Внедрение в ЦК 2 - Вадим Владимирович Чинцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подумав, я пожал плечами— Почему бы и нет, с кем ты там гуляешь, Василий Иванович?
За большим столом в отдельном кабинете, отгороженном от зала занавесью из бархата, сидели Анатолий Васильевич Луначарский, Фёдор Иванович Шаляпин, Сергей Есенин, Петр Лещенко, Александр Блок, Владимир Маяковский, Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Курили здесь почти все, дым стоял коромыслом.
— Друзья! Я привел Андрея Сорокина и его родных, если бы не Андрей, я бы возможно не сидел с вами и не пил шампанское — Чапаев хлопнул меня по плечу.
Мы поздоровались и представились, Луначарский, как бы оправдываясь, сказал мне — Товарищ Сорокин, не поверите — первый раз удалось вырваться с работы и немного расслабиться!
— Да я и сам как ивы уже и забыл, когда последний раз мог вот так посидеть в компании друзей.
Шаляпин покосился на меня — Я много слышал о вас, товарищ Сорокин, не думал, что вы так молоды!
— Федор Иванович, когда у вас ближайший концерт в Москве, очень хотел бы послушать ваш знаменитый бас?
— Где то через две недели, в Большом театре, товарищ Луначарский уверил меня, что на концерте будет все члены правительства. Вам прислать билет? — Шаляпин морщась разогнал перед собой дым и закурил сигару.
— К сожалению, я на днях выезжаю в Петроград по делам!
Чапаев наклонился к певцу и попросил его — Федор, прошу тебя, спой что нибудь для нас!
Шаляпин помедлил и согласно кивнул — что вам исполнить, господа?
Есенин, который уже хорошо принял шампанского, икнул и попросил — Федор Иванович, спойте "Очи черные!"
Шаляпин барственно кивнул и пошел к сцене, мы все вышли в общий зал. Шаляпина узнали, кто то крикнул — Ура Шаляпину!
Певец переговорил с музыкантами и объявил — Для моих друзей и для вас, мои преданные слушатели, я исполню романс "Очи черные".
После продолжительных аплодисментов раздался знаменитый на весь мир бас.
Очи чёрные, очи страстные, Очи жгучие и прекрасные, Как люблю я вас, как боюсь я вас, Знать, увидел вас я в недобрый час. Ох, недаром вы глубины темней, Вижу траур в вас по душе моей, Вижу пламя в вас я победное, Сожжено на нём сердце бедное. Но не грустен я, не печален я, Утешительна мне судьба моя, Всё, что лучшего в жизни Бог дал нам, В жертву отдал я огневым глазам. Очи чёрные, очи страстные, Очи жгучие и прекрасные, Как люблю я вас, как боюсь я вас, Знать, увидел вас я в недобрый час.
Глава 2
Когда знаменитый певец вернулся со сцены, Сергей еще опрокинул вина и ударил кулаком по столу — Зинка, ссука!
— Андрей Юрьевич, вы на него не обращайте внимание — Луначарский наклонился ко мне и прошептал на ухо — У него жена ушла, так то он парень хороший.
Федор Иванович недовольно посмотрел на выходку поэта и, посмотрев на часы, стал прощаться — Извините, друзья, но мне пора — режим.
После его ухода я показал брату глазами на выход и тот, правильно меня поняв, подал руку своей невесте — Зиночка, нам тоже пора!
— Саша, мы с Катей с вами! — повернувшись к Луначарскому добавил — извините, Анатолий Васильевич, до свидания, нам завтра еще рано вставать.
Луначарский вышел в зал провожать и я ему посоветовал — Жаль парня, сопьется! Вы сможете его вывести на улицу? Я заберу Сергея к себе, попробую перековать звезду русской поэзии.
Министр образования было задумался, но затем кивнул. Есенина под руки вывели Лещенко и Блок. У входа в ресторан стояли в ожидании пассажиров четыре брички, брат договорился и вместе с нашими женщинами сел в одну, а во вторую усадили пьяного поэта.
— Можно мне с вами? — Александр вопрошающе посмотрел мне в глаза.
— Зачем это вам?
— Блок пожал плечами — Устал я, меня словно выпили, осушили до дна. Василий Иванович рассказал, что вы где-то за городом в бывшем монастыре живете, вроде даже баня замечательная имеется. Возьмите, я и обузой не буду и за Сергеем присмотрю.
Я знал, что Блока постоянно назначали и выбирали на различные должности в организациях, комитетах, комиссиях. Постоянно возрастающий объём работы подорвал силы поэта, ему оставался всего год.
— Хорошо, только распорядок в монастыре строгий, соблюдение обязательно. Познакомлю вас с двумя китайцами, будете у них изучать оздоровительный комплекс гимнастики, минимум пять часов в день нужно выполнять их указания, короче — два занятия в день в течении трех месяцев, и вы сможете освоить этот комплекс и продолжить занятия уже самостоятельно. Уже через месяц вы почувствуете разницу между вашим состоянием до занятий и после. Поехали!
Утром Есенин проснулся на удивление рано, только начало светать. Пробуждение было не добровольным — его тормошили двое подростков, одетых только в черные сатиновые трусы.
— Нет, не может быть! Угораздило же меня вчера напиться и попасть в бордель к педерастам! — Почувствовав страшную головную боль, поэт схватился за голову и застонал, за тем откинул простыню и убедившись, что он практически голый, в одном нижнем белье, поинтересовался — Бляха муха, пацаны, надеюсь, не вы меня пидорасили, а я вас?
Получив от одного из утренних мучителей удар в солнышко, поэт задохнулся а тот, кто его ударил, удивленно посмотрел на своего товарища — Нам тут еще мужеложцев не хватало. Даже противно к нему прикасаться!
— Есть приказ тащить этого лоха на пробежку, так что, Федя, надо! Потащили!
Поэту придали ускорение пинком и тот невольно ускорился. Очумевший и ничего не понимающий Есенин оказался в конце строя таких же раздетых пацанов, которые по сигналу дружно куда-то побежали, а парочка его обидчиков подгоняла его, не давая остановиться.
— Доброе утро, Сережа! — Есенин вытаращил от удивления глаза — с ними рядом бежал так же в одних трусах его коллега-поэт Блок — Я понимаю — тяжело с бодуна начинать пробежку, тем более километр пробежать, но как мне объяснили — через месяц втянемся и будем по три-пять километров свободно бегать.
От услышанного поэту стало совсем хреново и его невольно скрючило — организм освобождался от вчерашнего.
— Потерпи, Сережа, после пробежки и зарядки нам баню обещали!
Попрощавшись с женой и братом, оставив ему указания насчет лечения обоих поэтов, я вызвал грузовик, в который загрузились мои архаровцы вместе со своим снаряжением — нас ждал Петроград.
Для
