Расплата - Пётч Оливер

Он поднялся и разгладил бархатный камзол.

– Как бы то ни было, это всего лишь старинная легенда. Мой канцлер ею занимался, мы даже отправили своего агента. Он основательно потрудился, и, спешу вас заверить, уцепиться там не за что. В отличие от возможного брака с моей сестрой Элеонорой.

Император сдержанно поклонился и направился к выходу. Но у порога развернулся, явив взору украшенные перламутром сапоги.

– Я велю прислать вам одежду из Франции, – сообщил он с хмурым видом. – Не пристало королю ходить в этом непотребстве. Au revoir[3].

Франциск прислушался к приветственным возгласам стражников за дверью и затихающим шагам. Чуть позже он увидел кайзера из окна. Одетый в простой плащ, он выехал со двора в сопровождении лишь нескольких рыцарей. Король наморщил лоб. Карл действительно предпринял долгое и опасное путешествие ради этой непродолжительной беседы. Значит, она имела для него большое значение.

Только чтобы пообещать мне в жены свою сестру?

Французский монарх беспокойно расхаживал по своей комнате и размышлял. Чего добивался Карл своим последним, казалось бы, случайным замечанием? В том, что кайзер выяснил, что Франциск знал о старинной легенде, не было ничего удивительного. Гораздо интереснее, почему он заявил об этом именно теперь, когда с делом давно было покончено. После долгих месяцев, проведенных в безуспешных поисках, французские агенты наконец покинули Васгау. Но Франциск цеплялся за легенду, как за последнюю соломинку. Такая красивая история просто не могла быть выдумкой. В случае успеха она перевернула бы не только его жизнь, но изменила бы судьбу Европы.

Спешу вас заверить, уцепиться там не за что…

Тут губы короля растянулись в тонкой улыбке. Противник допустил ошибку. Если легенда оказалась ложью, то с чего он вообще завел об этом речь? К чему эти высказанные вскользь заверения?

Чтобы лишить меня надежды, потому что на самом деле гонка еще не окончена?

Франциск вскочил со стула и поспешил к пюпитру. Следовало написать тайное послание, которое во что бы то ни стало должно было покинуть эту крепость. Да, трех отважных рыцарей настигла смерть. Но у короля оставались еще верные друзья, а главное – шпионы. Они вынесут его письмо и с ним приказ возобновить поиски по следам легенды…

Когда король, охваченный волнением, набросал несколько строк, ему стало ясно, что времени осталось совсем немного. Вероятно, уже через несколько недель Карл удостоит его официальным приемом и сообщит миру о своем предложении. И чтобы избежать брака с Элеонорой, Франциску необходимо представить общественности другое решение. Неожиданное и в то же время гениальное.

Франциск I сложил письмо и вдавил свою печать в расплавленный воск. После чего поднес листок к губам и поцеловал.

Французский монарх понимал, что это письмо, возможно, самое важное в его жизни.

В рыцарском зале крепости Шарфенберг, близ Трифельса, царила зловещая тишина. Лишь поленья потрескивали в камине, да громко чавкал за столом единственный гость.

Сидя у одного из окон, Агнес наблюдала за трапезой графа Людвига фон Лёвенштайн-Шарфенека. Склонившись над столом, ее свекор терзал фаршированную оленью ножку. С треском ломая кости, нож впивался в кожу и плоть, стучал по серебряному блюду. Бритый подбородок Людвига блестел жиром в свете факелов. Наконец граф вытер рот, довольно рыгнул и взялся за бокал вина – затем лишь, чтобы в следующий миг с отвращением отставить его в сторону.

– Это вино хуже лошадиной мочи. Лучшего ничего нет?

Старик скривил рот и вылил остатки красной жидкости на тростник под столом. Как и все Шарфенеки, он отличался редкостью волос и пронзительным взглядом, устремленным теперь на Фридриха, сидящего в кресле перед большим камином. Тот, уже, казалось, готовый возразить, лишь щелкнул пальцами. Из-за колонны выступил молодой слуга и низко ему поклонился.

