кортель зашел в кабинет. На его письменном столе в беспорядке лежали бумаги: протокол, показания свидетелей. Кортель запихнул их в папку и открыл окно. Воздух был влажным и теплым, на Варшаву опустился туман, и под окном, по улице Новотки, проезжали автомобили с включенными фарами. «Опять туман», — подумал Кортель и бросил беспокойный взгляд на телефонный аппарат, словно ему, инспектору Кортелю, сейчас позвонят и снова повторится происшествие прошлой ночи... Его преследовало навязчивое желание прочитать новую сводку, еще раз сопоставить все факты, чтобы найти что-то такое, что позволит создать хотя бы предварительную гипотезу... «Почему именно опушка леса? Трижды опушка леса... Мчащийся экспресс проходит через переезд... Минуточку! Проверено ли, что это за переезд?..»

А впрочем, это не его дело. Два часа назад Кортель получил новое задание, за которое должен взяться со всей энергией. «Со всей энергией», — подчеркнул шеф.

Кортель без интереса снова раскрыл протокол, неохотно взглянул еще раз на план виллы и вдруг почувствовал то знакомое беспокойство, которое охватывало его всегда, когда он находил что-то неясное в первых абзацах дела.

Итак, в 21.30 в отделение позвонила некая Ядвига Скельчинская, уже известная милиции своей особой «бдительностью», которую она проявляет в отношении всего того, что делается у соседей. Пани Ядвига сообщила, что из особняка, принадлежащего инженеру Эдварду Ладыню, выбежало трое подозрительных — она так и сказала: «подозрительных» — типов. Один из них нес на плече мешок. Сама Скельчинская сидела на веранде, разумеется неосвещенной, и сначала увидела их, когда они открывали калитку, а потом — при выходе — они остановились под фонарем. Один из них пошел по направлению к парку Гибнера, двое других исчезли в переулке, который выходит на площадь Инвалидов. Из первых же фраз пани Ядвиги дежурный понял, что инженер Ладынь с женой уехали в отпуск на Балатон, что вилла пуста и, следовательно, с полной уверенностью можно сказать, что те трое — грабители и что, если милиция поторопится, их можно еще задержать... Ближайшая оперативная машина выехала с площади Парижской коммуны на Каневскую, а у дежурного снова зазвонил телефон. Какой-то мужчина срывающимся голосом сообщил, что в особняке инженера Ладыня совершено убийство. Через минуту факт убийства подтвердило сообщение оперативной группы. Жертвой оказалась девушка. Около ее трупа застали мужчину по имени Пущак Антони.

Все это было зафиксировано в деле, а через несколько минут на Каневскую выехала следственная группа. И надо же так случиться, что в это время дежурил Кортель...

Вилла Ладыня представляла собой обыкновенный стандартный дом на одну семью с небольшим садом. С улицы во двор можно въехать через ворота — круто вниз и в гараж. От калитки к входным дверям вел бетонированный тротуар. Затоптанная клумба под окном сразу обратила внимание экспертов. Грабители вырезали стекло в форточке, откинули крючок и через окно проникли в дом. Все оказалось очень просто. Начался кропотливый допрос, протоколирование подробностей, осторожное — дабы что-нибудь не просмотреть, не уничтожить каких-либо следов — обследование особняка. На первом этаже находился просторный зал, вероятно служивший одновременно и столовой; два больших окна его выходили в сад, а двери, занавешенные портьерой, вели в коридор и кухню. В кухне стоял открытый холодильник, на столе куски хлеба, колбаса, рюмки, непочатая бутылка рябиновки. Дверь из коридора в сад, с задней стороны особняка, была открыта.

