Бешеный - Алексей Атеев

— Не может быть, — вскинулся Комар. — На пушку берете?

— Могу показать, — следователь открыл сейф и достал ларец.

Комар и Губан подались вперед. Щелкнула крышка, тускло засветились старинные украшения. У приятелей отвисли челюсти.

— Эх, — упавшим голосом произнес Губан, а Комар только скрипнул зубами.

— Вам чуть-чуть не повезло, — насмешливо продолжил следователь. — Не в том месте начали пол ломать. Правее бы взяли — сразу бы наткнулись. Конечно, обидно. — Он глянул на потупившихся приятелей. — И все-таки откуда у вас информация о сокровищах?

— В нашей семье рассказы об этом кладе передавались из поколения в поколение, — начал Комар.

— Так вы же не местный? — удивился следователь.

— Мало ли что — не местный, — смешался Комар, — бабушка моя… — и он начал нести какую-то ахинею о бабушке-купчихе, о каком-то завещании…

Правды от него добиться так и не удалось, а Губан вообще ничего не знал.

«Собственно говоря, какая разница, откуда они узнали о кладе, — размышлял следователь, — скорее всего кто-то где-то ляпнул».

На том он и успокоился.

По заснеженному зимнему тракту не спеша катили широкие, запряженные караковой кобылой сани. Снег скрипел под полозьями, невысокое солнце только поднялось над горизонтом, и утренний полумрак еще скрывал подступающий к самой дороге лес.

На санях ехали трое: ямщик — заросший по самые глаза черной бородой здоровенный мужик, то и дело шмыгающий носом, рядом с ним молодой парень в стрелецкой шапке и полушубке и подьячий, он лежал на свежей соломе, с головой закутавшись волчьей полостью. С час назад сани отъехали от близлежащего яма и теперь тащились к следующему, до которого было верст тридцать.

Стрелец опасливо поглядывал на лесные заросли и не снимал ладони с лежащего рядом мушкета.

— А что, не балуют в ваших местах лихие люди? — осторожно спросил он ямщика.

Тот неопределенно мотнул головой.

— Бывает, — сказал он неохотно.

— Эх, служба, будь она неладна! — в сердцах сказал стрелец. — По эдаким трущобам и косточек можно не собрать!

— Бог милует, — перекрестился ямщик, следом сотворил крестное знамение и стрелец. Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил ямщик.

— Слышь, — обратился он к своему попутчику, — куда это вас несет?

Тот некоторое время молчал, раздумывая, вступать в разговор или нет. Потом покосился на закутанную фигуру.

— К воеводе пустозерскому подьячий едет, а я при нем для охраны.

— В Пустозерск, значит, — протянул ямщик, — далеко…

— Не говори! — сплюнул стрелец. — Сидел бы я дома, рядом с мамкой, да видишь ты… — Он не договорил и угрюмо запахнул ворот полушубка.

— А за какой надобностью? — не отставал ямщик. Стрелец снова оглянулся на спящего подьячего и прошептал:

— По государеву велению.

— Понятно, — сказал ямщик. Это сообщение и опасливый тон стрельца его, казалось, не взволновали. Разговор прервался, но вскоре снова возобновился. Первым не выдержал служивый.

— По важному государеву делу едем, — уже нормальным тоном сообщил он. Ямщик молчал, ожидая продолжения.

— Подьячий-то бумагу важную везет, касаемо одного человека. Очень важную!

— Что за человек? — полюбопытствовал ямщик.

— Ивашка Костромин, не слыхал? Ямщик отрицательно покачал головой.

— В Пустозерск сослан за волхвование и бесовские дела.

— Да ну? — удивился возница. — Неужели за колдовство?

— Точно, — подтвердил стрелец, — прелестные речи толковал, народ ими смущал. Вот его туда и спровадили.

— Но если он колдун, то почему его в живых оставили? — усомнился ямщик. — Царь-батюшка Алексей Михайлович страсть как не любит чародеев.

— Это верно, — важно согласился стрелец, — однако велика его милость, не стал изничтожать колдуна.

— Чем же знаменит этот Ивашка? — поинтересовался ямщик.

— Про то мне неведомо, — охотно продолжил стрелец, — но говорят, мог он пророчества вещать, и все, что он рек, сбывалось.

— Вон что! — протянул ямщик.

— Надо сказать, — продолжал стрелец, — много людей ему верило. Да не простых холопов, а и господ. С самим Никоном-патриархом близок был сей Ивашка. За одним с ним столом едал да пивал. А Никон-де, говорят, его братом величал.

— Но ведь патриарх-то в немилости у государя? — возразил ямщик. — В Ферапонтовом монастыре ныне, простой чернец.

— Верно, — откликнулся стрелец. — Никон-то его и укатал в Пустозерск.

— А ты говоришь — братом его величал, что-то нитка в иголку не лезет?..

— Дослушай вначале, — прервал стрелец. — Сей Ивашка Костромин правду рек, невзирая на чины, и Никону нарек, что осерчает на него государь; ну тот и спровадил его в Пустозерск.

— Теперь, стало быть, опала снята, — догадался ямщик, — коли патриарх сам в немилости, то быть твоему Ивашке на воле.

— Кто знает, — неопределенно проговорил стрелец и обернулся на завозившегося под полостью подьячего.

На свет выглянула всклокоченная голова. Сонное лицо с жидкой бородкой заозиралось по сторонам. Подьячий громко, с хрустом зевнул, потом посмотрел на стрельца.

— Много ты, Петруха, болтаешь, — лениво сказал он. — Длинный язык до добра не доведет.

— Что вы, Евлампий Харитонович, — оробев, забормотал Петруха.

— Все я слышал, — строго промолвил подьячий, — ну да ладно… Дорога дальняя, а в дороге чего не наболтаешь. А Ивашку Костромина я знавал, — неожиданно продолжил он. — И был сей Ивашка не просто шатало подзаборное, а муж зело интересный.

Видя, что начальник не сердится, а сам не прочь продолжить разговор, стрелец с любопытством посмотрел на подьячего, ожидая продолжения. Насторожился и ямщик.

— Повстречал я его в приказе Тайных дел, где и теперь служу. Зашел как-то под вечер в приказную избу, народу уж почти не было. Тут меня приказной дьяк кличет: сбегай, мол, в кабак, возьми у целовальника склянку орленой.

Что ж, мое дело поклониться и «ноги в руки», без этого нельзя. Приношу. Садит он меня за стол, а за тем столом человек сидит. Одет просто, сразу и не поймешь, из каких он.

— Знакомься, — говорит дьяк. Тут я впервые и услыхал имя — Иван Костромин.

Налил дьяк себе и ему и меня не забыл. И разговор продолжился, будто меня и нет. А рекли они об Украине, о Хмельницком, о поляках.

Понял я, что Костромин недавно оттуда прибыл. Я сижу, слушаю. А речи все прелестнее становятся. Заговорили о ворожбе, коя на Украине процветает, о том, что в Запорожье живет-де некий турчин. Сей турчин объявил, что грядет конец света, и многие ему верят. Сильно меня эти речи смутили, хотел я было встать да и уйти, но дьяк мне на плечо руку положил: сиди, мол. Тут я понял: не просто так меня за стол посадили, а для свидетельства.