Перед половодьем - Борис Верхоустинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ветер бесится, злобствует, дует с ненавистью на колеблющееся пламя фитиля, оплетается вместе с подолом красной юбки вокруг коротеньких ног женщины – и треплет рыжую косичку, тонкую, как крысиный хвост.
Бренчит связка ключей, калитка при воротах открывается:
– В добрый час, хозяюшка!.. Прошу любить-жаловать!
– Здравствуйте!
– Баринушка! Чемоданчик дай-ка мне. Ох! родненький, – тяжкой, поди?.. Эва, пузан какой!
Черный Мужчина молча передает чемодан курносой бабе, – та, быстро и весело семенит короткими ножками к высокому крыльцу двухэтажного деревянного дома. Фитиль в ее левой руке скудно освещает дорогу.
За ней! За ней!.. Пошли и утонули в темных, негостеприимных сенях. Маленький человек крепче ухватывает сак матери и вздрагивает – из окружающей тьмы зловеще блестит пара зеленоватых огоньков. Уж не леший ли убежал из мглистого леса и притаился в маленькой щели бревенчатых стен?
Ближе! Рядом! У ног! О, Господи!
– Ой! Мама! я боюсь, тут змей блестит!
Но в ответ мирное мяуканье, – кур-нэ-мэ! – страхи рассеиваются:
– Кис! Кисонька!.. Послушай, это твоя кися?
– Моя! – говорит Синяя Борода.
– А не кусается?
– Если за хвост не дергают, не кусается.
Медленно и важно скользит, с легким поскрипыванием в петлях, обитая клеенкой дверь, впуская путников в ярко освещенную переднюю.
…Тепло; из кухни – запах жареного мяса; на стене желтые вешалки.
Маленький человек жмурится, потом широко открывает васильковые доверчивые глаза.
– А как зовут ее?
– Васькой.
– Ого, Васечкой!..
И радуется, хлопая в ладоши:
– Ха! ха! ха! Васечка!
Раздеваются, проходят в столовую. Лампа висячая, у дубового стола толстопузые ножки. Скатерть бела. Самовар важен. Ножи гремят по тарелкам, а кот Васька трется круглою головкою о ножку стула и жалобит, лукавый:
– Подай, Христа ради, добрый человек!
Но наползают голубые, тихие туманы; белый потолок улетает к высокому небу, лампы нет, и самовара нет – все улетело к синему небу.
Мальчик кладет руки около тарелки с недоеденной котлетой и опускает, на них белокурую головку. Глаза смыкаются.
Ого-го! – шевелятся чьи-то голубые пальцы, а красный безглазый великан подходит, раскачиваясь, и бережно уносит его в спокойную пещеру. Там он кладет его на копну душистого сена и убаюкивает: «спи, мой желанненький!»
Как мягко! Как тепло! Как радостно! Как нежны голубые, тихие туманы!
Зеленая лампадка в углу детской печально посвечивает, а в золотом кивоте кроткая Богородица нежно прижимает к благодатной груди Своего задумчивого Ребенка.
3
Утром – приятное изумление. Около самого лица чье-то горячее дыхание, и чей-то добродушный язык усердно облизывал нос-пуговку в знак доброжелательства.
Маленький человек поднимается на локтях и видит над сеткою кроватки умную голову рыжего пса. Шерсть – шелковые кудри, а передние лапы, положенные на железный прут сетки, сильны.
Мальчик и немая собака переглядываются.
– Здравствуй!
– Здравствуйте!
– Какие у тебя синие глазки…
– Да!.. а вы в пятнашки играете?
– Играю.
– Ого, как весело!
Хрупкие ручонки обвиваются вокруг шеи пса и прижимают рыжую голову к узенькой белой груди. Собака же виляет хвостом, радостно оскаливая красивые зубы, – смеется.
– Ха! ха! ха!.. миленький! – заливается мальчик звонким хохотом.
Внезапно в памяти появляется темное пятно. Постепенно оно становится ясными очертаниями кудлатого матроса, унесшего маленького человека на дюжих руках с пароходной палубы в общую каюту. Он! он! – загорелый дядя, пахнущий потом и водкою… Те же глаза, и тот же лоб и то же грубовато-нежное сердце.
Мальчик еще крепче прижимает рыжую голову пса к своей груди и хочет зашептать: «дяденька!» – но вспоминает, что псы дядями не бывают. Молчит… А потом осторожно выпускает собаку из своих объятий и падает на подушку, почтительно и дружелюбно оглядывая четвероногого зверя, отходящего от кроватки.
Белая дверь отворяется.
Входит красная, коротконогая тетушка, с рыжей косичкой, пахнущей керосином.
– Проснулся, касатик?
Пальцы короткие, красные, как шейки раков, обваренных в кипятке. А на красном носу оспиночка, но оспиночка милая.
– Ты – няня новая?
– Я!.. я и за куфарку, все я, да я…
– Одень же меня, новая нянечка.