В зале явные следы ограбления: открытые стенные шкафы, разбросанное белье, книги, брошенные на пол, выпотрошенные ящики. Видимо, действовали здесь достаточно долго, не боясь возвращения хозяев. Может, они начали с зала? Но если так, то почему девушку убили в кабинете? Эти вопросы Кортель задал себе позже. А тогда врач и эксперт поднялись наверх по узкой лестнице, свели вниз Антони Пущака, усадили на стул посреди кипы белья и разбросанных книг. Кортель поднялся на второй этаж. Прошел по узкому коридору, осмотрел две небольшие комнаты. Та, которая была несколько больше, служила кабинетом. Кортелю бросились в глаза грубые темные занавески на широких дверях балкона. На полу, недалеко от массивного письменного стола, он увидел тело убитой. Смерть, на которую он вдоволь насмотрелся, не вызывала страха, лишь казалась очень уж неестественной среди полок с книгами и тяжелой старинной мебели, так не подходившей к этому кабинету. Кортель попробовал открыть шкаф, но он был заперт на ключ. В целом комната выглядела нетронутой, и только приоткрытый ящик письменного стола, из которого кто-то пытался вытащить разноцветные папки, говорил о том, что здесь что-то искали. Кортель внимательно осмотрел убитую: через минуту ее унесут, потом можно будет изучать только фотографии и читать протоколы; смерть девушки в бумажных источниках как бы утратит свою реальность, став предметом следствия, фактом статистики...

Кортель сел в кресло за письменным столом... «Убийца должен был стоять у стола, — размышлял он. — Когда девушка вошла (а от двери до стола шагов пять), тот ударил ее...»

Два санитара вынесли тело. Врач, плохо выбритый здоровяк, закурил сигару и проворчал, что уж если говорить о нем, то он не думает, что был бы здесь еще чем-то полезен. На вопрос Кортеля о причине смерти ответил, что экспертиза все установит, но и без нее можно с уверенностью утверждать, что смерть повлек удар, нанесенный с большой силой тупым орудием в висок. Девушка скончалась почти сразу, добавил он.

В кухне была найдена ее сумочка, в которой обнаружили паспорт на имя Казимиры Вашко, год рождения 1950-й, без определенной профессии, проживает по улице Солнечной, 114. «На Мокотове», — отметил Кортель. С фотографии на него смотрела молодая девушка, пухлощекая, с большими глазами. «После смерти выглядит милее», — неожиданно и не к месту подумал он. Кроме паспорта, в сумке были дешевая губная помада, металлическая пудреница, семьдесят злотых разменной монетой и фотография мужчины, того самого, который сидел внизу, в зале. На обратной стороне фотографии стояла надпись: «Возлюбленной невесте, всегда твой — Антек». Офицер из опергруппы, поручик Соболь, тут же стал допрашивать Антека.

В отделении милиции Пущак подтвердил свои прежние показания: на виллу инженера Ладыня, которого не знал и никогда не видел, он пришел по приглашению Казимиры Вашко.

— Мы знакомы друг с другом около двух месяцев, — сказал он. — И... — Пущак замялся и опустил голову.

— Как следует из посвящения, вы собирались пожениться, — вставил Кортель, глядя в паспорт Пущака. Профессия — водитель, год рождения — 1943-й.

— Да, — тихо подтвердил Пущак. — Я любил Казю...

Они виделись часто. Пущак уже около года имел собственное такси. Они с Казей выезжали за город, а летом провели даже две недели на озерах. Казя жила у тетки, нигде не работала, а две недели назад Ладынь взял ее к себе домработницей. Работа была нетяжелой. Казя приходила с утра на три-четыре часа, убирала квартиру и делала покупки. Вечером, за день до этих событий, Казя сообщила Пущаку, что хозяева уезжают в отпуск, а ключи оставляют ей, чтобы во время их отсутствия она могла помыть полы и окна. Этим надо воспользоваться, говорила она, и он должен прийти, потому что они имеют в своем распоряжении целый особняк. Но у Пущака, по его словам, было мало времени, да он и не хотел идти туда. Однако Казя настаивала, ведь у них будет только один вечер, потому что на следующий день приезжают из провинции какие-то родственники хозяев. Они договорились встретиться в половине десятого. Опоздал он ненамного. Постучал в кухонную дверь, как она велела, но ответа не последовало. Подождав с минуту, он толкнул дверную ручку — дверь была открыта. Вошел в коридор и крикнул: «Казя!..» Ему никто не ответил... Нет, беспокойства он не почувствовал: подумал, что Казя притаилась где-то в темноте — она любила пошутить. Заглянул на кухню. Там горел свет. Увидел бутерброды и бутылку рябиновки, крикнул еще раз: «Казя!» — и вошел в зал. Только тут охватил его страх: он увидел открытые шкафы, кипу белья и книг...