Часы с лягушкой - Валерий Гусев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время уже прошло, многое миновало, и я расскажу об этом неподслушанном разговоре, чтобы вам хоть что-то стало понятно. Может, вы окажетесь сообразительней меня. Впрочем, как сказал бы Алешка, это нетрудно…
Глава II
Время остановилось?
В тот решающий день мама и папа сидели на кухне.
– Вот, мать, послушай. – И папа положил на стол свой знаменитый диктофон. – И тебе станет ясно, что другого выхода у нас нет. – Он включил диктофон. – Это мне Иван Трофимыч переписал со своей записи.
Иван Трофимович – это генерал, папин начальник, они уже сто лет вместе служат и дружат. А у генерала в кабинете на нескольких телефонах автоматы такие стоят – включаются, если нужно записать разговор. От этого иногда очень большая польза получалась, много анонимных звонков удавалось установить и кого надо найти и наказать.
И вот что там было, на этой записи.
«Неизвестный:
– Товарищ генерал, нам ваш полковник Оболенский хорошо знаком. Он наш враг. Беспощадный, отважный и очень опытный офицер…
– Личные и профессиональные качества полковника Оболенского, – резко оборвал его генерал, – мне известны лучше, чем вам.
Неизвестный:
– Тем более. Со всеми своими качествами он стал у нас на пути. Его разрушительное следствие поставило под удар несколько значительных организаций, но самое главное – очень высоких государственных лиц…
– Тем хуже для них. Незачем высоким лицам связываться со всякой шпаной и оказывать ей взаимовыгодное покровительство.
– Ну… им виднее, с кем связываться. Но речь не о том. Мы могли бы предложить Оболенскому деньги. Даже очень большие деньги. Но как нам известно – он «мзду не берет». Мы могли бы физически устранить его, но эта акция, пожалуй, ничего бы не дала…
– Так что вам надо? – Иван Трофимович терял терпение из-за наглости незнакомца.
– У нас есть предложение. Точнее – совет. Вы должны, товарищ генерал, позаботиться о своем офицере, но главным образом – о его семье.
– Вы угрожаете?..
– Мы предлагаем. Ваша прямая обязанность, ваш долг – обеспечить безопасность жене и детям Оболенского. Поверьте, мы не сторонники подобных акций, мы действуем цивилизованными методами, но что поделаешь – у бизнеса свои законы. И они посильнее законов государства.
– Ваше предложение несколько запоздало, – сухо ответил генерал. – Вчера я подписал приказ об отстранении полковника Оболенского от расследования с последующим увольнением со службы.
Было долгое молчание. Как будто растерянное.
– И на каком основании?
– Вот это вас уже никак не касается. Это совершенно внутреннее дело Министерства внутренних дел».
Так красиво ответил Иван Трофимович и положил трубку.
Установить, кто ему звонил и откуда, не удалось. У современных жуликов большие технические возможности.
– И что будет? – спросила мама. – И за что тебя уволили?
– В свое время узнаешь.
Мы с Алешкой тоже об этом узнали в свое время. К сожалению, не сразу.
Дома у нас началась какая-то странная жизнь. Все время какие-то секреты, шепотки, недомолвки. У нас так никогда не было, никаких секретов друг от друга. Даже Алешка не всякий раз вымарывал в дневнике записи о «плохом поведении в классе и в рекреации». Впрочем, он их не столько вымарывал, сколько исправлял. Закрашивал мазилкой «вредную» запись, сделанную Любашей, и поверх нее писал другую. Лешка, я говорил, здорово рисует. И поэтому, наверное, здорово может скопировать любой почерк. Правда, «правильнописание» у него хромает больше, чем у Винни-Пуха. Однажды мама прочитала вот такую запись: «Расказзал на уроки пра варону и лисицию. Атлична!» – и задумчиво сказала:
– Что такое случилось с Любовь Сергеевной? Может, заболела?
– Да, – сказал Алешка, забирая дневник. – Она чихает, и у нее рука от этого дрожит.
– Чеххает и дражжит, – вздохнула мама.
Обошлось без угла и «подзатылка».
Как-то все это странно. Как-то тревожно.
Через несколько дней папа опять собрался в командировку. На этот раз надолго, как он сказал, почему-то глядя в сторону.
В прихожей, куда мы все вывалились проводить его, он не пошутил, как обычно, только обнял маму и кивнул в нашу сторону:
– Ты им все правильно объяснишь, да?
Мама как-то странно взглянула на нас и стала поправлять свои красивые волосы вздрагивающей рукой:
– Не беспокойся, Сережа. Они все поймут, они не дурачки.
