Круг замкнулся - Кнут Гамсун

— Зачем он это кричал? — спросила она. — Я совсем и не думала тебе подносить.

— Ясно, — сказал он.

— Да и не готово оно для питья, — продолжала мать и, приподняв какую-то трубу, заглянула под какую-то крышку.

— Счастливо оставаться, — сказал Абель и протянул руку.

— Постой, ты вафель не хочешь?

— Да ни к чему. Отец отвезет меня на судно, там меня и покормят.

— А ведь я для тебя их напекла, — огорченно сказала она, — может, тогда хоть варежки возьмешь?

Абель помешкал, но все-таки сказал «возьму».

— Я по ночам их вязала.

— Но ведь сейчас лето.

— Я, правда, спустила несколько петель, но потом их подняла.

— Спасибо за варежки, они мне очень пригодятся.

Отец тоже сошел вниз и начал подгонять его:

— Нам пора, нам пора.

На том прощанье и закончилось. Мать не поднялась, чтобы поглядеть ему вслед. Она лишь пробормотала непослушным языком: «Счастливо тебе», однако с места не встала.

II

Но не в этот, первый, а во второй раз он вернулся домой, совершенно изменившись внутренне и внешне, и остался таким на всю жизнь.

Впрочем, он и в первый раз вернулся не совсем таким, каким уезжал, старше на четыре года, выше ростом, опытнее, тише в повадках, да и лицом получше — веснушки все пропали. Он начал курить трубку, покачивать плечами на ходу, и порой с губ у него срывалось какое-нибудь незнакомое словцо. Да, он повидал бури и штормы, пережил кораблекрушение, сломал ребро, участвовал в драках в дальних портовых городах, все, как и положено. При этом он почти не привирал, и потому ровесники с превеликим интересом слушали его рассказы.

За эти четыре года Абель не все время провел в море, один раз он сбежал с корабля в Америке, трудился на суше, немного — в ремесленных мастерских, приучил свои руки к различным работам по дереву и по металлу. Посещал вечернюю школу, колледж, ходил в море, приторговывал, научился водить машину, боксировать и многому другому. Ненадолго попадал он и в руки полиции, например когда угнал без спроса чужую шлюпку и укатил на ней с девушкой. Лихой парень и такой молодой вдобавок!

В его манере рассказывать чувствовалось сильное влияние американского сленга и вдобавок бульварной «Полицейской газеты», все это было внове для городка, и поэтому Абелю не стоило труда завоевать слушателей.

— В жизни ничего подобного не слышал! — восклицал кто-нибудь из парней. — А как же оно все кончилось?

— Он просто заплатил. Пальнуть в зеркало — да Лоуренсу это раз плюнуть.

Парни разочарованно:

— А его не арестовали?

— Арестовать Лоуренса? Да он полиции и без того осточертел!

— Неужели он был такой лихой парень?

— Одно время он пытался переплюнуть меня по части мелких краж в больших торговых домах и тому подобное, это когда нам была нужна новая одежда. Только ему не везло, и он бросил это дело. Но когда я снова встретил его осенью, нужда успела его всему выучить и его было не узнать. Он заделался настоящим вором, таскал одежду, чтобы продавать ее на судах, и даже не брезговал чистить карманы. Но у этого Лоуренса было доброе сердце, и под пьяную лавочку он плакал и раздавал все наворованное. Удивительный парень, и с лица вдобавок хорош.

Молчание.

— А что с него взяли за зеркало, раз оно было такое большое?

— Ты хочешь узнать, торговался ли он с ними? Да ничего подобного. Он просто начал раздавать бумажки налево и направо, а одну сунул официанту. И мы ушли в другое место.

Мимо проходили девушки, тут главное, какие именно, но, когда показалась Ольга, Абель галантно вскочил со скамейки и снял шапку. Она за это время стала на четыре года старше, но он сразу узнал ее, потому и встал. И снова не сказать, чтоб он был вознагражден за такую учтивость. Она — дочь аптекаря, первая красавица в городке и помолвлена с Рибером Карлсеном, который все эти годы трудился прилежно, как муравей, читал книги и стал теологом.

Словом, ничего он не получил. Первый раз она даже отпрянула, верно заподозрив, что под его изысканной вежливостью таится злость, но потом остановилась и спросила:

— Никак, это ты, Абель?

— Само собой, я.

— Вот ты и вернулся.

— Ненадолго.

Она кивнула и продолжила свой путь. Ее жених не проронил ни слова.

А в другой раз, когда он встал, чтобы поздороваться, ему досталось еще меньше, она на него вообще не взглянула. Ну что ж, быть по сему: он тотчас сел и снова заговорил как ни в чем не бывало.

— Да, уж этот Лоуренс, в нем прямо черт сидел.

— И вы ни разу не попались? — спросили слушатели.

