Хранители памяти - Максим Андреевич Далин

— Имя моё — Евгений, козу мне резать не надо, потому что крови я не люблю, а люблю благовония. Будете приносить жертвы — лучше сожгите немного ароматных веществ, так я лучше услышу. И не рассказывайте обо мне особенно, потому что я — одинокий бог. Вы — храбрые и сильные, я оценил, поэтому помогаю. Сейчас придёт мой раб и принесёт вам божественный напиток, чтобы вы согрелись. Пойдёмте в тепло.

И далонги чуть-чуть глубже поклонились, в благодарность: ну, серьёзное же дело — бог их приглашает в своё жилище. Тогда старший и представился:

— Моё имя, — сказал, — Гве-М-Ин, Снег На Склоне. Мы тебе, бог Еф-Геу-Ний, Брат Огня, будем приносить жертвы так, как ты велишь, и в долине о тебе не расскажем.

Сходу моё имя чуток переделал так, чтобы далонгам было понятно. А я не стал, конечно, спорить. В общем, мы отлично поладили.

Я их пригласил в нижний холл под маяком и заблокировал все выходы наверх, кроме ходов для мехов. Запустил все камеры, которые в холле были, съёмку со всех мыслимых точек. И вызвал своего кухонного меха — божественного раба в виде столика с ручками-захватами, на колёсиках. Он привёз пять стаканов глинтвейна со стимулятором, рассчитанным на физиологию далонгов, и печенье в тарелке — я биохимический анализ, самый примитивный, быстренько прогнал, чтобы у гостей после божественной трапезы животы не бурчали.

Не забурчали — у нас биохимия схожая. Но впечатлились они очень сильно. Надо думать! Вкушали амброзию, не что-либо!

Я тогда их основательно порасспрашивал. Сказал им, что я — Брат Огня, смотрю в небеса, на игры других богов, летающих, а в делах далонгов не очень хорошо разбираюсь. Что мне интересно. Далонги особенно не удивились и не смутились. Гве-М-Ин рассказал, что — вот, он с братьями везёт с родины, с восточной стороны гор, на западную сторону, в долину, хороший товар. Собственно, валенки, женские шали из отличной шерсти и что-то наподобие широких шерстяных поясов, которые для тепла надевали под верхнюю одежду. А в долине намерен купить кореньев г-ман, которые заваривают, чтобы придать сил и прогнать лихорадку, растёртого зелёного зерна и священного масла из любовных цветов. И это всё привезти домой, чтобы дома продать. Купец, в общем. И небедный.

Я сказал, что раз уж они в гостях в моём доме, то пусть остаются, пока не утихнет пурга. Заодно и верблюды отдохнут. За это далонги мне спели, хором. Звучало довольно сурово, но, по-моему, это было какое-то классическое храмовое песнопение. Вроде того, что если боги помогают, то люди к ним — со всей душой.

Караванщики мне тогда тоже очень помогли. Я их отлично рассмотрел, занёс в базу двух рабочих нейросетей почти три часа записей, я запомнил ощущения от далонгов, их запах… вот только никак не смог придумать объяснение, почему богу хочется их потрогать — и не выяснил, каковы они на ощупь.

И мы с Гве-М-Ином расставались настолько друзьями, насколько вообще бог может подружиться со смертным. В такой культуре, как у далонгов — да запросто!

Не поймите меня превратно: им было очень интересно. Они тоже всё рассматривали, обнюхивали, с предельным любопытством попробовали мою амброзию с печеньками, трогали обшивку двух диванов, наблюдали за мехом, как он движется, как убирает внутрь себя пустые стаканы и крошки. Но вообще не боялись. Ни грамма.

Их интересовало, но не потрясало. Они ещё мыслили по-первобытному здраво: ясно ведь, что жилище бога отличается от жилища смертных, правда? Потрясающе было бы, если бы не отличалось.

Какая-то в далонгах была трогательная внутренняя свобода. В общем, они мне понравились. И за то, что они выдали мне кучу всякой полезной информации, я их ещё маленько одарил на прощанье.

Когда они вышли в поголубевшее успокоившееся утро, я подозвал Гве-М-Ина и прицепил к нему на бурку блестящую пуговицу орнитологической камеры, которую у меня биологи забыли. Ну, сколько проработает, столько и проработает.

— Это, — сказал я, — амулет на удачу. Если не вмешаются злые силы, у вас будет хорошая торговля.

Гве-М-Ин мне шикарно широко улыбнулся — и, уже уходя прочь, далонги долго оборачивались и трясли над головами руками, сцепленными в замок. Мол, мы твои друзья, добрый бог. Чистое везение.

* * *

Камера Гве-М-Ина проработала несколько суток — видимо, аккумулятор там был старый или просто сел, мне ж не пришло в голову проверить. И звук она не передавала, только изображение. Но и это оказалось мне очень полезно — уникальный контент же! Я загрузил в свою рабочую базу и чёрные леса в снежной пелене, и город, утопающий в снегу: рабы в коротких бурках расчищали дороги деревянными скребками. Я увидел их небольшие, но натурально каменные дома — из плиток дикого камня, с оконными проёмами, закрытыми деревянными ставнями. Дым, поднимающийся в ледяное небо. Горожанок, укутанных в расшитые пёстрые платки, поставивших на снег кувшины с водой, чтобы не мешали болтать. Стадо коз, мохнатых шаров с острыми рогами, на тонких чёрных ножках. Заиндевелую деревянную статую, мощного далонга, заносящего над головой копьё.

Замечательную статую. Совсем не первобытное примитивное искусство.

Я очаровался далонгами. Мне только хотелось, чтобы они были больше похожи на людей — и я их во внутриВиде слегка идеализировал в смысле человекообразности. Сначала они стали немного меньше похожи на шимпанзе, потом ещё немного… последние модели уже напоминали чуть-чуть диковатых темнокожих людей.

Сюжеты пока не продумывались, но я выстраивал мир и лепил героев. Они потихоньку обживались, обретали плоть и кровь… меня огорчало только одно: я так и не выяснил, каковы далонги на ощупь. Но пока мне хватало и визуала.

Я работал с нейросетями часов по шесть, а то и по восемь — пока не уставал концентрироваться. Включаешься в систему, запускаешь своё собственное воображение — и система, связка машины и твоего живого мозга доводит грёзы до предельной достоверности, конкретизируешь, конкретизируешь… Удивительный кайф: смотреть, как смутный образ, который зародился в твоём воображении, потихоньку очищается и становится всё более чётким — до полной осязаемой телесности.

Моим истинным бриллиантом в этом внутриВиде был вкус местного хлеба, в который добавили местные же пряные травы. Благоухал он, как пряник, но на вкус был солоноватым и слегка тягучим, резиновым, как немного полежавший французский багет. Плюс — запах сушёных фруктов, плюс — запах трав в том мешочке, из которых далонги в долине заваривали себе травник.

Я уставал, как в поле — после сеанса доползал до постели, падал и отключался. Но стоило того!