– Принеси нашему гостю нового рейнского вина, которое доставили накануне, – приказал Фридрих бесстрастным тоном. – Крепкая пфальцская кровь ему даже в такой холод не по нраву. Может, прохладное белое придется ему по вкусу… Хотя сомневаюсь, при его-то ломоте в суставах. Но он не в том возрасте, чтобы слушать советы… – Он кивнул в сторону двери. – Вино внизу, на кухне. Ну, ступай. Или мне сначала пинка тебе дать?

Парень кивнул и поспешил прочь. В зале снова повисла тишина, которая пробирала сильнее, чем непривычный холод за окном. В первые дни апреля зима вдруг снова напомнила о себе, словно не желала признавать в этом году поражения. Вот уже целый час Агнес сидела у окна, наблюдала за метелью и время от времени листала «Парцифаля», отпечатанную на бумаге книгу поэта Вольфрама фон Эшенбаха, заказанную за немалые деньги в Вормсе. Все это время старый граф почти не разговаривал ни с ней, ни со своим сыном. Вместо этого он налегал на горячие паштеты, каплунов, перепелиные яйца и медовые печенья, прерываясь лишь на односложные поручения касательно перемены блюд.

С некоторых пор отношения между отцом и сыном заметно пошатнулись. Старик так и не простил Фридриха за то, что тот женился на дочери простого наместника и переселился в полуразрушенную крепость. Хотя за последние месяцы Шарфенберг претерпел значительные изменения: обновили кладку, заново оштукатурили сырые места и заменили старые доски новыми балками. Но Людвиг I фон Лёвенштайн-Шарфенек, пусть внебрачный, но все же сын бывшего пфальцского курфюрста, по-прежнему считал крепость ничем не лучше какой-нибудь хижины. Он потакал капризам Фридриха, самого младшего из пятерых своих детей, в надежде, что тот рано или поздно образумится. Но терпению его, похоже, подходил конец.

Агнес оглядела заново обставленный рыцарский зал и попыталась припомнить то время, когда покойный отец еще занимал Трифельс. Казалось, с тех пор минула целая вечность, хотя после его таинственной смерти не прошло и года: за жарким летом последовала прохладная осень, которую сменила морозная зима. Стены зала были увешаны новыми шкурами и гобеленами, по углам стояли окованные серебром сундуки и сверкали декоративные доспехи. Сверху в окружении роскошных оленьих рогов на Агнес неподвижно взирала набитая кабанья голова. Середину зала занимал громадный стол грушевого дерева, за которым поместились бы все рыцари Камелота. Но чаще за ним видели лишь молодого графа, погруженного в изучение старинных карт и книг. Фридрих так и не разыскал легендарные норманнские сокровища, хоть и изрыл все окрестности. Истомленный ожиданием и надеждами, он становился все раздражительнее. И нежданный приезд отца уж точно не поднял ему настроения.

– У себя в Лёвенштайне мы пьем токайское и бургундское, – заявил Людвиг фон Лёвенштайн-Шарфенек, ковыряя пальцем в зубах. – Золотистое бургундское по тридцать гульденов за бочку! Представители герцогского дома чуть ли не каждую неделю почитают нас визитами! И чем занимается мой сын? Прячется в лесной глуши и ищет сокровища, как какой-нибудь мальчишка! Уже который год… Долго мне еще терпеть твои мечтания? – Он сплюнул на устланный тростником пол. – Ха! При гейдельбергском дворе над тобой уже потешаются.

– И ты приехал сюда, чтобы сообщить мне об этом? – парировал Фридрих. – Мог бы и посыльным обойтись.

– Я приехал, чтобы воззвать к твоей совести. Мать все глаза выплакала оттого, что младший сын, вероятно, умом тронулся, – Людвиг вздохнул и устремил на сына водянистый взгляд. – Я говорил с герцогом, Фридрих. Мы в любой момент можем расторгнуть этот злополучный брак. Можешь хоть в наложницы взять эту женщину, но…

– Простите, ваша милость, но раз уж вы заговорили обо мне, наложнице… – перебила его Агнес.

Все это время она лишь молча слушала. Но и ее терпению пришел конец. Девушка захлопнула книгу и расправила плечи.

– Ваш сын женился не столько на мне, сколько на Трифельсе. Сомневаюсь, что он сможет забрать крепость к вашему двору, любезный свекор, – добавила она насмешливо.