— О да, было как-то раз в одном погребке. «Там кегельбан и вообще местечко хорошее, — сказал мне Лоуренс, — но только на прошлой неделе там застрелили человека. Давай туда сходим».

Я сразу загорелся, что вот, можно будет позабавиться, но мне не хотелось потерять место в мастерской, а потому я нацепил на лацкан значок трезвенника.

Там оказалось три человека, они играли в кегли и согласились принять нас в игру. Лично я присел в уголке, вроде как сам по себе, а вот Лоуренс составил им компанию, начал выпивать с ними и лезть в дружбу. Все перепились. Надо сказать, что Лоуренс мог допиться до полной одури. Вдруг прогремел выстрел, и один человек упал на пол. За что они его пристрелили? — подумал я, и кто это сделал? Когда его повернули, он был весь залит кровью и вроде как мертвый, и два его дружка подняли страшный шум. А Лоуренс уже никуда не годился. Не шумите, сказал он несколько раз, а сам сидел на стуле в дымину пьяный. Те двое сунулись ко мне в угол с криком, что это я стрелял. Они показали мне свои полицейские значки, которые давали им полное право обыскать меня, и нашли револьвер у меня в заднем кармане. Я не признавал свою вину и показал им свой значок и еще крикнул, чтоб Лоуренс пришел мне на помощь. Отвяжитесь от него, сказал Лоуренс, не вставая с места. Платить будешь? — спросили те двое. Нет, ответил я, за что я должен платить?

Тут они подняли меня со стула и хотели увести.

«А сколько платить-то, коли уж на то пошло?» — спросил я. Потому что не хотел быть замешанным и потерять место в мастерской.

«Сколько же нам с него взять?» Это они между собой так говорили. «А у меня ничего нет», — сказал им я. «Да, но ведь не может он здесь так валяться, надо его унести», — говорят они. «Вот это уж не моя печаль», — отвечаю я. «Неужели ты даже пять долларов пожалеешь на похороны?» Тут я задумался: конечно, меня бы любой суд оправдал, но ведь сколько времени на это уйдет.

Но вы только послушайте, что было дальше! Парень, который был при кегельбане, тем временем выбрался через заднюю дверь и вызвал полицию. И не успели два фараона появиться с черного хода, как покойник вскочил и исчез вместе со своими дружками через парадную дверь. Их словно ветром сдуло, и быстрей всех мчался сам покойник.

Так что полиция застала только нас с Лоуренсом.

Молчание.

— А что было дальше? — спросил кто-то из парней.

— А дальше ничего не было. «Ну, Лоуренс, ты, видать, снова на свободе и снова упражняешься?» — спросили полицейские, они его узнали. Но когда мы им все рассказали, они начали смеяться и объяснили, что это у троицы старый трюк. Их уже сажали, но они опять взялись за свое.

«А у меня они отобрали револьвер», — сказал я.

«Чур на новенького», — ответили полицейские.

Но Абель отнюдь не целый день проводил на причале, рассказывая небылицы, он мог вести себя и вполне серьезно. Так, он на собственные деньги купил моторку, загрузил ее и повез на маяк лесопильные отходы. Это заняло у него несколько дней, потому что много его моторка за раз не поднимала.

У лесопильни он снова встретил Лили. Ей исполнилось шестнадцать лет, она была худенькая и нежная, исправно училась счету и письму и теперь занимала небольшую должность в конторе при лесопильне. Они поболтали о всякой всячине, любовью тут и не пахло, припомнили кое-что из школьных дней, а кое-что до того ужалось в размерах, что и вспоминать не стоило.

— Ты много где побывал с тех пор, как ушел из дому? — спросила она.

— Объездил всю землю, — сказал он.

— Подумать только, всю землю! Я слышала, ты и в Америке был.

— Был.

— А я все сижу в конторе, невелика радость.

— Не говори так, — сказал он. — На свете есть немало людей, которые с удовольствием заняли бы твое место.

— Правда? Знаешь, я могу и повышение получить, если буду хорошо работать.

— Ты будешь хорошо работать, Лили.

— Ты так думаешь?

— Я помню, ты всегда хорошо работала.

Тут Лили, вероятно, захотелось ответить любезностью на любезность, и она сказала:

— Я слышала, ты перегружаешь лесом свою моторку. Не надо так делать.

— Угу.

— До маяка-то не ближний свет.

Лодка годилась на многое. «В мое время мы ходили на веслах», — говорил его отец, не одобрявший мотор. Но с моторкой все же получалось лучше, а расходы — только на горючее. Он заплывал на ней далеко в море, рыбачил, ездил по делам в город, а когда умерла его мать, он на моторке отвез гроб на кладбище. Отец его был человек несговорчивый, он упрямо пошел на собственной лодке и конечно же остался далеко позади.