Вдруг Красная Нянечка замечает собаку:
– Ах, батюшки!.. Зверь-от сей откедова?
Маленький человек улыбается и молчит.
– Пшол ты, анафема! – сердится Красная Нянечка, не решаясь дотронуться до пса, лежащего у кровати на коврике.
– Не гони его, он бедненький!..
– Бедный бы был, не следил бы полы ножищами. А то нако-ся! Брысь ты, дурной, сатанинское наваждение!.. Не углядела, а он – откедова ни возьмись… А и пес-то гулящий. Чай, с города притек, а, може, хозяину подарили?..
И, успокоенная, натягивает на ноги мальчика черные нитяные чулки. Пес же продолжает лежать на коврике, презрительно посматривая умными глазами на Красную Нянечку.
Опять тихо скользит белая дверь, пропуская мать в голубом капоте и Черного Мужчину, обнимавшего ее вчера на пристани.
Мать чего-то стыдится, что-то нехорошее вползло в ее сердце и обесцветило добрые глаза.
И тут только маленький человек вспоминает, что спал один-одинешенек, без матери, в просторной детской.
Взглядывает с ненавистью на Черного Мужчину, говорит глухим голосом, сердито сжимая маленькие кулачки:
– Ты – дурак, папка… У… у! Какой дрянь…
Потом рыдает, уткнувшись в подушки. Плечи вздрагивают.
Напрасно Красная Нянечка, застегивающая крючком пуговки на башмаках маленького человека, утешает его бесхитростными словами: «не порть, дитю, глазки! ангелочек золотенький» – мальчик страдальчески всхлипывает.
– Виктор, что за новости? – сухо выговаривает мать.
Черный Мужчина сострадательнее ее:
– Ну, не реви, клоп… я тебе дам белую денежку.
Соблазн велик, рыдания стихают:
– Дай!
Отец вынимает из кошелька гривенник и вручает маленькому человеку.
Горькое разочарование.
Что? – это и есть белая денежка? Мальчик предполагал, что она – большущая, как луна, или, по крайней мере, вроде суповой тарелки…
Снова рыдания, а серебряная монета со звоном катится по желто-бурому полу под кровать:
– Большую дай! Не надо этой! Не надо!
Хочется, чтобы поставили в угол, чтобы мучили и под конец убили длинными ножами.
Но Черный Мужчина, как нарочно, снисходителен:
– Василида! подбери…
Няня опускается на колени и, с легким кряхтеньем, шарит под кроватью. Находит в пыли серебряную монетку и боязливо отдает ее Черному Мужчине. Тот вынимает из кошелька медный, угрюмый пятак:
– Н-на, капризник, желтую денежку, большую… Купи пряников на нее.
Новый подарок маленькому человеку очень нравится: подумать только, какое богатство – едва-едва влезает в кармашек на груди его курточки. Обязательно надо будет купить на эту денежку несколько настоящих пароходов с капитаном и матросами – и игрушечную саблю. Ружье же и панцирь у него давно имеются… Ружье отличное: как оглушительно оно разбивает бумажные пистончики и как верно попадает пробкою в цель!
– А это что за пес? – указывает пальцем Черный Мужчина на рыжую собаку, забившуюся перед его приходом в темный угол комнаты, за комод. – Кто впустил?
– Оставь его! Не тронь! – кричит мальчик, – он бедненький… Я отворил ему дверь: ой, как холодно босыми ножками по полу!
Черный Мужчина подходит к рыжему псу и, наклонившись над ним, внимательно рассматривает его. Пес – сама покорность, само олицетворение послушания, но маленький человек, отлично знает, что это делается лишь для него. О, с какой бы радостью рыжий зверь бросился на Черного Мужчину, чтобы разорвать белыми зубами его горло, чтобы упиться кровью своего врага!
Но Черный Мужчина этого не понимает:
– Гм!.. Ирландский сеттер… Жаль, если найдутся его хозяева. Купить на выставке – рублей полтораста Чистая порода! Василида, сведи его в кухню и накорми.
– Папочка, милый, подари мне его, а я тебе подарю желтую денежку и ружье… Да… и ружье подарю тебе, оно еще не изломано.
Черный Мужчина гладит рыжего пса:
– Хорошо, клоп, хорошо!.. Если никто не придет за ним, он твой, только вот не кусается ли?
– Нет! – за ним не придут! – убежденно говорит маленький человек, – не бойся его: он добренький!
Пес одобрительно смотрит печальными человеческими глазами, похлопывая пушистым хвостом по полу.
Василида же приносит из кухни корочку хлеба, стоит в двери и манит:
– Ну, ну! Подь-ка сюды, собачка… Ну же! Эва, неслух какой, прости Господи!
Собака величественно поднимается с пола и, с гордо поднятой головой, идет на зов.
– Все-таки, Виктор, когда ты впустил этого пса?
Святая ложь, приходи на спасение!
– Утречком… Он плакал под окном, а я открыл ему двери… Да, я открыл ему двери… Он бедненький.