И папа ответил тоже странно:
– Вот это меня и тревожит. Берегите маму, – сказал он нам. – Что бы она вам ни сказала, это все будет правильно. Но вы ей не верьте.
Опять странные слова…
И с этими странными словами папа ушел. Вернее, уехал на той же красной машине с кожаным верхом.
И дом наш сразу опустел. И елки нет, и папа уехал. И мама ушла в ванную.
– Плакать пошла, – деловито сказал Алешка. – Ты давай, Дим, ее слушайся.
– А ты?
– Как получится. – Он сказал это так серьезно и сурово, что я даже насторожился и схватил его за ухо.
– Пусти, – спокойно сказал Алешка, – мама идет.
Неужели он опять что-то узнал раньше меня, что-то очень важное?
Мама вышла из ванной спокойная и с накрашенными ресницами. Мы втроем пошли в нашу комнату и уселись на Алешкину тахту.
– А все-таки пусто без елки, – ровным голосом сказала мама. Будто хотела сказать, что пусто без папы.
– Зато, – сказал Алешка, – она теперь в родной среде. В снегу по колено.
Мама притянула его к себе и по привычке попыталась пригладить его хохолок на макушке. То восклицательный, то вопросительный, то возмущенный. Но никогда – растерянный.
– А чего это ты часы здесь повесил? – спросила его мама. – Почему не убрали?
– Пусть побудут с нами, – сказал Алешка. – Папа когда вернется?
– Не знаю. Часов в десять, – машинально ответила мама.
Алешка снял часы со стенки и перевел стрелки на без пяти десять:
– Будем ждать.
Вот так в нашей семье начался новый отсчет времени…
Сумрачно как-то. Тревожно. Что-то мне не по себе. Что-то как-то не так. И дело, я это чувствую, вовсе не в папиной командировке. Он и раньше, бывало, уезжал надолго. Правда, в этот раз он уехал как-то странно. Мне даже показалось тогда, в прихожей, что у него какие-то виноватые глаза. Но что-то еще не дает покоя. Вроде мелкой занозы. Так-то ее не чувствуешь, а как заденешь – сразу колко царапнет. И тетя Зина каждый вечер с мамой на кухне шепчется. А тут еще Ирка Орлова пристала:
– Димон, расскажи мне про Базарова, сочинение скоро. Он плохой или хороший?
– Когда как.
Эту Ирку я раньше не замечал. Да и как ее заметишь, у нее столько дел. Ходит на музыку, на прыжки в воду, на спортивные танцы, в консерваторию, на выставки, балетом занимается. Только и мелькает, как галка за окном. А Димон ей про Базарова расскажи.
– А сама что, учебник потеряла?
– Да мне некогда.
– Ну да, – тут мне вспомнился стишок из далекого детства: – «Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота».
Ирка, видно, этот стишок не знала, потому что с удивлением посмотрела на меня. И тут я увидел, какие у нее пушистые и длинные ресницы. Как у нашей мамы.
– Ладно, – неожиданно для себя сказал я. – Напишу тебе сочинение.
– Ой! Правда? Спасибо! Я побежала! – И чмокнула меня в щеку. – Опаздываю! Пока-пока.
Сочинение немножко меня отвлекло, но чувство, что еще что-то случится, меня не оставило. В глубине души я его ждал. И дождался…
Вечером, после ужина, мама сказала:
– Ребята, мне надо с вами поговорить. Пойдемте в комнату.
Мама села на Лешкину тахту, прямо под бумажными часами, а мы, немного встревоженные, примостились по бокам. Ждали – сейчас начнется разговор о всякой успеваемости, о всякой дисциплине, о всяких учительских жалобах… Вот если бы…
Мама вздохнула и сказала, пряча свои красивые глаза, как папа тогда в прихожей:
– Ребята, вы уже почти взрослые. И умные…
– Почти, – уточнил Алешка, почему-то взглянув на меня.
– И умные, – повторила мама, будто не решаясь продолжить. Но решилась: – В общем, мы с папой решили пожить отдельно…
Вот так и рухнуло все на свете. Я никак не мог и не хотел в это поверить. Мама и папа такие взрослые и умные – и делают такую глупость. Ведь они с четвертого класса как взялись за руки, так и идут вместе. Шли, вернее.
Я посмотрел на Алешку – я очень испугался за него. А он смотрел на маму широко распахнутыми глазами и хлопал ресницами. А потом деловито сказал:
– Ага! Он, наверное, влюбился. В ту рыжую тетку, которая его увезла. – Мама промолчала. – Она ничего, немного красивая. Только ноги очень длинные. Она когда за руль садится, у нее голова между коленками торчит. Да, Дим?
